На прошлой неделе мы познакомили читателей с воспоминаниями легендарного модельера и основателя студии «Лаборатория моды» Вячеслава Зайцева о том, как он стал кутюрье, и о его первых успехах в мире моды.
Сегодня мы опубликуем вторую часть мемуаров из книги признанного лидера российской моды «Мода.
Мой дом» (АСТ), в которой Маэстро рассказывает о неудачном браке, а также о том, с какого момента для него началась серьезная жизнь модельера.Своя семья
В 1959 году мы с Маришкой решили пожениться. Свадьбы, праздника у нас не было, просто зарегистрировались. Куда нам было идти? Не в общежитие ведь. И мы поехали родителям, и те меня приняли очень враждебно. Теща решила, что я женился ради квартиры, и нас туда не пустили. Зато она сняла для нас комнатку в том же доме, в полуподвале, где жили дворничиха и еще одна женщина. Через год у нас родился сын Егор. Несколько лет спустя к нам заглянул французский журналист и очень удивился условиям, в которых живет советский модельер... Да, жизнь тогда была интересной, но сложной.
Чтобы больше не возвращаться к этой теме, сразу доскажу, чем закончилась эта печальная история. Теща, увы, считала, что я не такой, каким должен быть муж ее дочери, и часто вмешивалась в нашу жизнь. Даже если мы случайно сталкивались на улице, она могла остановить меня, чтобы отчитать. В 1969 году я уехал в Будапешт работать над костюмами для фильма «Держись за облака», главную роль в котором играла Светлана Светличная.
Действие происходило в 1920-х годах, получились очень интересные модели. Я вернулся со съемок, и теща встретила меня со словами: «Маришка нашла другого мужа, уходи». И я ушел как был, ни с чем. Некоторое время пожил у друга. Мы с женой разошлись, но я все время помогал ей, поддерживал, как мог, — она прекрасный человек, очень талантливый художник. И я с головой погрузился в работу.
Народный костюм и первые шаги в моде
В 1962-м, после окончания института, я по распределению должен был отправиться в Дом моделей на Кузнецком Мосту. Увы, декан нашего факультета очень ревниво относился к моему творчеству. За полтора месяца до защиты дипломного проекта мне поменяли тему — только представьте, каково это! Ведь я собирался работать над костюмами к балету на льду, а декан решил, что это должна быть служебная одежда...
Конечно, к теме я приступил с трудом, потому что для меня всегда был важен цвет. Здесь же речь не шла о ярких театральных костюмах: напротив, потрудиться предстояло над скучными деловыми. Но что было делать. Да и нет худа без добра. Я взял за основу моду 1920-х годов, а точнее 1928-го, и получилась очень неплохая классическая одежда. Это мне потом пригодилось — классика стала основой моего творчества. Видимо, Богу было угодно повернуть мою голову в другую сторону, чтобы я смог перейти на следующий этап.
Когда шло распределение, декан вызвал меня последним и поставил перед выбором — Владивосток или фабрика в подмосковном Бабушкине. Выбора у меня по большому счету не было — пришлось заниматься спецодеждой. Думал про себя: «Что делать, судьба такая...» Так в марте 1962-го я попал на Экспериментально-техническую швейную фабрику Мособлсовнархоза. Ох, и сложно мне там поначалу пришлось... Даже от самого места я был в ужасе: до того оно мне казалось непривлекательным. Унылые обои и бордовые шторы актового зала, серые стены самой фабрики... Жуткое зрелище! Но нужно было приступать к работе, и я, в должности художественного руководителя, начал разрабатывать коллекции.
Первая же из них прогремела. Это была спецодежда для работниц села. Я подумал: народный костюм ведь яркий, сочный… Так почему бы этим не воспользоваться? Когда я только приехал в Москву, побывал в музее Декоративно-прикладного искусства, где увидел костюмы Рязанской и Костромской губерний с фантастическими головным уборами. И чуть с ума не сошел от их красоты. Я взял обычные телогрейки и валенки, расписал их цветными красками - гуашью и темперой, а к ним придумал широкие юбки из многоцветных павловопосадских платков. Увы, ничего не сохранилось — только один-единственный эскиз.
Коллекцию оценивал худсовет, председателем которого была дама по фамилии Левашова, очень известная тогда. И эти люди, решавшие судьбу нашей легкой промышленности, мягко говоря, не обрадовались тому, что увидели. От меня ждали, наверное, обычной рабочей одежды, потому реакция оказалась для меня совершенно неожиданной и чрезвычайно резкой: «Вы что, смеетесь над советской действительностью?!»
