Единственным человеком, кто от меня отвернулся после несчастья, стал я сам. Не мог себя видеть, не хотел внутренних диалогов. Принять положение, в котором сейчас нахожусь, было очень непросто.
Во сне часто приходят ощущения, которые у тебя были, а теперь утеряны. Говорят, это обычная история.
Я бегаю, плаваю или просто иду куда-то. Иногда актерский мозг не дает покоя. Несусь, что-то делаю и по костюмам окружающих догадываюсь, в какой я эпохе. Недавно посмотрел фильм «Движение вверх», и в ту же ночь почему-то приснилась сцена, в которой грузины пошли искать своего земляка, чтобы выпить с ним. И я был одним из них, говорил с грузинским акцентом, шел с бутылкой в руке... Мне даже привиделось продолжение, которого не было в фильме! То есть сны смотрю с огоньком, с готовыми творческими предложениями.Иногда вижу недалекое прошлое. Вроде того, что позвонила мама, которая рассказала, что теперь ею интересуются. Так было после показа «Оттепели». Она у меня страховой агент, с разными людьми общается. Появились ее старые подруги, из тех же шестидесятых:
— Привет, Наташа, сколько лет, сколько зим, а не твой ли мальчик играет в телефильме на Первом канале?
— Да, мой, — признавалась мама.
— Ой, замечательно! А как сама?
На самом деле если кто-то и проснулся после премьеры «Оттепели» знаменитым, это был не я. «Фейсбук», конечно, кипел, но в столице ведь стоит в любом районе окно открыть и плюнуть, точно попадешь в звезду! Это на моей родине в Омске или на периферии во время гастролей тебя начинают по-другому воспринимать. Подходят, радуются: «Ой, а мы вас в кино видели!» Там в основном живут телевизором. В Москве действительно проще, в центре кого только не встретишь, медийных лиц столько, что всех запомнить — занятие непростое. И наверное, это хорошо, что меня звездная болезнь не задела, потому что люди из-за популярности по-разному «отъезжают» головой. Разве мало примеров, когда спивались или еще чего похуже?
На пробы в фильм Валерия Тодоровского я попал вместе с Ниной Дворжецкой под самый конец. Все герои, за исключением Санчи и Регины Марковны, уже были утверждены. Наверное, просто повезло. Я не искал кино. Знаете, иногда актер просто мечтает о том, чтобы попасть на экран. Я же из другой оперы — отказывал, потому что на первом месте у меня всегда был театр. Что-то делать в ущерб ему не мог, а свободное время только летом появлялось. Поэтому кино и любит театральных актеров, и не любит. Такой вот парадокс. Еще, честно говоря, не очень хорошо отношусь к нашему телевидению. Коллег по «Оттепели», которых вообще знал, видел именно на сцене — Женю Цыганова, Вику Исакову, Яну Сексте, Сашу Яценко.
Я ведь и сам на съемочную площадку из ТЮЗа попал. Мы играли спектакль «Убийца» на малой сцене, интересная такая постановка на четверых артистов. Много призов за нее получили на разных фестивалях. И на одном из спектаклей присутствовали помощники Тодоровского по подбору актеров. Пригласили попробоваться. Хорошо, что на первых пробах Валерия Петровича не было и я не совсем все завалил. Потому что во второй раз режиссер присутствовал, и я перенервничал. Мне очень нравились его работы, а тут — вот он, Тодоровский, прямо перед тобой. Надо еще добавить, что сценарий «Оттепели» стал первым за долгое время, который я прочел как увлекательную книгу. Мне потом рассказали (и слава богу, что потом, иначе вообще бы умер от ужаса!), что одна серия переписывалась сценаристами Аленой Званцовой и Дмитрием Константиновым, пока не устроила Валерия Петровича, восемь раз! Такой у него скрупулезный подход.
