«Галя металась по своей комнате как тигрица! Мы за нее боялись. Для всех актеров то, что случилось,...
«Галя металась по своей комнате как тигрица! Мы за нее боялись. Для всех актеров то, что случилось, стало шоком. Люди плакали. Женя Евстигнеев и Галя Волчек были нашей семьей.
И я сначала не поверила, что ничего нельзя сделать. Сходила поговорила с Женей, с Галей, поняла, что измена случилась и назад дороги нет», — из воспоминаний Людмилы Ивановой.После ухода Галины Волчек скорбят ее друзья и коллеги, среди которых люди самых разных поколений. Ведь Галина Борисовна до конца своих дней оставалась в центре театральной жизни. Конечно, многих из тех, с кем она начинала свою большую творческую жизнь, уже нет, но сохранились их воспоминания об актрисе и режиссере. В свое время я много беседовала с Людмилой Ивановой, которая с 18 лет была ближайшей подругой Волчек. Часто бывая в доме Ивановой, я наблюдала, как эта удивительная, длившаяся 65 лет дружба выдержала все испытания. Хотя Людмила Ивановна по состоянию здоровья уже не выходила на сцену «Современника», Галина Борисовна в начале каждого сезона звонила ей и подчеркивала: «Ты всегда можешь вернуться!»
Иванова очень ценила эту дружбу, говорила: «Сколько бы орденов Волчек ни получила, какие бы посты ни занимала, для меня она — Галка. А я — ее Маликульмульк, такое прозвище она мне дала в молодости». (Вымышленный герой журнала, издаваемого И.А. Крыловым в 1789 году, арабский философ. — Прим. ред.) Людмила Ивановна вообще умела дружить, что редкость в актерской, очень конкурентной среде. Она искренне восхищалась успехами и Волчек, и Нины Дорошиной, еще одной своей близкой подруги. Мечтала написать о них книги. Про Дорошину успела, про Волчек — нет. И, конечно, такой книги, в которой бы звучали живые воспоминания актрисы, знавшей Галину Борисовну столько лет, очень не хватает. Надеюсь, эта статья позволит хоть частично восполнить эту нехватку.
«Первый раз я увидела Галю, когда пришла поступать в Школу-студию МХАТ. На диванчике в коридоре сидела девушка и смотрела в одну точку. Ее большие серые глаза были наполнены трагизмом. Почему-то я подумала, что она педагог, Галя очень взросло выглядела. Я сама тряслась от страха и удивилась, глядя на нее: «Ей-то что волноваться, если она здесь работает?» Но вскоре выяснилось, что Галя моложе меня на полгода и переживает, как и все абитуриенты. Несмотря на то что она дочь известного кинооператора, лауреата трех Сталинских премий Бориса (Бера) Волчека. Отец Гали был профессором ВГИКа, но она пошла поступать сначала в Щукинское училище, а потом в Школу-студию МХАТ, чтобы никто не подумал, что у нее есть какой-то блат…
В результате ее приняли в оба вуза, и Галя выбрала МХАТ. Так мы оказались на одном курсе. Лидером сразу же стала Галя. Она предложила отметить поступление, объявила сбор денег на «банкет» и пригласила всех к себе домой. Жила Галя у родителей, в Доме работников кино, на Полянке. Это был хороший дом, с традициями, в семье были домработница и няня, по комнатам разгуливал породистый пес Гарик. Конечно, мы оробели, ведь почти все жили в коммуналках и никогда даже не видели таких квартир. Но родители Гали так гостеприимно нас приняли, что никто не почувствовал никакого дискомфорта. Только спустя время я с удивлением узнала, что ее папа и мама в разводе. Но они жили в одной квартире и при посторонних общались как муж и жена…
Мы с Галей подружились, я часто бывала у нее. Как-то прихожу, Галка выскочила в коридор и шепчет: «Я так переживаю. Сделала челку. И вот, каблуки. Боюсь, мама будет ругать…» Сейчас сложно поверить, что челка и небольшой каблучок в те годы для девушки были событием. Ходили с косами, в скромных платьях. Всю школу — темно-коричневая форма. И когда я увидела, что Галке сшили темно-коричневое платье, не одобрила: «Почему такой цвет?» — «Потому что такая ткань», — отрезала Галка. Я поняла, дорогую ткань где-то достали, где уж тут цвет выбирать.