А я не смеялся, я искренне хотел сделать как лучше и добавить красок в унылую одежду. Больше того, я бы поражен: как так? Имея такую колоссальную базу, как наш русский народный костюм, мы не хотим ею пользоваться? Почему на селе не может быть яркого цвета? Ведь он все гда там был! Но худсовету, как выяснилось, нужно было одно, а мне совсем другое.
Накал был такой, что дело дошло товарищеского суда надо мной. В наказание меня перевели в «цех ширпотреба», чтобы я работал непосредственно над производством одежды. Зато мои телогрейки нечаянно вошли в историю — мной заинтересовались французы, пришлось дать интервью парижскому журналу Paris Match, меня много снимали — и в домашней обстановке, и в рабочей. Это стало первой публикацией о моем творчестве в иностранной прессе. Затем появились и другие статьи, в американских и немецких журналах. С одной стороны, это было хорошо, но с другой — мне и так с самого начала работалось на фабрике нелегко, а теперь начались тихие гонения.
Бороться с «государственным заказом» мне приходилось постоянно. С новой, тщательно разработанной коллекцией я приходил на худсовет... И он отказывался от всего: «Это не пойдет, это нужно изменить». И я никак не мог понять, почему я и все мы, художники, должны им подчиняться. Что именно судей не устраивает, тоже оставалось для меня загадкой.
Только много лет спустя я осознал, в чем было дело: в проявлении индивидуальности. Я сталкивался с этим и в других областях, в том числе когда обо мне писали журналы. Скажем, в 1965 году, после статьи во французской прессе о «красном Диоре», в одной нашей газете вышла статья, автор которой удивлялся: при чем здесь Зайцев? у нас их шестьдесят, этих Диоров!
Выделяться было ни в коем случае нельзя. А у меня плохо это получалось. Например, я всегда подписывал свои работы, хотя это было не принято. Оставить эскиз без подписи я никак не мог. Подпись художника — словно точка в конце, финальный аккорд! Без нее эскиз словно выпадает из листа…
Ограничения накладывались буквально на все, даже на внешний вид. Помню, как я пришел в райком в первый раз, когда вступал в партию, уже во время работы на Кузнецком Мосту. Серый полосатый костюм, на шее шелковый платок. Я был человеком сознательным и действительно хотел помогать и партии, и народу, но за наружность меня тут же осадили: «Вы разве на парад пришли? Уходите и возвращайтесь в приличном виде».
Вернулся в черном костюме: «Вы на бал собирались?» То же повторилось в Министерстве легкой промышленности, когда я явился на прием к министру, чтобы поговорить о предстоящей поездке в Японию. Тогда у меня были длинные волосы, и начальник отдела кадров отозвала меня в сторону и спросила: «Вячеслав Михайлович, вам не кажется, что своим внешним видом вы подаете дурной пример советской молодежи?» Я вспылил: «А вы, работая в министерстве на таком уровне, не должны ходить в легком ситцевом платье». Стоит ли говорить, что в Японию меня не пустили…
Вступив в партию, я по своей наивности стал заводить крамольные разговоры: мы создаем такие модели… почему же никто не может себе их позволить? почему вся наша одежда отправляется на склад? почему носят ее только жены членов ЦК и подобные им по положению? почему только они могут выбирать то, что хотят? Кому такие разговоры понравятся...
Начались инсинуации. Однажды меня закрыли в лифте на шестом этаже, чтобы я не попал на партсобрание. Ведь это можно было после поставить мне в вину. Не раз мои коллекции демонстрировали без меня, и поначалу это было очень обидно. Ведь я, кроме прочего, рассказывал о моделях: хотелось не просто показать образы,
а донести до людей правду об этой одежде, объяснить ее. Я, конечно, переживал, но не отчаивался. И если внешний барьер, внешний заслон я чувствовал, то изнутри оставался совершенно свободным.
Но вернемся к работе на фабрике. Там я стал не только делать эскизы, но и шить. Я создавал в том числе платья для московских магазинов. На Кузнецком Мосту был тогда очень популярный магазин «Светлана», они там продавались. В то время я стал пытаться популяризовать свои идеи и, например, читал лекции продавцам. Приезжал в восемь утра, показывал модели, а потом рассказывал о них все, что считал нужным.
Тогда использовал множество слов-паразитов, говорить на публику не умел: пришлось учиться. И со временем выступать стало легче — помогла регулярная практика. Показ коллекции в Московском политехническом институте или где-то еще, поездки по стране, рассказы о моде и ее социальном характере, о соцреализме в моде... Всего уже и не вспомнить.
Словом, несмотря ни на что, для меня началась серьезная жизнь модельера.
Отрывок из книги Вячеслава Зайцева «Мода. Мой дом» издательства АСТ
Статьи по теме:
Свежие комментарии