Однажды заскочили на ходу в полупустой трамвай. Стоим на задней площадке и целуемся. Вдруг над ухом раздается строгий голос: «Молодой человек, оплачивайте проезд! — Караченцовполез в карман и достал крупную купюру. — У меня нет сдачи», — сказала кондукторша.
«Тогда будем кататься по кольцу, пока не истратим», — засмеялся Коля. Трамвай, дребезжа на рельсах, сделал круг, потом другой. А мы все целовались и целовались...Мой роман с Николаем Караченцовым длился двадцать три года. Почти до той роковой аварии, в которую он, к несчастью, попал.
Фильм «Зимняя вишня» вышел на экраны спустя несколько лет со дня нашего знакомства. Я сидела в зале и обливалась слезами — так было жалко героиню, которая всю жизнь любила женатого мужчину. Думала ли, что сама на долгие годы стану участницей похожей мелодрамы?..
Много раз потом вспоминала картину. Это моя история с Караченцовым, один в один. Она тоже связана с Ленинградом, где я жила. Мы бесцельно часами бродили по его набережным и паркам. Вот на экране мостик с грифонами с золотыми крыльями, где часто ждал меня Коля, вот решетка Михайловского дворца, вдоль которой мы гуляли. Те же свидания, расставания, обещания и слезы в подушку. Так же, как героиня Елены Сафоновой, я не хотела смотреть фактам в лицо, верила в чудо, надеялась на волшебство...
Сколько раз убегала от Караченцова, выходила замуж, родила ребенка, уехала навсегда в Париж, но он снова и снова возвращал меня назад. Достаточно было услышать в трубке знакомый голос с вальяжной хрипотцой: «Я внизу. Выходи!» — как все бросала и мчалась к нему...
В Кировский театр попала сразу же после окончания Вагановского училища, мне едва исполнилось восемнадцать. На выпускном танцевала Машу в «Щелкунчике». Я была очень способной девочкой, но прежде чем стать солисткой, пришлось танцевать в кордебалете.
Моя семья никакого отношения к искусству не имела, да и в детстве меня не водили на балетные спектакли. Хотя мама шутила, что я родилась со «звездой» во лбу. Во время переливания крови в роддоме занесли инфекцию, и на лбу образовалась шишка. Целый месяц врачи боролись за мою жизнь.
Мама была лучшей закройщицей Ленинграда, она шила модницам пальто в ателье на Невском проспекте. А отец погиб через два месяца после моего рождения. Небольшой автобус, который вез его с коллегами из Мурманской области, перевернулся, и все, кроме водителя, погибли. Мама осталась с двумя детьми на руках — моим старшим братом и новорожденной малышкой...
В детстве все отмечали мою необыкновенную гибкость — меня можно было скрутить буквально в бараний рог. Вот и отдали в художественную гимнастику. Дочкина неугомонность доставляла маме много хлопот. Однажды к нам пришла моя тетя и сказала: «Галя, открывается набор в «Вагановку». Ленка там хоть с девяти утра и до семи вечера точно будет под присмотром». Мама отвела меня в хореографическое училище. Так я стала балериной...
Моя жизнь в Кировском театре — это отдельная история. Девчонка, отличница, ходила с вечно задранным носом. И тут понеслось... До сих пор старшее поколение театра, с которым я сейчас в прекрасных отношениях, вспоминает: «Как мы новенькую гнобили! У тебя, Лена, был такой независимый характер!» «Воспитание» оказалось жестким: сегодня танцую Катерину в «Каменном цветке», а завтра ставят в десятую линию кордебалета. Чтобы знала свое место...
А с Колей мы познакомились в 1982-м, где-то через полгода после моего поступления в Кировский театр. Встретились совершенно случайно, в гостях.
Я была очень хорошенькой, худенькой, с широко распахнутыми наивными глазами. За лето на радостях, что приняли в труппу, наела пухлые щечки, объедаясь пирожными. До этого успела еще и в кино сняться. Однажды на улице меня буквально за рукав поймала ассистентка с «Ленфильма» и пригласила в картину «Куда исчез Фоменко?». Компания подобралась потрясающая: мою маму играла Ахеджакова, бабушку — Ханаева, в других ролях Армен Джигарханян и Ролан Быков. Я была совсем маленькой, меня очень любили в группе. С тех пор постоянно получала приглашения сниматься. Но в театре поставили условие: «Выбирай — или балетом занимаешься, или кино». Конечно, я выбрала балет.
Прошло время, наша труппа уехала в Париж на гастроли. Я была в страшном горе — не потому что нас, новичков, туда не взяли, а потому что успела влюбиться. Избранник мой как корифей кордебалета, естественно, поехал во Францию. Ухажер «пас» меня с училища. Дело осложнялось еще и тем, что он был женат. Помню, пришла к одному из коллег, сижу и плачу:
— Как жить?! Что делать?!
Чтобы отвлечь девушку от неподдельного горя, он предложил:
— Слушай, пойдем к Брянцеву в гости.
Дмитрий Брянцев работал у нас вторым главным балетмейстером и жил на улице Зодчего Росси, рядом с Вагановским училищем.
Утерев слезы, согласилась. Вечеринка у Брянцева была уже в разгаре, я скромно села в сторонке. Хозяин дома громко объявил: «Сейчас придет Караченцов». О нем я, конечно, слышала. Он был уже популярным актером, сыграв в «Старшем сыне» и «Собаке на сене». Но эти фильмы любила моя мама, а для меня, совсем девчонки, фамилия ничего не значила. Ну, Караченцов так Караченцов. Подумаешь! Я обожала французские фильмы с Бельмондо.
В дверь энергично позвонили, Дима пошел встречать гостей. Коля дружил с ним и появился, отыграв спектакль.