Сам люблю, когда отношение к материалу взвешенное. Обычно на пробах тебе дают три предложения и ждут, что ты сыграешь. А я человек театральный, небыстрый... Конечно, захотел попасть в это кино, но очень волновался. Вторые пробы снимали в кабинете Тодоровского, играли двойную сцену с Яной Сексте. Режиссер посмотрел и прогнал меня. Да, так и сказал: «Иди отсюда! Вчера хорошо было, а сегодня вообще мимо». Я расстроился, но через день снова позвонили. Дали еще попытку. Восторга у Валерия Петровича не заметил, но утвердили, так в моей жизни появилась «Оттепель». Наверное, просто повезло, хотя ничто не предвещало. Что со мной, впрочем, и раньше случалось.
Я родился в обычной семье, родители мои инженеры, познакомившиеся однажды на горной тропе — оба увлекались альпинизмом. Творческих людей у нас в роду не было, я первый. В Омске очень хороший драматический театр, и мама время от времени меня туда водила. Был маленьким и мало что понимал, но одна штука запала в душу — когда актеры перемещались по сцене, ее доски скрипели. И это было ужасно здорово!
В школе, как и большинство мальчиков, меня привлекал спорт. Я серьезно занимался гандболом. Попал туда банальным образом — в класс пришел тренер, рассказал об игре ручным мячом и пригласил желающих на тренировки в Дом пионеров. Мы с другом Димой Ковалевым пошли, хотя почему-то решили, что речь идет о баскетболе. Играли хорошо, побеждали всех — и в своем городе, и далеко за его пределами. Кстати, Димка сейчас известный спортсмен, капитан команды «Чеховские медведи», чемпион Европы и мира, в составе сборной на Олимпиаду поедет. А мне не повезло: получил травму и гандбол пришлось оставить. Он очень контактный, ребята, бывает, слишком увлекаются, сотрясения и растяжения — дело обычное. Хотя все виды спорта по-своему опасны, за исключением разве что шахмат. Впрочем, и тут можно вспомнить сцену из «Джентльменов удачи» с Анатолием Папановым, Савелием Крамаровым и Георгием Вициным, когда последний вопил: «Ухи, ухи!!!»
В общем, спорт оставил, да еще родители поменяли мне школу. Новая была с творческим уклоном, поэтому поиски себя продолжились. После выпуска в размышлениях о дальнейшем пути пришел к выводу, что хотел бы скрипеть досками сцены. Институт культуры в Омске существует давно, и я подумал, что, наверное, это мне подходит. Читал ужасно. С выбором материала помогала мама, ничем иным не могу объяснить тот факт, что исполнял женский монолог пера Чингиза Айтматова. Но поступил на коммерческое отделение. Еще было смешно, когда понял, что это вовсе не актерский, а факультет, где учат на режиссеров праздников. Пробыл там некоторое время, догадываясь, что попал совершенно не туда. В Омском драмтеатре главрежем тогда был Владимир Сергеевич Петров. И вот удача — впервые в истории театра он решил набрать студентов! И снова повезло — меня в числе других двадцати счастливчиков приняли с самым высшим баллом и на бесплатное обучение.
Учились мы прямо в репетиционном зале, нас начали вводить в спектакли на крошечные ролюшки. Все было здорово, но вышло так, что театр не продлил с Владимиром Сергеевичем контракт и он уехал в Москву во МХАТ. Нас, конечно, не бросили, но мысль о том, что надо что-то менять, зародилась в голове. Летом проходил фестиваль «Будущее театральной России», привезли много разных интересных постановок. Выпускники Иркутского театрального училища выступали со спектаклями Вячеслава Кокорина. Весь наш курс влюбился в его постановки, а когда узнали, что он будет учить студентов в Екатеринбурге, втроем поехали поступать. Там и остались. Вячеслав Всеволодович Кокорин был художественным руководителем Екатеринбургского ТЮЗа, поэтому поменялись только наставник и география, остальное было как раньше — учились при театре, понемногу стали играть.
Почему-то у нас, студентов, были сложности с тем, чтобы смотреть спектакли, которые привозили в Екатеринбург. Бесплатно в театр на гастрольные постановки не пускали, а покупать билеты, даже при моей повышенной стипендии, возможности не было. Но молодой народ — хитрый, и мы, конечно, прорывались. К примеру, билет на спектакль на малой сцене стоил пятьдесят рублей, а на большой — уже больше тысячи. Мы покупали за пятьдесят, проходили контроль, а потом обходными путями перебирались в большой зал. Таким иезуитским образом я однажды посмотрел «Скрипку Ротшильда» Камы Гинкаса, которую привез на Урал Московский ТЮЗ. Спектакль этот меня невероятно поразил. Я страстно захотел стать частицей в кровеносной системе такого коллектива. Но как туда попасть? Театр ведь организм, инородное тело не примет... Очень долго «Скрипка...» не шла из моей головы. Интуитивно я чувствовал — мое!
