В пятнадцать думала, что после двадцати жизнь заканчивается. В тридцать полагала: это еще можно...
В пятнадцать думала, что после двадцати жизнь заканчивается. В тридцать полагала: это еще можно пережить, вот в пятьдесят — труба! А в пятьдесят испытала настоящий драйв. Отныне имею право на дурачества!
— Евгения Владиславовна, зрители привыкли видеть вас в образе романтических героинь, и вдруг — серийная убийца в «Подражателе». Неожиданная смена амплуа...
— Мне важно, когда задача, которую ты себе поставил, достигнута, когда твоя работа цепляет какие-то правильные рецепторы. Я довольно часто отказываюсь от съемочных предложений, понимая: это не то, что хотела бы сыграть. Какие-то предложения просто неинтересны, какие-то неинтересны, потому что это уже было. Зачем тратить время? Вот и возникают творческие паузы. Но это в большей степени касается кино, в театре у меня достаточно творческой работы. А у кинорежиссеров в отношении актеров часто складывается некий стереотип, мало кто готов пойти на эксперимент. Зачастую потому что на творческий процесс заложено мало времени. Сегодня мы сильно зависим от продюсеров, для которых превыше всего рейтинги, все боятся, что они будут низкими, и предпочитают понятные истории. Поэтому когда творческие люди готовы рисковать, это вызывает невероятное уважение, восхищение и интерес.
Предложение прозвучало чем-то фантастическим, ничего подобного я в жизни не играла, эта непростая история была мне совсем незнакома. Поэтому, конечно же, сразу согласилась. К режиссеру Сергею Комарову у меня возникло невероятное доверие. Поразил своей включенностью в творческий процесс продюсер Александр Стариков, который практически постоянно находился на площадке. Раньше ни разу не видела, чтобы продюсер сам сидел на озвучании и знал каждую сцену и каждое слово. Режиссер и его сын оператор Илья Комаров составили невероятный творческий тандем. Они так слаженно работали, договаривались друг с другом на каком-то птичьем языке, что снимали с тем же качеством, с которым снимают полный метр. В сериале мы ограничены малым количеством времени, хронометражем. Чтобы получилась достойная работа, все должны быть к ней максимально готовы и сосредоточенны. Правда из-за пандемии пришлось начать съемки на полгода позже, в конце лета, хотя изначально намеревались снять зимнюю слякотную натуру, что смотрелось бы на экране гораздо страшнее.
— Вряд ли, готовясь к роли, опирались на личный опыт, не думаю, что в вашем окружении когда-либо встречались подобные персонажи.
— Во время подготовительного периода работал консультант, но мне этого было недостаточно. Я очень хотела поехать в тюрьму, чтобы поговорить с заключенными, посмотреть на обстановку, почувствовать атмосферу. Ведь у сидящего там человека совершенно иная психика, хотелось максимально понять и почувствовать правду, чтобы потом ничего не сочинять, не придумывать. Но мне сказали, что это опасно. Да и муж запретил ехать в тюрьму просто категорически, но помог организовать несколько встреч с женщинами, которые отсидели достаточно длительные сроки и за убийства, и за серьезные экономические преступления. Я разговаривала с красивой женщиной, которая отсидела семь лет за то, что по молодости подписала не те документы. А поскольку статья была тяжелой, она оказалась в колонии с убийцами. Я крайне аккуратно задавала ей непростые вопросы, а она совершенно спокойно и откровенно на них отвечала. Я была в шоке от трансформации, которая происходит с человеком, когда после огромного количества боли, страхов, постоянного напряжения он остается открытым, его честность без какого-либо кокетства, способность говорить о непростых, очень интимных вещах обезоруживает.
Когда ожидала в СИЗО два с половиной года приговора, ей казалось, что это сон, мираж, что на суде ее оправдают. Но приговор прозвучал, и ее отправили в колонию. Она говорила, что после пяти лет с людьми там происходит малообратимая трансформация, а после десяти — уже такая, которую совсем не исправить.
Сначала она сторонилась тех, кто убил. Потом все границы стираются и уже неважно, какая у тебя статья, а важно, какой ты человек. Говорит: «Сидим с женщиной, которая убила мужа, чай пьем, я спрашиваю:
— Как ты это сделала?