«Артист пришел!» — объявил о своем приходе Караченцов. Он улыбался во весь свой щербатый рот, в одной руке бутылка шампанского, в другой — кулек с черешней. А я страшно любила черешню. Подсела поближе к тарелке и стала под шумок есть. Но оказывается, за мной следили. Потом Коля рассказывал: «Ты с таким аппетитом стала ее уплетать! Не встала, пока последнюю ягодку не съела».
Я выпила шампанского и предложила: «Давайте танцевать!» Ну чего вы хотите? Восемнадцать лет девчонке. Врубили магнитофон, и все пустились в пляс. Караченцов выделывал такие коленца, такие балетные па — не отставал от меня. Танцевал он прекрасно, разница в возрасте почти в двадцать лет была совершенно незаметна. Позже часто вспоминал тот вечер: «Чтобы я после спектакля где-то вытанцовывал — такого в жизни не было».
Пришла пора гостям расходиться. А все уже заметили, что Коля мной заинтересовался.
— До свидания, — говорю.
Он рвется провожать, а его чуть ли не за руки держат, к двери теснят:
— Уходим, уходим уже...
И тут он делает последнюю отчаянную попытку:
— Давайте Лену довезем.
Но в машине мест не было. Сказала:
— Не волнуйтесь, я близко живу, дойду пешком.
Уходя, успел шепнуть:
— Дай свой телефон.
Я быстро оттараторила:
— 272-14-40.
Сама бы с ходу не запомнила, не думала, что он сможет. Да и потом, мало ли что бывает на подобных вечеринках: встретились, понравились друг другу и разошлись как в море корабли...
Я жила на углу Моховой и Пестеля, до дому меня проводил мой коллега. Пришла в три часа ночи. Мама не спит, беспокоится.
— Ты знаешь, к Брянцеву Караченцов приходил. Так интересно было! Мы танцевали. Я черешней объелась...
— Да ты что? Сам Караченцов?!
Вдруг среди ночи резко зазвонил телефон. Аппарат стоял в коридоре нашей коммуналки. Мама со всех ног кинулась к трубке — не дай бог, соседи проснутся. Поворачивается ко мне с переменившимся лицом и шепчет: «Это Караченцов... тебя...» Его характерный голос было трудно не узнать:
— Я внизу! Выходи!
— Мам, — говорю, вешая трубку, — я пошла.
— Куда?
— Не знаю... Гулять...
Мы с Колей шли к Марсову полю, полюбовались с моста на Летний сад, сквозь его решетки поблескивали античные скульптуры. Было тепло, стояли белые ночи. О чем-то говорили — знакомились, одним словом. Кстати, потом, все годы нашего романа, мы очень много гуляли по Питеру. Он тогда еще не был мегазвездой — его, конечно, узнавали, но с автографами не приставали. У нас были любимые места, например скамейка в Михайловском парке. Там мы в первый раз, в ту самую белую ночь, целовались до одури. Я тут же забыла о своей несчастной любви — про того, о ком так горько плакала еще накануне...
С той скамейки в Михайловском парке и начался наш с Колей роман. Вначале он был платоническим. Караченцов тут же пригласил меня в театр. Мы с мамой ходили на спектакли «Тиль» и «Юнона и Авось». Колю публика принимала восторженно. Я впервые увидела его на сцене и просто обалдела! От него шла такая нечеловеческая энергетика. Взрывной, импульсивный, на шее вздувались жилы, глазищи сверкали — это было что-то невероятное. А как он пел «Я тебя никогда не забуду»? Мурашки по телу!
Пока шли гастроли, мы постоянно встречались. Однажды ждала у служебного входа. Вышли артисты «Ленкома», среди них была и его жена Людмила Поргина, она работала в том же театре. Я видела ее на сцене. Они сели в автобус и уехали в гостиницу, а мы с Колей отправились исследовать Питер. Что он говорил жене, как объяснял свои отлучки, не спрашивала. Ну кто в восемнадцать лет думает о таких вещах? Я знала, что он женат (кстати, носил обручальное кольцо не снимая), знала, что их сыну в то время было пять лет. Но это ко мне не имело никакого отношения...
Поначалу все наши романтические гулянья по Питеру не воспринимались мною слишком серьезно. Коля, безусловно, нравился, но я не была влюблена в него. Он меня постепенно завоевывал, с каждой встречей открывала в нем что-то новое, необыкновенное. Близкие отношения у нас начались не сразу. Он умел ухаживать, понимал, что я слишком юна.
На свидание всегда приходил с маленьким букетиком. Так трогательно! Ходим с ним часами. «Ну вот зачем? Цветы некуда деть!» — возмущалась я. Бродим часов по пять, а я как дура с этим букетиком.
Брал за ручку и вел, как маленькую девочку, по своим любимым местам. Он снимался на «Ленфильме» в «Старшем сыне», часто бывал в городе на гастролях и прекрасно его знал.
Много рассказывал о себе, о работе. Про путешествия, книги, театр, про свою любовь к балету. Колина мама была балетмейстером. Однажды побывав на ее спектакле, он загорелся идеей стать танцовщиком. В пять лет умолял отдать его в хореографическую студию. Но мама мечту высмеяла: «Это занятие не для настоящих мужчин. Иди лучше в спортивную секцию». И хотя танцевать на сцене так и осталось для него мечтой, зато в его жизни появилась балерина. Вот все и сошлось...
Он был чертовски обаятельным. На подвижном лице все было крупным: глаза, губы, зубы. У него было удивительно гибкое и мускулистое тело. Между прочим, если бы меня спросили, кого бы я предпочла — Алена Делона или Бельмондо, без колебаний выбрала бы Бельмондо. Так и Коля — мой типаж! Недаром Караченцов дублировал все фильмы с моим любимцем... Он был лучше всех красавцев мира.
Иногда приходила в театр, сидела на репетициях, в гримерной. В театре, естественно, мы не гуляли под ручку, он меня никому не представлял. Коля оставлял на служебном входе билет в первый ряд, знал, где сижу, я часто ловила на себе его взгляды. После спектакля, как правило, всех артистов сажали в автобус и отвозили в гостиницу. Как он умудрялся ускользнуть? Не знаю, не спрашивала. Только возвращалась домой, как раздавался звонок: «Я внизу! Выходи!»