Конечно доучился, получил свой красный диплом. А у Кокорина закончился контракт, и его пригласили в Нижний Новгород, куда он взял «своих» артистов, и меня в том числе. Чуть ближе к Москве. Тут все было как в Екатеринбурге — с одним отличием: на спектакли попадать стало легче и даже можно было пообщаться с сотрудниками столичных театров. Так однажды я познакомился с завлитом Московского ТЮЗа Владой Куприной. Она очень удивилась, что я при таком громадном желании не решился показаться Генриетте Яновской. «Даже я могу приехать?» — в свою очередь изумился я.
Отправились в столицу вместе с Лешей Манцыгиным, который тоже хотел изменить жизнь. Вы можете знать его по картине Алексея Учителя «Восьмерка», сейчас он работает в Театре на Васильевском в Питере. Прибыли мы с ним в ТЮЗ накануне Восьмого марта, показали подготовленные отрывки. «Мы вас берем, поезжайте в Нижний Новгород и думайте там...» — сказали мне. Это было очень неожиданно. В Нижнем я получил роль доктора Борменталя в спектакле «Собачье сердце» Владимира Золотаря, начинались репетиции. В общем, все нужно было решать быстро.
Конечно, уходил не очень хорошо. Получалось, бросил своего мастера. Но это было необходимо! Я Кокорина очень любил, но захотел выйти из-под его опеки. Остановить меня было нельзя.
Смешно, но даже пресловутый московский квартирный вопрос меня не коснулся. Поселился как красавец. У театра есть пятикомнатная квартира в Трехпрудном переулке, предоставленная государством в шестидесятые годы, чтобы иногородним актерам было где жить в столице. Сразу выделили комнату. Правда, однажды там случился детектив! Я был на съемках, когда произошло что-то вроде рейдерского захвата. Какие-то черные риелторы что-то сотворили с документами, спилили замки, поставили новые, и нас выселили буквально за одну ночь. Причем «выселили» — это фигурально, потому что у меня в квартире все вещи остались! Ходили туда чуть ли не всей труппой, с директором, но безрезультатно. Тихому омскому мальчику это все, конечно, дико было. Но проблемы снова не возникло — приютили в пристройке театра для приезжих актеров и режиссеров. Месяца четыре жил почти в храме Мельпомены.
Сейчас жилье в Трехпрудном театру вернули, пусть и полностью разгромленное. Не знаю, что дальше происходило с этими риелторами, может, отчалили в места не столь отдаленные... А квартира снова стала пристанищем актеров из других городов, что классно. Потому что Московский ТЮЗ — действительно дом, добрый, щедрый. Я сам настолько погрузился внутрь своего театра, что внешний мир даже и не замечал порой.
После «Оттепели» многие спрашивали и, кажется, не верили в то, что я не просто не знал большую часть съемочной группы, а даже не представлял, как выглядят некоторые весьма популярные актеры! Но это правда, даже в «Гугле» не искал. Что для моей роли, кстати, очень подходило. Санча — портной, по сюжету впервые попадает в мир кино и становится художником по костюмам. Он и не должен никого знать.
С Аней Чиповской познакомились очень просто — одновременно подошли к бюро пропусков на «Мосфильме». Я знал, что эта актриса играет роль моей сестры, но понятия не имел, как она выглядит. И вот называю свою фамилию в окошко и слышу, как у соседнего произносят: «Чиповская».
— О, привет, — говорю, — ты моя сестра!
— Отлично, братец, пойдем покажу, где мы базируемся, — ответила она.
У Ани уже были съемочные дни, и она меня просвещала, где переодеваются, где можно чаю выпить. До сих пор когда созваниваемся, называем друг друга братиком и сестренкой.