Но Галя скоро нашла свой стиль. Уже на втором курсе она решила покраситься — стала блондинкой, сделала модную стрижку. И ярко накрасила губы! Другую бы осудили, но Волчек не посмели. И мы, студентки, одна за другой стали краситься в блондинок. А еще Галя нас одевала. У нее была невероятная способность: зайти в комиссионный магазин и высмотреть среди кучи барахла модную вещь. У меня все было «от Гали» — пальто, шляпа, туфли. Куплено за копейки, а смотрелось шикарно, как заграничное! Что мы только с Галькой не изобретали! Даже духи изготавливали! Достать французские в начале 50-х было невозможно. Пользоваться советскими — невыносимо. Мы экспериментировали: добавляли во флакон гвоздику, корицу… Позже, когда времена изменились, все больше людей стали отпускать в заграничные поездки, у Гали появились возможности что-то доставать. Когда я лежала в родильном доме, она привезла мне половину флакона французских духов. Это было щедро. Обычно одним таким флаконом пользовались на троих. А покупали в складчину, отдавая деньги тому, кто едет на гастроли за границу.
Я Галю вообще слушала во всем. Однажды мы вышли из театра, она и другая девочка достали папироски. Я тоже потянулась к пачке, но Галя как отрезала: «Ты не будешь курить!» — «Почему?» — «Начнешь — не бросишь!» Она тогда еще не знала, что сигареты станут ее пристрастием на всю жизнь. И даже тяжело заболев, Галя не сможет бросить. А я ей всю жизнь была благодарна, что не дала мне закурить. Вообще, все в нашей группе беспрекословно Галку слушались, ее мнение было самым важным. Она могла не участвовать в обсуждении какого-то этюда, стоять с беспристрастным лицом, но все ждали ее слова. Я помню, в одном отрывке она вот с таким безучастным лицом сыграла разведчицу без единого слова. И ей поставили самую высокую оценку. Актриса от бога! Наверное, сейчас ее сразу бы стали приглашать в театры, в кино — с первого же курса. А тогда, после окончания Школы-студии МХАТ, она осталась безработной. Дело в том, что в те времена существовало строгое государственное распределение выпускников институтов. Куда пошлют — там и будешь работать. Галю отправляли в Курган, она не поехала, отказалась. Осталась в Москве, со свободным распределением, то есть тебя не рекомендуют, не устраивают показы, сам ищешь работу.
Волчек ночами репетировала с Ефремовым
Помню, летом, перед окончанием учебы, нас забросили на гастроли на целину, как раз в Курганскую область. А Галя была девочкой домашней, привыкшей к комфорту. Посадили нас в Кургане на грузовик с деревянными лавочками и повезли по области, выступать в райцентрах и поселках. Мы все таскали с собой раскладушки, потому что никаких гостиниц нам не предоставляли, ночевали в актовых залах школ. Галя приехала в легком плаще, мы готовились к июльской жаре. Но в тот год лето было холодное, температура опускалась до плюс семи. Этим плащом мы, продрогшие, накрывались ночью. Есть ту еду, которой нас кормили в рабочих столовых, Галя не могла. Покупала себе шоколадки в гастрономе. В этих столовых, конечно, была страшная грязь и антисанитария, подавали непромытые миски, жирные ложки и вилки. Галечка на это смотреть не могла.
Выступали тоже в ужасных условиях. В основном в церквях, потому что во многих деревнях храмы превратили в клубы. И на сцену мы проходили прямо через алтарь. А в так называемом зале часто даже стульев не было! Люди сидели прямо на полу, в страшной духоте, никакой вентиляции. Помню, заметила, как наши зрители железный чайник с водой передают из рук в руки. А мы играли, и люди смотрели, затаив дыхание. Нас, молодых актеров, спасал юмор, постоянно разыгрывали друг друга, что-то придумывали. Потом почти все, кто ездил тогда в Курганскую область, составили первую труппу ефремовского «Современника». Галя, вернувшись с гастролей, ночами репетировала с Ефремовым знаменитый спектакль «Вечно живые». И потом все силы вкладывала в развитие «Современника». Хотя по документам никакого театра еще официально не было и помещение нам дали в доме под снос.