Конечно, он старался не афишировать наш роман, я тоже не горела желанием рассказывать всем подружкам об отношениях с женатым мужчиной.
Мы соблюдали конспирацию, правда не всегда нам это удавалось. Однажды идем по улице, вдруг Коля говорит: «Вон наши из театра. Побежали!» Мы быстренько шмыгнули в ближайшую подворотню. Пересекли двор-колодец и бросились в какой-то подъезд. Стоим на втором этаже хихикая, обнимаемся. Выглянули в окно: вроде никого нет. Выходим из подъезда — опа! — группа товарищей из театра караулит Караченцова во дворе. Одним словом, застукали Колясика...
Кстати, мы с ним, наверное, все питерские подъезды обошли. Тогда домофонов на дверях не было. Сидели, тесно прижавшись, на широком подоконнике. Если вдруг наверху громыхала чья-то дверь, быстро отодвигались друг от друга и отворачивались к окну. Смешные такие! Ну ладно мне восемнадцать лет. А тут заслуженный артист...
Однажды заскочили на ходу в полупустой трамвай. Стоим на задней площадке и целуемся. Вдруг над ухом раздается строгий голос:
— Молодой человек, оплачивайте проезд! — Караченцов полез в карман и достал крупную купюру. — У меня нет сдачи, — сказала кондукторша.
— Тогда будем кататься по кольцу, пока не истратим, — засмеялся Коля.
Трамвай, дребезжа на рельсах, сделал круг, потом другой. А мы все целовались и целовались...
А потом гастроли закончились, театр уехал. И понеслись звонки. Мобильных телефонов не было, звонили на домашний. Первое, что слышала, когда брала трубку, это «Родная моя, красивая, любимая». Если меня не было дома, он обязательно наговаривал ласковые слова на автоответчик, когда у меня появился свой телефон. До сих пор храню кассету с его голосом...
Звонила ему в Москву и я. Вот что значит молодость! Без всякого стеснения набирала домашний номер, и если отвечал женский голос, говорила: «Здравствуйте, позовите, пожалуйста, Николая Петровича».
Может, это и была жена. Она тут же звала его к телефону. Однажды все-таки спросила:
— А кто это?
Я ответила:
— Лена Дмитриева.
Наверное, он выходил куда-то с трубкой, потому что говорил не стесняясь.
— Коль, ты когда приедешь?
— Скоро, родная моя, красивая, любимая...
Таким образом он настраивал меня на то, что у нас серьезные отношения. Я жила иллюзией, что мы непременно будем вместе, это вопрос времени. А когда оно наступит, зависело только от него. Коля говорил, что должен подрасти сын, что не может пока оставить семью...
Пришла осень. Начался сезон в Кировском театре. Караченцов постоянно бывал в Ленинграде, его вызывали на «Ленфильм»: то на пробы, то на съемки.
Когда Коля приезжал, он тут же набирал мой номер: «Пошли в наш сад». Там мы гуляли в любую погоду. Михайловский сад был густой, заросший, со множеством разных скамеечек.
Жил чаще всего в гостинице «Советская». Она стояла неподалеку от нашего театра. Утром у меня репетиции, вечером спектакли, днем я бежала к нему. Коля готовился к свиданию: в холодильнике шампанское, на столе фрукты и сладости. Иногда, прощаясь, клал мне в сумку записочку: «Почитаешь потом». Это стало нашей традицией.
Коля все время ездил на «Красной стреле», я его часто провожала на вокзале. Мы долго стояли обнявшись у вагона, он заскакивал в трогающийся поезд буквально на ходу. Порой тоже засовывала нежное послание ему в карман, чтобы в пути прочитал, как я его люблю.
Однажды он остановился в гостинице «Ленинград». Мы покурили в номере, бросили сигаретки в мусорное ведро, где лежали бумажки, и спать улеглись. Просыпаюсь, а в комнате дым коромыслом: «Коля, горим! Пожар!» Он вскочил, залил ведро водой из чайника. Мы открыли настежь окно, чтобы проветрить, а за окном холодно — зима. Сидим, закутавшись в одеяло, и ржем: «Чуть не спалили гостиницу!»
Мы много дурачились, я совершенно не чувствовала разницы в возрасте. Конечно, Караченцов очень старался держаться молодцевато, гарцевал передо мной. Любил подчеркивать свою фигуру: носил джинсы и свитера с открытым воротом, длинные непокорные кудри. Был совершеннейшим мальчишкой.
А летом по традиции «Ленком» на месяц приезжал на гастроли. Если Коля был без жены, вечером заезжал за мной на такси и мы ехали к нему в гостиницу...
Оба работали в прославленных театрах, часто гастролировали. Я начала ездить с Кировским за границу и в какой-то момент стала богаче Караченцова. Артисты балета везли технику из Японии на продажу. Это были тогда большие деньги. В Японии нашла Коле подарок — французский парфюм. Он долго пользовался этими духами, я ему каждый раз покупала их за границей.
В кино так много тогда не платили. По рекомендации Владимира Бортко меня пригласили сниматься в «Колье Шарлотты». Не знаю, может, это Коля ему посоветовал? Мы с режиссером репетировали какую-то сцену. Я сыграла пробу на ура, опыт-то уже был. Но в итоге от роли отказалась:
— Извините, у меня гастроли в Японии...
— Ты не понимаешь, Лена, что делаешь. Ты должна сниматься! — принялся уговаривать Бортко.
— Нет, давайте позже...
Так ничего из этого и не вышло.
Мама была в курсе наших отношений, но не вмешивалась. Главное для нее, чтобы дочь сделала карьеру. А я танцевала уже ведущие партии. Она гордилась мной. И Караченцов приходил на представления, часто ждал у служебного входа. А я водила своих приятельниц на Колины спектакли. Он подходил к нам, здоровался, но ни с кем его знакомить не хотелось. Нам было хорошо вдвоем. Никого не хотелось впускать в свой мир. Я и он, он и я...