Мы все очень сдружились на площадке, не помню конфликтов или чего-то подобного. Встретиться хотим, но никак время выбрать не можем. Все занятые и востребованные, это я теперь — птица относительно свободная. У Саши Яценко ребенок не так давно родился, ему, думаю, веселее всех нас, вместе взятых. А Аня и во время «Оттепели» очень много работала, приезжала к нам с другой съемочной площадки. Я на нее смотрел и изумлялся: где люди столько сил берут? С вещами с самолета примчалась, снялась, перекусила, сумку подхватила и обратно на самолет. Еще эсэмэски в театр писала, значит, и там была задействована.
Слегка побаивался я разве что Валерия Петровича, ну это из пиетета. Но и он дистанцию сломал примерно в середине съемок. Подошел и спрашивает: «Ну что? Романы-то есть?» В целом же — люди красивые, платья обалденные, музыка прекрасная. Хороший фильм. Наверное, в творчестве главное, чтобы в нужное время тебе пришла правильная идея.
Тодоровский поделился с нами, почему он решил сначала написать сценарий, а потом снимать картину о том времени и тех людях. Он жил среди них и, естественно, неплохо знал среду: это кино о поколении родителей Валерия Петровича, их друзьях и современниках, их юности. Он очень хотел показать наш фильм отцу, услышать, что он скажет. Думаю, снимая «Оттепель», он в первую очередь хотел поделиться душевной историей с папой, а потом уже с нами и зрителем. Петр Ефимович наверняка все понял бы про цензуру и запреты, которые как шилом прошивают все киношные пьянки-гулянки и танцы с красивыми женщинами. Он узнал бы людей, о ком-то погрустил бы, глядя на других — улыбнулся. Шестидесятые годы ведь подзабылись уже, а тут их подняли на поверхность, вспучили, и оказывается, все было неоднозначно в нашем счастливом советском прошлом. Но на стадии озвучания фильма Петр Ефимович Тодоровский умер. То есть в жизни не так все весело и ярко по итогу вышло.
А потом еще со мной произошла неприятность... Если начистоту, сломал бы позвоночник просто актер ТЮЗа, пусть и московского, посочувствовали бы, может, кто-то написал бы заметку. О том же, что тяжелую травму получил актер из сериала, который дважды шел в прайм-тайм по Центральному телевидению, посчитали своим долгом сообщить практически все СМИ. Так что «Оттепель» сыграла в моей жизни немного странную роль. Не мечтал я о популярности, тем более такой.
От случайностей ведь нельзя застраховаться, как-то оградить себя, подготовиться... Мы с театром были на гастролях в Израиле. Перед спектаклем заехали искупаться в море. Я хорошо плаваю, кролем умею, никогда не боялся воды. Но, увы, не акробат. Прыгнул, и как-то закрутило, что не понял, где небо, где вода, где земля... Потом ударился головой о дно, и все — туман. За мной сразу кинулись ребята-друзья, потом спасатели приехали. Я мало что помню. Глупо конечно. Не подумал, что сделал. Недавно узнал, что травмы, подобные моей, ежегодно только в России получают несколько тысяч человек. Еще рассказывали, что люди ломают позвоночник, просто влетев головой в лобовое стекло. Случайность. Кстати, я всегда боялся сесть за руль. У меня были права, я даже водил, но долго тянул с покупкой своего автомобиля. Осторожничал. Был страх: что-то произойдет и я подведу театр или своих родственников. Можно же переломаться или вообще погибнуть. Хотя неизвестно, что лучше.
Не знаю, как это сейчас прозвучит, но и тогда, лежа на израильском песке, я давал поручения, как заменить меня в спектакле. Гастроли же! Надевают фиксатор шеи, тела не чувствую, но командую: «Антон, ты вот это сделай, а потом то». Еще думал: хорошо, что привезли «Леди Макбет» — у меня там роль небольшая. Терпеть не могу две вещи — кого-то подводить и опаздывать. Раздал всем задания, и меня повезли в больницу. Оперировали точно как кинозвезду — в клинике с мировыми именем и репутацией. На этом немного черный юмор закончился.