— Да не помню, какая разница? Ну напились, а потом просыпаюсь, а он лежит с ножевыми ранениями».
А как молодые девчонки на зоне заботятся о внешнем виде! У всех синяя форма, а я, говорит, «вымутила» зеленую. Там между персоналом и заключенными складываются свои отношения. Когда тебя кто-то «греет» с воли (присылают вещи, деньги), то ты в фаворе, можешь расплачиваться с охранниками. Говорила — любила, чтобы тело выглядело загорелым. Загорелым, и все. И ей в бутылочке из-под шампуня на зону присылали автозагар.
Пользоваться мобильными там запрещено, но у кого-то они все равно имелись, о чем было известно персоналу, но это скрывалось. Мой консультант рассказывала: «Владимирская область, зима, минус тридцать, стоим на поверке в полпятого утра. Пять бараков по сто человек, вдруг у кого-то звонит телефон. И эта дура, вместо того чтобы просто его отключить, шепчет в трубку: «Сейчас перезвоню!» И нас в течение трех с половиной часов раздевали практически догола, пока не нашли этот проклятый мобильный».
Выйдя из колонии, она не могла находиться в тишине и темноте, потому что привыкла к тому, что всегда шум и горит свет. Мне-то казалось — все должно было быть наоборот. Меняется психика...
Эта женщина еще рассказала, как ей дали три дня свидания с бабушкой и сестрой. Она выдержала всего сутки: находиться с родственниками с воли и понимать, что потом не увидишь их еще два года, тяжко. А в колонии у тебя уже свои дела. Вот она и сократила пребывание с родными, не выдержала, поняв, что ее просто разорвет от боли.
Мой муж после этой встречи вышел больным, он вообще принимает все близко к сердцу. На него рассказ произвел неизгладимое впечатление. Он его просто слушал, мне же было легче, потому что я переваривала услышанное в работу над ролью. Ужас догнал, когда мы снимали эпизоды в «Крестах». Я очень хотела на съемки именно туда, исторически уникальное место, где сидели Рокоссовский, Иосиф Бродский, где Ахматова отстаивала очереди, чтобы передать посылку сыну... Когда нам дали добро на съемки в «Крестах», у меня затрепетало в груди, я понимала, что ни при каких обстоятельствах больше туда не попаду. Приехала в тюрьму минут на тридцать раньше начала смены. Когда появилась группа, нас предупредили, что категорически нельзя гулять по территории и разговаривать с заключенными. Но я уже все успела... На съемку пошла заряженной.
Снимали там один день, но я почувствовала: если не уеду куда-то на обеденный перерыв, просто не выдержу. После съемки, вернувшись в гостиницу, лежала в ванне, было ощущение, что у меня застыли кости. На меня лился кипяток, а хотелось пустить воду погорячее, потому что все внутри промерзло. Энергетически эти съемки меня просто раздавили, размазали, отходила от них три дня. Озноб бил изнутри, никак не могла согреться.
Вообще, у нас были фантастические локации. Например снимали внутри часового механизма Петропавловской крепости. Туда никого не пускают, но по сюжету там чуть не погибла моя героиня. Меня действительно привязывали к часовому механизму, и он действительно работал. Каскадеры сочинили целую конструкцию, чтобы петля не затянулась вокруг моей шеи, но веревка все равно уходила в движущуюся махину.
— Надеюсь, это прочитают те, кто уверен, что актерская работа — дело легкое.
— В свое время я играла «В пространстве Теннесси У.» по пьесе «Трамвай «Желание» Теннесси Уильямса, а потом ложилась в гримерке на пол, не в состоянии переодеться. Валялась минут двадцать, не могла встать. У мужа есть фотография, где я лежу на полу на гастролях. Но то, что за кадром, — наша актерская тайна, никто не должен знать, чего нам это стоит. И конечно, встречаются люди, уверенные, что актерам все дается легко.
Мы долго играли «Трамвай...» (я — Бланш, Катя Гусева — Стеллу, Валера Яременко — Стенли Ковальского), это был невероятно мощный спектакль. Но с каждым годом становилось все сложнее, весь накопленный опыт переживаний вылезал наружу, как бы ты его ни пытался спрятать. В какой-то момент волевым усилием приняли решение его больше не играть.