Моя близкая подруга единственная была посвящена в наши отношения. На всякий случай дала Коле ее телефон. Как-то он не мог найти меня и позвонил ей. Подруга искала по всему городу: «Ленка, ты где? Тебя Караченцов ждет!»
Вот вы спросите, чем он мог вскружить голову молодой девчонке? Конечно тем, что говорил «Люблю. Не могу без тебя». Верила ему. А сказал он эти слова где-то через полгода, когда уже начала капризничать. При встрече все чаще напоминала: «Давай решай...» Все-таки я была барышней, воспитанной на убеждении, что отношения должны быть серьезными. Постепенно начала уставать от встреч на бегу, от свиданий урывками и стала от него прятаться. Казалось, нам или надо быть вместе, или расстаться. Легко сказать, да нелегко сделать!
Поневоле я оказалась втянута в затяжной роман. Была юной, неопытной, роль тайной любовницы мне не подходила. Коля был вторым мужчиной в моей жизни, первый — скорее пробный вариант. Как ни пыталась вырваться, освободиться, так и не смогла. Все начиналось снова: долгие прогулки, поцелуи на скамейке, обещания и снова обещания...
Но все эти мучения будут потом. История наша длинная, в ней было много и радости, и горести, и встреч, и прощаний навсегда. Недаром говорят, что женщины часто выбирают тех, кто делает им больно. Я выбрала того, кого любила, кто обманывал меня снова и снова, обещая в будущем счастливую семейную жизнь...
О переезде в Москву не думала. Во-первых, что стало бы с мамой? Во-вторых, где мне работать? А Коля периодически этот вопрос поднимал:
— Переезжай в столицу.
— Куда? Вы с женой сейчас квартиру новую строите, а я где буду жить?
— Да не нужна мне эта квартира...
Это были фантазии. Но не хочу сказать, что он был подкаблучником. Ему в семье было комфортно: пришел, принес денег, поел-поспал и снова работать. А тут надо строить жизнь заново. С нуля. Это очень тяжело...
Прошло несколько лет. Больше я так существовать не могла, говорила: «Решайся наконец». Мне было уже двадцать два года. Каждый раз, прощаясь, он обнимал и шептал мне на ухо: «Я буду думать... Мы будем вместе». Ну сколько можно? Я уже выросла, мне не нужны слова, нужны поступки. Наконец твердо решила разорвать наши отношения и при встрече сказала: «Все, Коля, все. До свидания. Не звони, не приезжай. Надоело...» Это была моя первая серьезная попытка уйти.
Но не прошло и месяца, как снова раздался звонок.
— Нам надо встретиться...
— Не могу, у меня репетиция.
— Нам надо СРОЧНО переговорить!
Он сказал это с нажимом, явно намекая, что хочет сказать нечто очень важное.
— Ладно, жди на мосту у БДТ. Ровно в шесть.
А сама сижу дома и никуда идти не собираюсь. «Интересно, — злорадно думаю, — как он там с цветочками прохаживается?» Хотелось хоть чуточку сделать ему больно. Вечером звонит Коля: «Я, заслуженный артист России, как дурак час стоял, тебя ждал!»
А сколько лет ждала его я? Но стоило услышать Колино: «Родная моя, красивая», как все ему прощала. Его нельзя было не любить. Мы мирились и снова встречались в гостиницах, и снова он кормил обещаниями...
В 1986 году меня пригласили в фильм «Фуэте». В картине по сценарию Саввы Кулиша снимались прославленные танцовщики Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Режиссером был сам Васильев. Максимова очень по-доброму ко мне отнеслась. Приятно было репетировать с такой звездой. Когда фильм вышел, Коля очень хвалил меня: «Какая же ты молодец! А ведь у тебя балетное образование, не театральное».
В том же году Кировский театр приехал на гастроли в Москву. Не успели мы заселиться, как Караченцов ждал меня у гостиницы. Звонит в номер: «Я внизу! Выходи».
Он знал, когда Кировский приезжает, где мы останавливаемся и в каком номере я живу. Ну как это можно объяснить? Говорил: «Ты мне родная». То же самое чувствовала и я. Тосковала по нему, ждала его звонков, приездов.
Он любил со мной советоваться, рассказывать о ролях, съемках. Однажды сидим в номере, Караченцов делится историей, которая с ним только что приключилась:
— Представляешь, подходит на улице какая-то женщина, совсем опустившаяся. И протягивает кассету: «Послушайте, это мои песни. Может, они вам подойдут...»
— Коля, тебе надо менять репертуар. Сколько можно исполнять одно и то же? Вон как Газманов рванул.
И он стал петь другие песни, больше двигаться, танцевать. А с той кассеты взял несколько произведений. Но их автора, женщину, которая подошла к нему на улице, так и не нашли...
На «Ленфильме» снимали клип на песню Лоры Квинт. Коля предложил: «Давай запечатлимся вместе? Нас надо увековечить». Караченцов пел, а я танцевала. В перерывах он не отходил от меня. Никто не знал о наших отношениях, но, думаю, все догадывались. Каждый раз при встрече терзала его вопросом «Что ты решил?» По молодости лет не понимала, что разрушаю семью. Я ведь слушала, что он мне говорит. А песня была одна и та же: мы с женой давно друзья, у нас общий ребенок, хозяйство, сексом мы не занимаемся, прихожу домой, ем и спать ложусь, а утром еду сниматься.
У нас, можно сказать, любовь в самом разгаре, а тут выходит журнал с интервью Людмилы Поргиной. Я прочитала и похолодела.
— Коля, у вас, оказывается, все так хорошо, так гладко дома... Не понимаю: ты говоришь одно, читаю статью, а тут все иначе!
— Да это Люда за меня и за себя говорит!