Доктора провели сложную операцию, вытаскивая из категории «безнадежных» пациентов в «тяжелые», чем, возможно, спасли мне жизнь. С такими травмами выкарабкиваются всего лишь десять процентов. Но и тогда я еще не понимал всей трагичности произошедшего. Кто-то ведь и на ноги потом встает! И это не результат некоего чуда, а как раз общий итог усилий врачей, реабилитационных упражнений и побед над самим собой. Впрочем, может быть, и чудо к таким случаям отношение имеет. Со мной сенсации не произошло — ног я не чувствовал.
Опека, которой окружили, носила какой-то вселенский характер! Думаю, этим тоже обязан фильму «Оттепель». Помимо моего прекрасного ТЮЗа, ребят-коллег из кино, звонили, писали, присылали посылочки, искали деньги на операцию — целый аукцион провели — совершенно незнакомые люди. Я не могу выразить словами, насколько им всем благодарен.
В Израиль сначала прилетела моя девушка Настя, потом ее сменила мама. Валерий Петрович и на связи постоянно находился, и материально помог. Были и совсем неожиданные истории. Мои одноклассники, связь с которыми я давно потерял, в Омске пришли домой к моим родителям — и адрес ведь помнят! Совсем не ожидал такого! Устроили коллективный видеозвонок, говорили хорошие слова. А я такой лежу в реанимации как космонавт — отовсюду торчат трубки и переходники, маска кислородная.
Когда мы с мамой вернулись в Москву, ее сменил папа. Она не водит машину, а папа добавил мобильности — нужно было ездить на занятия в реабилитационный центр.
Единственным человеком, кто от меня отвернулся после несчастья, стал я сам. Не мог себя видеть, не хотел внутренних диалогов. Принять положение, в котором сейчас нахожусь, было очень непросто. Когда перемен и сдвигов, несмотря на все усилия, не происходит, хочется контакты с внешним миром ограничить, а то и вообще свести к нулю. На самом деле затворничество, которое я себе устроил, значительно облегчило моральное состояние. Когда тебе постоянно задают вопросы о здоровье, а похвалиться нечем, от интереса к своей персоне начинаешь уставать. Даже если понимаешь, что за тебя искренне переживают. Успокоить, помочь-то им ты не можешь! И они тебе не могут! Деньги, если таковые находятся, подспорье на начальном этапе, некий толчок. А дальше — сплошная судьба. И как повернет, не знаешь. Только надеяться можешь.
Конечно, моя жизнь разделилась на до и после. И вопрос «почему я?» был. И «что же теперь будет дальше?» — тоже. А ответов на них не было. Прошел все ступени: от упаднического состояния, когда смысла в жизни не видишь, до вполне конструктивного — ты жив, значит думай, чем можешь заниматься в этом новом качестве. И вот что вспомнил. Однажды в Екатеринбурге смотрел спектакль. Кто-то сидевший за мной постоянно говорил, рассказывал, что происходит на сцене. Знаете, как бабушки сериалы комментируют? Вот точно так: «Пошла она, значит, туда, взяла своими толстенными руками тазик и смотрит на героя...» Поначалу вообще не понял, в чем дело. Даже оглянулся с возмущением. За мной сидел человек в темных очках, а говорил его сосед. Стало неловко. Понял, что слепым тоже иногда хочется прийти в театр и это ведь нормально.
Я же не один такой. Нас, людей с ограниченными физическими возможностями, много, есть те, кто, например, не может видеть. А запись аудиокниг тоже актерство! Говорить чужими словами умею, так почему нет? Взял микрофон и попробовал. Книги записывал по своему выбору, думаю, когда не под заказ, в этом есть нечто человеческое — прочел что-то интересное и просто хочешь поделиться. Когда делал первую книгу, даже психанул немножко. Оказалось, не так и легко... Это как театр и кино — вроде и там и там играешь, а правила совершенно разные. Нужно вникать, учиться.