Евстигнеева, как и многих актеров, сделала Галя
Тогда Галечка уже жила с Женей Евстигнеевым, и в их комнате в коммуналке образовался «штаб» «Современника». К ним шли все, кто от театра далеко жил, кому было негде ночевать, здесь проходили обсуждения, репетиции. И Галя всех кормила! Просто в промышленных масштабах готовила, причем сама. Хотя у нее в доме были помощники. Она перевезла к себе свою няню Таню. Это удивительная женщина, которая прожила в семье Волчек всю жизнь, вырастила Галю, потом ее сына Дениса. Таня была из деревни и получала билет на все премьеры театра. Ефремов на ней проверял все спектакли, Таня мгновенно чувствовала фальшь, могла сказать: «Так деревенские не ходят!» Но готовкой Галка руководила исключительно сама. И это была не просто стряпня, а всегда что-то исключительное. Например, курица по-китайски или какие-то пельмени с экзотической начинкой. Как-то Галя прочла в газете про пользу свекольного сока, и мы все много дней ели свекольный салат. На гастролях Галин номер в гостинице тоже становился центром общения и у нее всегда находились какие-то запасы, из консервов Галка могла приготовить вкусный ужин.
Может быть, не все согласятся, но Евстигнеев, как и многие из нас, актеров, тоже был сделан Галей. Каким он приехал из Владимира и каким стал через несколько лет — это два разных человека, разных актера. Она первая разглядела в нем мужественную простоту, уверяла всех, что Женя похож на Жана Габена. Быстренько его приодела, потому что поначалу Евстигнеев одевался нелепо. А с ней он стал элегантным, научился носить костюмы, шляпы, галстуки. И мы все его разглядели! Женя был душой компании, играл на гитаре, а под настроение — на «ударных», которыми ему служили ложки и вилки. Божественно относился к сыну, которого, правда, в основном нянчила мама Гали. Я ее хорошо знала. Вера Исааковна огромный вклад внесла в становление «Современника», продавала билеты, была у нас кассиром. И, конечно, с внуком помогала. Помню, она мне говорит: «Мила, ты все можешь достать! Нам нужно бирюзовое одеяльце». У Гали любимый цвет — бирюзовый. Как-то они умудрились достать коляску такого цвета, и теперь нужно было одеяльце. И я его нашла! Галька обожала этот цвет. Когда мы впервые выехали за границу, все деньги спустила на бирюзовые туфли.
В молодости у всех у нас была мечта — путешествовать! А денег не было. Правда, я, как моя героиня, Шурочка из «Служебного романа», умудрялась всегда доставать какие-то дешевые путевки. И вот как-то Галочка говорит: «Давай куда-нибудь съездим, отдохнем». Я достала путевки в санаторий в Новом Афоне и отправилась туда, а Галя обещала попозже приехать. Знали бы мы, чем обернется это путешествие… Как выяснилось, санаторий размещался в монастыре, а номера — прямо в монашеских кельях. Так в эту келью еще человека по четыре селили, на всех был один стул, и у каждого по железной кровати. Больше из мебели ничего не влезало. И до пляжа идти далеко! А Галя, как на грех, приехала не одна, а с журналисткой «Известий», пообещав той отдых у моря. В монастыре им места не хватило, они сняли что-то в частном секторе. Столовой нет, народу тьма, Галя совсем приуныла, а журналистку ту вообще как ветром сдуло…
На кавказе Волчек донимали ухажеры
Встречаемся утром, Галя мне говорит: «Поехали в Батуми, к Кваше. Там есть гостиница хорошая». Купили билеты на теплоход, он маленький, неказистый, поселили нас на корме, кают свободных нет, страшная качка… И как мы все это выдерживали? В Батуми, правда, устроились получше, гостиница неплохая, но денег на питание уже не хватало. Приходилось в столовой брать только второе, ничего лишнего. Но когда есть море, остальное не так важно. Как мы плавали! Галя была отличной пловчихой, заплывала далеко, глубины не боялась. И все бы хорошо, но нас донимали ухажеры. Вернее, не нас, а Галю. Она была очень эффектной, ярко, модно одета, фигура во вкусе кавказских мужчин, и грузины реагировали на нее как быки на красную тряпку. Идем по улице, а за нами постоянно едут разные «Жигули» с кавалерами. Один местный писатель пригласил к себе на дачу. Мы думали, интеллигентный человек, поехали.