Он делает круглые глаза, честно интонирует голосом, нежно обнимает, а у меня кружится голова, и так хочется снова верить...
Но стоило остаться одной, гипноз испарялся. Сколько раз говорила себе: «Да не будь ты дурой! Он же никогда не бросит семью!»
Коля боролся с моим внутренним голосом и каждый раз одерживал победу. Только у меня личная жизнь начинает налаживаться, как он тут как тут. Как-то приехал поздно, позвонил моей подруге и попросил передать, что ждет внизу. Два часа ночи, я не одна. Никогда не забуду удивленные глаза молодого человека, когда разбудила его и объявила, что ухожу. Он был ошарашен: как, почему, куда?
Сказала «извини», вышла, Коля сгреб в охапку и посадил в машину. Куда мы едем? Зачем? Я не спрашивала. За любимым — куда глаза глядят.
Естественно, мой только начавшийся роман тут же и закончился. Караченцов даже не спрашивал, хочу ли этого, просто брал за руку и уводил. Он чувствовал свою власть надо мной. Другое дело, что потом исчезал сам. Но это не имело значения — главное, мне помешать. Если отказывалась ехать к нему, просто стоял во дворе и задрав голову смотрел на мои окна. Повторял: «Не приедешь — сам приеду».
Какое-то время я жила на «Гражданке». У меня появилась маленькая двухкомнатная квартирка, и Коля таскался туда. А это не ближний свет — полтора часа езды! Ночевал, а утром мы разъезжались по своим делам...
И тогда от полной безысходности, назло Караченцову, я выскочила замуж за первого, кто сделал предложение. Можно сказать, ухватилась за него, как утопающий за соломинку. Помните, как героиня «Зимней вишни» приводит в дом странного типа, которого выбрала себе в мужья, и в итоге предлагает ему спать на раскладушке? Так и я. Расписалась и уехала на гастроли на четыре месяца. Когда вернулась, тут же позвонила «мужу»: «Извини, но у нас ничего не может быть. Идем разводиться».
С ним даже секса не было ни разу. Ну как себя перебороть? Помню, пришла к маме и жалуюсь:
— Не могу с ним спать...
Она дала «мудрый» совет:
— А ты считай мух!
— Да я видеть его не могу!
Коля был не в курсе моего неудачного брака. Когда он позвонил и сказал, что приехал, ответила:
— Я вышла замуж...
— Как?
— Так. Больше не звони.
Я устала, правда. Мне было так больно! Мое, можно сказать, фиктивное замужество было просто бегством от Караченцова...
Мы расстались и года два не общались, потеряли друг друга из виду. С тем товарищем я развелась и с головой ушла в репетиции. После премьеры балета «Бахчисарайский фонтан», где танцевала партию Марии, за мной зашел приятель Саша Сластин. Он актер, до сих пор много снимается. В то время Саша за мной ухаживал.
— Ты знаешь, что здесь труппа «Ленкома» находится? Поехали к ним в гости, они в «Астории» сидят.
«Так, — думаю, — интересно, а Коля будет? Вот только его мне не хватало!»
— А кто там?
— Абдулов, Янковский...
Саша, по-моему, дружил с Абдуловым. Я переоделась в короткое платьице, сшитое мамой, смыла грим, оставила только блестки в высокой прическе, и мы с приятелем поехали в «Асторию». Всю дорогу в машине молила об одном: «Господи, только бы мне не встретить Караченцова!»
Номер был огромный, за ширмой стояла кровать. В компании артистов сидели какие-то девочки. На столе закуски, шампанское. Меня поразило, что Янковский держал себя необыкновенно скромно, особенно на контрасте с Абдуловым. Александр Гаврилович стал вокруг меня скакать как сумасшедший: анекдоты, байки, искрометные истории. А я сижу спокойно на диване, вежливо слушаю. Была худенькой, маленькой, наверное поэтому он называл меня «ребенка моя».
Я так боялась, что сейчас откроется дверь и войдет Караченцов, что совсем зажалась. Одна из девушек стала приставать к Сластину. «Ты видишь эту девочку? — он кивает в мою сторону. — Сидит тихо, скромненько. А глазки-то выцарапает, если что...»
Я выпила бокал шампанского. После премьеры так устала, что под журчание абдуловских анекдотов неожиданно уснула. Положила голову на диванную подушку и отрубилась. Утром просыпаюсь — меня кто-то пледом заботливо укрыл. Все в том же составе сидят за столом. Видимо, гудели до утра, пока спала.
Предложили: «Поехали на «Ленфильм» смотреть кино!» Что мы там смотрели — не помню, в темном зале опять уснула. Стали собираться по домам. Абдулов снова вокруг меня вьется, за спиной у Сластина бумажку с телефоном сует. Вот тебе и друг! Было заметно, что он обиделся: как это так, я на его красоту не реагирую? Не знал, что у меня уже три года роман с его коллегой.
Самое смешное, что через несколько лет Абдулов снова стал со мной знакомиться. Конечно, я изменилась, но не настолько. Сижу рядом с Колей на репетиции, в какой-то момент он пошел на сцену, вдруг рядом садится Абдулов. Опять травит анекдоты, байки, рассказывает историю, как они ехали в Ленинград на поезде, как выпили и теперь он себя плохо чувствует.
Говорит: «Давайте с вами встретимся, пообедаем, девушка, как вас зовут?» Я прячу улыбку. Он меня совершенно не узнает. Такой, видимо, калейдоскоп женских лиц перед ним мелькал, что он их даже не запоминал...
Замуж (уже по-настоящему) вышла через долгих восемь лет со дня нашего с Колей знакомства. В моей жизни появился человек, в которого влюбилась и который любил меня. Он танцевал в нашем театре. Мне уже двадцать шесть, я ребенка родить хочу. А Коля, что-то почувствовав, естественно, тут же появился на горизонте. Не мог спокойно перенести, что появился соперник. Когда переставала его ждать, он тут же возвращал меня:
— Я здесь! Выходи!