Сначала записал рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на елке». Дальше — больше: взялся за роман! «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза — произведение, которое поразило меня. Там герой эдакий гиперболизированный аутист, над которым ставят эксперименты, чтобы привести его мировосприятие к некоему стандарту. Прочтите, обязательно будете плакать. Не знаю ни одного человека со стальным ли, с деревянным ли стержнем внутри, который смог не заплакать хотя бы раз, читая этот роман. Герою сделали операцию, и он стал гением, вник в физику — науку, где ужас и ад кромешный для гуманитария. Но одновременно он начинает понимать то, на что раньше не обращал внимания: люди вовсе не сочувствовали, а смеялись над ним. Вспомнил, как однажды друзья сказали: «Сбегай за угол дома, может, там нет дождя». Дождь за углом конечно был, а вот друзей, когда он вернулся, уже нет. Эксперимент в итоге не удается, состояние его вернулось к прежнему, даже еще более отстраненному и блаженному. Вот в финале вы точно будете плакать!
Книги, которые записал, просто залил в Сеть, чтобы все могли слушать. Я пока новичок, тренируюсь на хорошей литературе, нуждаюсь в мнениях. Да и спокойнее так. Никто, как в театре, билет не покупает и не скажет потом: «Какая муть! Лучше бы за колбасой пошел!»
Потом пригласили на съемки клипа Сергея Лазарева на песню «Так красиво». Я сперва от неожиданности отказался, потом подумал и решил рискнуть. Единственной сложностью могла стать лестница. Снимали на «Винзаводе», а там они такие крутые, просто мой кошмар наяву! Не заберешься. С тех пор как стал перемещаться на колесах, первое, о чем думаю, — это лестница. Получал приглашения на озвучание, но несмотря на то что сначала меня сопровождал папа, стал отказываться. Потому что сам немобилен, отцу в одиночку поднять наверх такого кабана, как я, не под силу, надо кого-то просить о помощи, привлекать людей, у которых свои дела. Неудобно. Да и упасть на бетонный пол — отдельное удовольствие. В первый раз я с коляски грохнулся месяца через три после травмы, но пол был удачным.
В общем, приехал на «Винзавод», увидел бесконечные лестницы и похолодел. Но откуда-то прибежали крепкие ребята, которые подхватили с двух сторон и буквально слетели со мной вниз: оказалось, снимали в подвале. Ей-богу, невестой себя какой-то почувствовал! Хорошо, что вверх подбрасывать не стали! Они б смогли... Вот после этих съемок подумал: «Почему бы и нет?»
Даже относительное инкогнито удалось сохранить. Клип на песню Лазарева «Так красиво» — это изображение множества разных людей на сером фоне, такой сплошной монтаж на четыре минуты. Снова оказаться внутри съемочной обстановки было здорово. Работали целый день, и я все думал: бедный Сергей... С утра и до вечера тебе в уши долбит одна и та же песня! Как это можно выносить? Вот смотришь на фигуристов, и все у них выходит легко и непринужденно! А подумаешь, сколько недель они оттачивали одни и те же элементы, и нехорошо становится. Мне кажется, песни или аксели начинают со временем сниться, существовать в голове как компьютерная прошивка!
Я, на собственном примере прочувствовав многое, не понимаю, почему нашу страну считают жесткой по отношению к людям с ограниченными физическими возможностями. Мы, конечно, совсем не жесткие. Суеверные — да: кошка черная, женщина с неправильным ведром, тапки у кровати стоят не в ту сторону! И я тут не исключение. Точно таким же был. Человек с проблемами вызывает отторжение — вероятно потому, что многие опасаются накликать несчастье на себя, заразиться. Проблема, связанная с болезнью, может ведь не буквально перейти на тебя, а истощить морально, что ли... Я читал какие-то некрасивые истории, но ни разу не видел в свой адрес недоброго взгляда. Испуганные были, растерянные тоже. Раньше и сам несколько побаивался необычных людей. Мы же интуитивно стараемся держаться сильных, ищем лидера. А нездоровый человек даже внешне ослаблен. Но вряд ли кто-то представляет на «противоположной стороне» себя самого.
Сейчас вижу, насколько больше добрых и сострадательных, чем тех, кто боится! Я в машину стараюсь сесть побыстрее, потому что обязательно кто-нибудь подбежит помогать. Мне ужасно неловко всегда. Лестниц у нас, конечно, до фига, а пандусов не хватает, но мы душевные и сопереживающие все же. Мы же русские! Достоевский и все такое. Медом не корми — дай поплакать.