— В «Подражателе» вашу героиню чуть не похоронили заживо. Знаю, великий актер Алексей Васильевич Петренко, игравший в «Агонии» Распутина, категорически отказался ложиться в гроб. Кроме того, считается, что многие беды Натальи Варлей начались после «Вия», где ее Панночка тоже лежала в гробу.
— Я легла в гроб не впервые, до этого такое случалось в «Петербургских тайнах» и в картине «Ведьма». Думаю, теперь имею полное право сделать заявку в Книгу рекордов Гиннесса! Поскольку это уже третья история, кроме легкой иронии и нервного смеха она ничего не вызывала. Понятно лежать в гробу, когда твой персонаж умер, но чтобы это происходило три раза, притом что герой жив, — такое вряд ли случалось с кем-то из коллег. Так что точно могу отправить заявку и уверена — ее примут! Каждый раз, играя в подобном эпизоде, я получала благословение у батюшки. Когда снималась в роли Ведьмы, меня запугивали тем, что случилось с Варлей. Сначала я никак на это не реагировала, потом все же поехала в церковь за советом. Батюшка сказал: «Гоголь — православный писатель, он писал о вере. Если тебе есть что сказать по этому поводу, снимайся спокойно и ни о чем не думай».
И действительно, ничего страшного, что могло бы случиться из-за лежания в гробу, со мной не произошло. Все, что бывало, никак с этим не связано. Я это точно знаю.
В «Подражателе» было по-настоящему жутко, когда мы снимали на реальном Волковском кладбище. Пугало ощущение не гроба, а то, что ты на кладбище в гробу. Но сцена длилась очень недолго. Крышку до конца не закрывали, я попросила оставить щелочку, поскольку у меня дичайшая клаустрофобия. Не могу лежать на МРТ, прошу положить на глаза салфетки, чтобы я, не дай бог, их не открыла, всегда про себя что-то пою, считаю, читаю молитвы, чтобы выдержать процедуру. Это началось после съемок в программе «Форт Боярд», где пришлось лезть по узкой трубе, потом она мне долго снилась.
Крупные планы моей героини мы снимали, лежа с оператором под тканью, — такое кино! Мне хотелось там что-то сыграть. Но требовалось, чтобы ни один мускул на лице не дернулся, потому что миорелаксанты, которые вкололи по сюжету героине, выключали все ее мышечные движения. Нельзя было даже пошевелить ноздрями. При этом я должна была сыграть сцену, хотя ни на что не имела права — такая была задача.
— Как складывались отношения с партнерами?
— С партнерами мне повезло. Это был праздник! Случаются тяжелые съемки, когда все не получается, не складывается, ты едешь с утра на площадку и заклинаешь: скорее бы все закончилось! Эта же работа приносила как творческую усталость, так и бесконечное удовольствие. Хотя роль сложная.
Способ поведения моей героини включал в себя минимальный набор выразительных средств. Мне хотелось сыграть человека, находящегося на свободе на птичьих правах. Ведь завтра, когда преступника поймают и ее миссия закончится, она отправится назад в колонию. Я играла героиню, которая не имела права на обычную жизнь, единственное, что ее держало, это желание объясниться с дочерью. Поэтому на площадке я постоянно была в напряжении: по щелчку в нужное состояние невозможно войти, приходилось держать его все время. Это было сложно, но очень интересно. Хотелось добиться максимальной правды даже в деталях. Ужасно переживала, что в сцене, где героиня спускается по трапу самолета в сопровождении охранника, забыла завести за спину свободную руку. Вторая была прикована наручником к сопровождавшему. Вроде бы ерунда, но меня мучило, что невольно погрешила против правды. Никто ничего не заметит, но я-то знаю, как должно быть. Это работа, в которую все вкладывали душу, все свои энергетические возможности. Мы очень старались.
— В Театр Моссовета, где вы служите всю жизнь, пришел новый худрук Евгений Марчелли.