— Коль, а я замуж выхожу...
Вначале он не поверил, решил, что разыгрываю, потом пытался помешать, звонил, настаивал на встрече. Отвечала: «Ко-о-оля, ну сколько можно?! Нельзя отрезать хвост по кусочкам. Больно!»
Не стала с ним встречаться, боялась поддаться его гипнозу, уговорам. Но Коля не выпускал из своего поля зрения, даже когда вышла замуж. После свадьбы я сразу же забеременела. Весной Караченцов приехал в Питер то ли на съемки, то ли с театром.
— Приходи!
— Куда? Я дома сижу с животом.
— Погуляем. Хочу на тебя беременную посмотреть...
Я долго отказывалась, но он настоял. Мы пошли в наш Михайловский садик. Он, как прежде, держал за руку. Говорил, что беременность мне очень идет и что я красивая. Гладил мой большой живот. Хотела сказать: «А ребенок мог быть и твоим...» — но промолчала. Может, он и жалел, что у нас ничего не вышло. Сам виноват. Хорошо помню, как не раз предлагала:
— Давай девочку родим.
Он с готовностью отвечал:
— Давай.
Но как рожать от женатого мужчины? Советский Союз. Меня могли из театра выгнать за аморальное поведение...
Двадцать второго июня у меня родилась дочка. Приезжает «Ленком» на гастроли, Коля тут же звонит. К телефону подошел муж. Он молча протянул трубку и ревниво процедил сквозь зубы:
— Твой Караченцов... Что он тебе все названивает?
— Да, наверное, в театр нас хочет позвать! — и в трубку громко говорю: — Сделай нам с мужем, пожалуйста, приглашения на спектакль.
Коля встретил нас, усадил в зале и говорит: «Лена, зайди потом ко мне в гримерку». Как я скажу мужу: мол, ты посиди, а я схожу к Караченцову? Естественно, за кулисы пошли вместе. Пока муж говорил комплименты Инне Чуриковой, Коля схватил меня за руку и затащил к себе.
— Так классно выглядишь. Я тебя люблю. Давай встретимся!
— Коля, я замужем. Я люблю его. Все...
У нас постоянно были из-за Коли скандалы, потому что он все время звонил. Поднимаю трубку, а там знакомый голос: «Привет, Лена...», я молчу. Супруг спрашивает:
— Кто там?
— Ошиблись номером! — раз! — и быстро трубку вешаю.
Но мужу я не изменяла. А когда спустя семь лет мы с ним расстались, все вернулось на круги своя. И закрутилось с новой силой...
Слава Караченцова росла. Его узнавали на улице, подходили с просьбой дать автограф. Погулять в нашем любимом садике у Михайловского дворца стало невозможно. Ездили по городу на такси и целовались. Напротив моего дома, в садике, было, как мы его называли, «наше бревнышко». Там мы и сидели, обнявшись. Прохожие здоровались с ним: «Ой, Николай Петрович, здрасте-здрасте».
Иногда я приезжала к Коле в Москву. Как героиня чеховской «Дамы с собачкой», останавливалась в гостинице и сразу же давала ему знать, где я. Помню, мы куда-то ездили на его машине. Однажды он разбил автомобиль, потому что смотрел на меня. Я ему все время повторяла: «Смотри на дорогу, смотри на дорогу!»
1997 год. Коля снимается на «Ленфильме» в картине «Цирк сгорел, и клоуны разбежались» у Владимира Бортко. Караченцов, я считаю, сыграл там одну из лучших своих ролей. Его герой, режиссер, стоит на пороге смерти. И справляется он с этим ценой неимоверных усилий. Какой пророческой оказалась картина! Разве сейчас Коля не борется за то, чтобы жить?!
Мы были вместе почти весь год. Никто нам не мешал — отключали телефон, закрывали шторы. Каждый вечер обсуждали его работу. Помню, он все время потом повторял: «Лена, это наш фильм». Я познакомила его с дочкой, он сам попросил об этом. Лизе было всего шесть лет. Однажды мы с ней пришли в павильон, где проходили съемки.
«Здрасте! Я дядя Коля», — сказал Караченцов. И взяв ее за руку, потащил куда-то показывать, как делают кино. Лиза, помню, носилась по площадке, ей понравилось. И дядя Коля ей понравился, именно так она его и называла.
На премьеру фильма приезжала из Москвы Людмила Поргина. Как только ее видела, сразу пряталась за чью-нибудь спину. Я очень Людмилу боялась. Не знаю, подозревала ли она о моем существовании. Во всяком случае, обо мне Поргина ни разу не упомянула. Как-то в интервью актрисы прочитала о романе Караченцова с Ольгой Кабо. Вот что она говорила: «Допускаю, что Оля и вправду была увлечена моим мужем. А какая женщина могла перед ним устоять? Певец, танцор, балагур, галантный рыцарь! Колю нельзя было не любить». И еще она прокомментировала слухи о его увлечении Мариной Ширшиковой, его партнершей и директором: «Она родной для нас человек. Занимается с Колей степом. Караченцов для нее как отец».
Не знаю, может, у Коли были другие романы. Вполне это допускаю. За мной ухаживал один актер из «Ленкома». Я не реагировала, а он злился, ревновал к Коле. Однажды позвонил и сказал: «Вот ты носишься со своим Караченцовым, ждешь его, а у него с Кабо неземная любовь». Коля с Ольгой снимались в нескольких фильмах, играли вместе на сцене, появился даже клип «Леди Гамильтон».
Я тут же звоню:
— Скажи, это правда?
— Да ты что? О чем ты говоришь? Кроме тебя, у меня никого нет. Ты — единственная!
Не знаю, какая там у них была «неземная любовь», но он приехал сразу же после моего звонка. Я кричала, возмущалась, что-то доказывала. Коля меня обнимал и ласковым, убаюкивающим голосом успокаивал: «Милая, родная, ну что ты говоришь? Нет никого. Какая Кабо? О чем ты?»