Да, теперь сижу за рулем. Родители подарили машину с ручным управлением, и я сам себе водитель. Самостоятельность, на мой взгляд, в таком положении большой плюс. Я маму и папу очень люблю, но они должны жить своей жизнью. Так решил.
Знаете, я ведь Настю в итоге отпустил. Считаю, если ты действительно любишь женщину, ее не нужно погружать в такие обстоятельства. Нормальному человеку для отношений необходим такой же нормальный человек, перспектива развития, дети, в конце концов. Прекрасно ездить вдвоем в путешествия, да просто гулять по лесу... Со мной это стало бы проблемой. Было бы жутко тяжело видеть, что она куда-то хочет пойти, а я — препятствие. Мы не были женаты, поэтому отношения просто прекратились. По правде говоря, поставил ее перед фактом. Знаете, как медвежонка вырастили в заповеднике в заботе и пришло время отпускать его в лес. Если он не уходит, приходится шуметь, махать палками, стрелять из пистолета холостыми патронами — любой способ хорош, когда ты хочешь выгнать кого-то, пусть даже в естественную для него среду. Потом он, конечно, может попробовать вернуться, но тут уже и нет никого! Как в той книжке Киза — посмотри, есть ли дождь за углом?
В общем, вариантов у нее не было. Я все поменял. Сбежал почти что. Нельзя оставлять человека, к которому тепло относишься, наедине с большой проблемой. Особенно если проблема — ты сам. Не подпущу. Хватит того, что моими потребностями живут родители и брат. И за это тоже неудобно перед ними. Я рад бы поменять все, отмотать время назад, но, увы, не наделен экстрасенсорными способностями. Уверен, что здраво смотрю на вещи, и как на духу говорю, что никому бы не пожелал находиться рядом с человеком с ограниченными физическими возможностями. Обнималок-целовалок, общения мне хватает, и на этом все. Пока все.
Один ТЮЗ в плане лобызаний чего стоит! Там отдельная история. Все это время они приглашали меня на премьеры, спектакли, посиделки. Не отпускали. Генриетта Наумовна, художественный руководитель, пыталась затащить в театр и в качестве артиста, но я упирался. Нужно ведь появляться на сцене. Боялся, что зрители будут жалеть. Станут думать: «Вот, даже на поклон не вышел, значит, все плохо». Я люблю и театр, и Генриетту Наумовну и знаю, что они меня любят, но на ее первое предложение ответил, что подумаю. На второе — тоже. Очень непросто давалось решение. А однажды просто позвонили: «Завтра в час у тебя репетиция». И я приехал. С артистами так и надо: поставили в график, если жив — обязан явиться. В этом смысле мы как солдаты. Я же должен быть благодарным человеком, а ТЮЗу и его людям страшно благодарен!
Ввели на роль судьи в постановку по детективу Агаты Кристи «Свидетель обвинения». И не нужно бить чечетку, играю сидя, роль приятная — всех сужу. Костюм еще такой — поди пойми, что под ним! В театре вообще многое возможно.
Встретили, конечно, так, что насилу потом оттерся от губной помады. Все кинулись целовать, обнимать, а помада сами знаете какая зараза! После премьеры вообще чуть не разорвали на части. Все узнали, приехали. Пришел даже замечательный офтальмолог Юрий Комов, он моему папе в свое время сохранил зрение. Принес корзину цветов. Приятно очень, но его я как-то совсем не ожидал увидеть. Вот теперь играю потихоньку.
Сейчас снимаюсь у Веры Сторожевой. Знакомы мы давно. После «Оттепели» часто звали на пробы, к ней в том числе. Утвердили, но тогда проект не состоялся — подвело финансирование. А недавно от Веры снова позвонили, сказали волшебное слово: «Запускаемся». Фильм интересный, о послевоенном времени. Роль немного подогнали под мои сегодняшние невеселые обстоятельства, да еще не стригся, как велела режиссер, почти полгода! Стал похож на лохматую собаку, существующую в дебрях своей шерсти... Как дальше пойдет, жизнь покажет. Думаю, шанс есть, потому что его не может не быть.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки кафе-бар Masters & Margaritas.
Свежие комментарии