А он все пытался отправить меня гулять в саду, чтобы остаться наедине с Галей. Я притворилась слабоумной и ни в какую не соглашалась отойти от нее. В конце концов Галя уже боялась в номере ночью оставаться, опасалась, что залезут на балкон. Надоели нам эти джигиты, и мы уплыли в Одессу. Там нас встречал Евстигнеев с цветами. Он тогда снимался в одном из первых своих фильмов и был страшно занят. Встретил — и уехал на площадку. А мы отправились гулять по улицам Одессы… Как-то на набережной встретили Марка Бернеса. Он жил с родителями Гали в одном доме в Москве, знал ее с детства. Разговорился с нами, накормил обедом, а потом в качестве страшно секретного чтива вручил «самиздат» — эротический рассказ, приписываемый Алексею Толстому, «Возмездие». Мы никогда ничего «про это» раньше не читали и ночью, краснея, решили прочесть рассказ по очереди. А на следующий день, старательно делая вид много повидавших на своем веку женщин, вернули Бернесу со словами: «Ничего особенного».
Прошло несколько лет. Ефремов, уставший от постоянных проблем с актерами «Современника», которых то и дело приглашали работать в кино, предложил всем вместе сняться в фильме «Строится мост», совместив это дело с гастролями по волжским городам. Я одна из последних приехала на съемки в Саратов. И вдруг застаю всю труппу в трауре. Узнаю, что случилось: оказывается, Галя узнала о романе Евстигнеева с нашей актрисой, Лилией Журкиной, и выставила чемодан Жени за дверь. Для всех актеров это был шок! Люди плакали. Женя и Галя были нашей семьей... Я сначала не поверила, что ничего нельзя сделать. Сходила поговорила с Женей, с Галей, поняла, что измена случилась и назад дороги нет. Галя металась по своей каюте, как тигрица! (На съемках фильма «Строится мост» труппа «Современника» жила на теплоходе, пришвартованном на набережной Саратова. — Прим. ред.) Мы за нее боялись. И оставались с девочками по очереди ночевать у нее.
А днем шли съемки, и Галя с Женей играли супругов, у них были любовные сцены, но все это они вынесли с честью. И постепенно, с годами, мы привыкли, что Волчек и Евстигнеев не вместе. Буквально через несколько лет Галя мне сказала, что собирается на день рождения дочери Жени и Лилии Журкиной, Маши. Я удивилась. Она сказала: «Я его давно простила, люблю их дочку и отношусь к Жене с Лилей как к родственникам». Вот такое большое и доброе сердце... Машу она потом готовила к поступлению в театральный, пригласила в «Современник». Вообще Галя всегда кого-то, как мы выражались, «нянчила». То Таню Лаврову, то Настю Вертинскую, то Олежика Даля. А потом, когда они уходили из театра, воспринимала это как личную трагедию, смертельно обижалась…
Когда из «Современника» ушел Ефремов, Гале было очень тяжело. Поначалу никто не согласился пойти за ним во МХАТ, а потом постепенно начались «перебежки». Многие были уверены, что «Современник» ждет упадок, а потом и закрытие. Первое время театр, как и прежде, управлялся коллегиально, но потом коллектив сам поставил условие: если худрук — то только Волчек. Хотя она, с точки зрения министерства культуры, была не слишком подходящей кандидатурой — в отличие от Ефремова Галя никогда не хотела вступить в партию. Возможно, сработало то, что сам Олег называл Волчек «самой партийной из всех», имея в виду Галино обостренное чувство долга. Ее утвердили, и Галя начала свою борьбу за выживание «Современника».
Вскоре пришли новые актеры, загорелись новые звезды, и театр выстоял. На мой взгляд, это не менее героическая страница истории «Современника», чем его легендарное основание. Олег дал театру родиться, а Галя не дала театру умереть. Какую цену ей пришлось за это заплатить, я могу судить по тому, что Галя не любила вспоминать об этом времени. Всякий раз, когда я начинала: «А помнишь, мы с Олегом…» — она морщилась. И говорила: «Не надо, Маликульмульк, не люблю я эти воспоминания». Думаю, в ее сердце жило сожаление по нашей яркой молодости, по тому ощущению высшего счастья, которое мы больше никогда не испытывали, что бы с нами ни происходило».
Статьи по теме:
Свежие комментарии