А что касается чечеточницы... Сделаю маленькое отступление. Коля в последние годы перед аварией увлекся степом, вот тут и появилась Марина. Мне кто-то из доброжелателей сразу доложил, что там любовь и что на гастролях они останавливаются в одном номере. Я уже жила в Париже. И вот в очередной свой приезд он звонит, мы встречаемся. Я ему сказала, что знаю об этой девушке, и попросила, чтобы он оставил меня в покое. А в ответ услышала уже привычное, что я единственная, его любимая, родная... И что там ничего нет. И смех и грех.
В 1996 году вернулась с гастролей из Японии с переломом. За мной стал ухаживать один француз, ходил буквально по пятам. Он был очень галантен. Предложил: «Я сейчас еду на конгресс в Москву. Поедешь со мной?»
«Красная стрела» прибывала рано утром. Вдруг по вагонному радио, которым будили по утрам пассажиров, зазвучал Колин голос: «Для любви не названа цена...» Знак судьбы?
Француз снял для меня отдельный номер в гостинице. Я позвонила Караченцову: «Ты не можешь сделать два билета на «Юнону...»?»
Мы сидели с моим поклонником в первом ряду. Коля пел со всеми «Аллилуйя любви, аллилуйя». В конце спектакля француз спросил:
— Кто из артистов тебе делал билеты? Вот он? — и показывает на Колю. — Весь спектакль на тебя смотрел.
— Тебе показалось!
Я проводила поклонника, а сама осталась. Ну не дура? Совсем как героиня «Зимней вишни», которая из «мерседеса» пересела в «жигули». А все из-за того, что Коля упросил. Он был уверен в себе, что тут говорить...
В день моего рождения — двадцать третьего августа 1997 года — в моей квартире собралась куча гостей. Вдруг звонок. Коля никогда не забывал этот день. Звонил, а чаще всего приезжал.
— Я здесь.
— Коля, у меня гости.
— Сейчас подъеду к твоему дому. Выйди, пожалуйста.
Выхожу, а навстречу через двор мой бывший муж идет с цветами. Мы официально не развелись, и он надеялся, что снова сойдемся.
— Ты куда? — спрашивает.
— Я на минуточку... по делам.
За углом ждет Караченцов с цветами и шампанским.
— Пошли на наше бревнышко.
Коля открыл теплое шампанское, оно мне залило платье. Выпили из пластиковых стаканчиков за мое здоровье.
— Буду у тебя через три часа. Заканчивай банкет.
— Ладно.
Мимо соседки две прошли. Вижу, шушукаются и в нашу сторону удивленно смотрят: Караченцов вроде сидит!
Он приехал раньше. Прошел на кухню, стоит у плиты и ест прямо из кастрюли. Я встала в узком коридоре, загородив его спиной, и говорю:
— Все, ребята, день рождения закончился.
Народ потянулся к выходу, пытаясь через мою голову разглядеть нового гостя. Слышали же, как он появился.
— Проходим, проходим. Не задерживаемся!
— Да мы только поздороваемся.
— Нет-нет, — выталкиваю последнего друга.
Мой бывший зло хлопнул дверью и пробурчал:
— Опять с ним связалась!
Я только переехала в эту квартирку неподалеку от Кировского театра, ремонта не было, все обшарпано. Двор-колодец, окна соседей напротив. А у меня даже штор еще нет. Помню, лежим с Колей в кровати, лето, жара, окна настежь. Слышу, чей-то голос эхом прозвучал: «Смотри, там вроде Караченцов в постели лежит!»
Я быстро завесила окно простыней и побежала на кухню завтрак готовить. Приношу на подносе бутерброды, кофе. Мы словно репетировали нашу будущую семейную жизнь. Коля счастливо вздыхает:
— Всю жизнь об этом мечтал...
— Ну и?
— Мы столько лет вместе, пора решиться и пожениться. Сколько мы с тобой уже, Лен? — Стали считать, получилось — пятнадцать лет почти. — Хочу, чтобы ты ходила в этом костюмчике дурацком и носила мне бутербродики, чтобы мы больше не расставались. Переедешь в Москву...
— Девочку родим, — я была еще молодая, тридцать четыре года. Вполне могла бы.
— Вот только поеду с Людой поговорю, и...
— Зачем? Лишняя зубная щетка у меня для тебя найдется, Коль... — сказала я с иронией.
Так привыкла к его нерешительности, но тут показалось, что он наконец-то созрел. Слава богу! Коля уехал разговаривать с Людой, я погрузилась с головой в репетиции. Мы периодически созванивались:
— Ты поговорил?
— Да-да, решаю вопрос, не волнуйся.
Подумала: «Ну ладно, что буду сейчас на него нажимать. Это вопрос времени...» А сама уже развила бурную деятельность: навожу мосты, где работать в Москве. Мой педагог Инна Зубковская посоветовала: «Иди к Брянцеву, он сейчас в «Стасике». У него ты будешь танцевать точно». И Коля горячо поддержал эту идею.
Они очень тесно дружили с Димой Брянцевым. Его судьба трагически оборвалась накануне Колиной аварии. Караченцов мне рассказывал историю тайного исчезновения Брянцева. Он страшно переживал, что Дима уехал по каким-то делам в Чехию да так и не вернулся. В его гостиничном номере нашли только отключенный мобильный телефон. Дмитрий числился с 2004-го без вести пропавшим. Спустя три года чешская полиция нашла убийцу. Это был гражданин России, который пытался с Брянцевым организовать в Чехии бизнес по продаже недвижимости. Тело Дмитрия нашли в пятидесяти километрах от Праги. Его застрелили из пистолета, а труп закопали в лесу. Коля говорил, что слава богу, он не поддался тогда на уговоры и не стал партнером по этому бизнесу...
Возвращаюсь к своему переезду в Москву. Осталось только дождаться, когда Караченцов решит все вопросы с Людой. Всю осень мы оба были страшно заняты: у него съемки, у меня репетиции. Зимой приезжаю в столицу с театром. Тут же звонок в гостиницу «Москва», где нас разместили: «Я здесь! Выходи!»
Сажусь в его машину, и мы едем в «Ленком». Ему надо что-то там забрать. И вдруг он просит:
— Ты можешь в машине посидеть?
— Почему?
— Жена приехала за зарплатой.
— А ты что, ничего ей так и не сказал?
— Понимаешь, это очень трудно... Я не знаю, как начать. Вы должны с ней познакомиться и подружиться.
— Зачем?
— Потому что всегда буду Люде и сыну помогать, не брошу их.
Я страшно обиделась:
— Понятно. Ты не станешь с ней говорить. Только голову мне морочишь.
Ну как он себе эту картину представлял: мы все вместе живем одной дружной семьей? Я выскочила из машины, хлопнув дверцей. Вечером на сцену не вышла — у меня был нервный срыв.
Уехала в Ленинград и сразу же взяла больничный. Два месяца провела дома, потом улетела с театром в Бразилию. Я не хотела видеть Караченцова. Коля продолжал звонить, что-то опять обещать. Но это были лишь пустые слова...
Только теперь понимаю, как ему было трудно на это решиться. Он терпеть не мог семейных дрязг, скандалов. Если бы я была понастойчивее, понаглее, тянула бы его из семьи... А мне было некогда, занималась любимой профессией. Да и потом, я себе тоже знала цену. Ведущая балерина Кировского театра, за мной ухаживают, зовут замуж. Но так и не смогла встретить другого мужчину. Потому что моим мужчиной был Коля...
А тут приехал приятель, старый мой поклонник, который давно жил во Франции. Совсем как в «Зимней вишне» у Лены Сафоновой появился перспективный жених Ивар Калныньш, который уезжал на работу в Швейцарию. Такой же безукоризненно галантный. Он приносил фрукты, конфеты. Я смотрела на него, смотрела и вдруг спрашиваю:
— Ты что, на мне жениться хочешь?
— Да!
— Ну давай.
Уже через месяц я вышла замуж и уехала во Францию. Мне надо было это сделать! Невозможно вздрагивать от звонков, на что-то надеяться. Бежать, бежать!
В июле 1998-го уехала в Париж, в августе вернулась в Питер, чтобы собрать вещи. А Коля тут как тут:
— Ты где? Куда пропала?
— Я живу теперь во Франции.
— Как это?
— Ну сколько можно, Коля?!
Но и на этом история не закончилась. Едва появлялась на родине, он тут же нарисовывался. У общих знакомых узнавал, когда приезжаю, и сразу звонил. Делал все, чтобы вернуть меня. Я честно пыталась устроить свою личную жизнь, но безуспешно — сердцу не прикажешь. Как сомнамбула, бросала все и шла за ним.
И хотя страсть уже поутихла, мы оставались по-настоящему близкими людьми. Ведь Коля взрастил меня с восемнадцати лет. Он родной мой человек: и врозь невозможно, и вместе никак. Нам было что сказать друг другу, мы могли часами болтать. Так и сидели рядом на диване, обнявшись. Плечо к плечу, глаза в глаза.
В последний раз встретились в Питере, он жил в гостинице «Астория». Сидели в номере, о чем-то разговаривали. Как только попытался обнять, отвела его руку и сказала: «Нет. Не хочу».
Я ничего у него не просила, да мне ничего и не надо было. Единственная моя просьба — «Давай хоть на память сфотографируемся».
Отодвинули столик, на котором стояло шампанское, я настроила фотоаппарат и села к нему на подлокотник кресла. Это была первая и последняя наша совместная фотосъемка. Если б не нашла в себе силы поставить точку в этой истории, она продолжалась бы еще долго...
Мы с мужем к тому времени уже разошлись, прожив два года. Я осталась в Париже с маленькой дочкой, без работы и жилья. Нам надо было как-то выкарабкиваться. Восемь месяцев работала продавщицей в магазине обуви, потом стала давать частные уроки начинающим балеринам.
Зимой 2005 года в Париж позвонила подруга:
— Ты знаешь, что твой Караченцов разбился?
— Нет... Как?!
— Он ехал из Валентиновки поздно ночью и на Мичуринском проспекте врезался в столб.
Тут же вспомнила наш последний разговор. Коля все звонил в Париж и спрашивал, когда вернусь. Сказал опять свою коронную фразу: «Нам НАДО поговорить серьезно!» Но сделать это мы так и не успели. Случилась та страшная авария...
Я читала о нем медицинские сводки, молилась, ставила свечки за здравие. Спасибо Людмиле, что она его выходила. Что бы там ни говорили, если бы не жена, он бы не выжил. Единственное, мне кажется, Коля бы не хотел, чтобы его видели немощным. Он любил себя и говорил о себе исключительно в третьем лице: «Артист приехал! Артист пришел!» Всегда держал марку, следил за фигурой: накачанное тело, загар.
Смотрела их венчание, которое широко освещалось телевидением, и подумала: «Хорошо, что они с Людмилой это сделали. Коля был верующим. Ходил с крестом на шее, у кровати всегда лежала иконка. Встретятся потом с женой на небесах». Только мне кажется, надо было это сделать тихо, для себя, а не на публику. К сожалению, таинство было превращено в шоу.
Коля ведь когда-то предлагал мне венчаться. Но кто же разрешит с женатым? Грех это. Конечно, сказала: «Сначала разведись...»
Я ни о чем не жалею. Но теперь мне так хочется ему помочь! Если бы можно было — все бы бросила и стала за ним ухаживать. Очень хочу его видеть. У меня была мечта прийти к нему домой с одним общим знакомым, актером, под видом его девушки. Улучить момент, взять Колю за руку и сказать: «Я здесь. Я тебя люблю. И никогда не забуду». А вдруг эти слова его оживят? Вдруг помогут вспомнить, каким он был?
Статьи по теме:
Свежие комментарии