— Пока мы успели заметить, что это очень творческий человек. В театре был застой, практически ничего не происходило, мы держались за счет традиционного репертуара, раз в год выпуская одну премьеру. Сейчас все закипело. Помимо своих постановок Марчелли дал дорогу многим творческим проектам — это здорово! У меня давно не случалось, чтобы параллельно готовила три спектакля. Репетируем «Странника» по Горькому, которого выпустили весной, а сейчас нужно ввести другого артиста на главную роль. Это не просто ввод, режиссер Юрий Еремин практически все делает с нуля.
Готовим «Карлсона», где я играю маму Малыша. Постановка не совсем детская, ее будет интересно смотреть всей семьей. Работаю с огромным удовольствием. Там есть о чем подумать, над чем посмеяться.
В спектакле «8 любящих женщин» зрители увидят весь прекрасный цветник нашего театра.
Евгений Марчелли задумал невероятно интересную работу, пока не буду открывать названия. Начнем репетировать сразу после Нового года. Скажу лишь, что речь идет об одной из самых знаменитых мировых пьес, которую наш художественный руководитель планирует выпустить к юбилею театра.
— Кого в Театре Моссовета «с высоты проведенных там лет» вспоминаете особенно тепло?
— Всех своих партнеров, очень люблю их. Сашу Ленькова, играли с ним много, он был феерическим актером и необыкновенным человеком. Марка Вайля, с которым сделали три прекрасных спектакля, он был моим близким другом, очень его не хватает и как друга, и как режиссера.
В «Венецианском купце» моим партнером был Михаил Козаков. Помню, отправились на поезде на гастроли — сначала в Харьков, оттуда в Киев. В спектакле была занята куча молодежи, и я подсадила всех на игру в шарады. Начали играть еще в пути. Михаил Михайлович смотрел, смотрел на нас и говорит: «Идите у меня в купе играйте!» Сам участия не принимал, вроде статус не тот, но наблюдать за молодежью ему было забавно. В гостинице тоже предложил: «У меня номер большой, можете там играть!» Наверное, в душе был хулиганом. Иногда после репетиции мог позволить себе выпить рюмку, звонил тем, кто готов был его слушать, и часами читал по телефону стихи любимого Иосифа Бродского. Кто-нибудь не выдерживал:
— Михаил Михайлович, репетиция же завтра, пора спать!
— Ну ладно, еще кому-нибудь позвоню!
Сейчас думаю: господи, почему мы его не записывали?! Надо было просто включать диктофон. Он читал стихи не так, как на телевидении, абсолютно по-другому. Волшебный человек, очень трогательный на сцене. Правда не переносил никакой конкуренции: он был главным, все остальные должны были ему помогать. И мы это делали, понимая, насколько Козаков уникален. Точно не хотелось с ним бороться, хотелось смотреть на него и учиться.
Конечно же, вспоминаю главного режиссера Театра Моссовета Павла Осиповича Хомского. Прежде всего, он мой мастер в ГИТИСе. Уже на третьем курсе я начала репетировать в двух спектаклях в театре, которым он руководил. «Рюи Блаз» ставил француз Кристиан Ле Гийоше и выбрал меня на роль королевы — меня, студентку! Французский художник Даниэль Люрадур выстроил очень красивую декорацию. Режиссер добивался от нас, чтобы существовали на сцене в духе французского романтизма, а мы все хотели делать по традициям психологического театра. Ему приходилось бороться с артистами.
Премьера. Почти все мужчины театра молодого и среднего возраста превратились в высокородных грандов и в роскошных одеждах выстроились вдоль кулис. И вот появляюсь я в голубом платье со шлейфом, кринолином и испанским воротником. Шлейф был огромным, десятиметровым. Мне нужно было дойти до центра и остановиться для того чтобы шлейф подтянули, а я разворачивалась и шла прямо на зал. Вот такой королевский проход. Слышу, как произносят «Ее Величество королева!» Выхожу и понимаю, что зал плывет у меня перед глазами. Я вообще впервые в жизни вижу такой зрительный зал! Все знатные вельможи склонились в поклоне, а я, не сделав паузы, рванула вперед. Мне сдавленно шепчут: «Стой!» Тормозят, дергают за шлейф, никто не успел его подтянуть, он меня душит, а я иду вперед. Таким вот был мой первый выход на сцену легендарного театра.
— Женская часть труппы должна была вас возненавидеть. Явилась тут, понимаете ли, королева!..
— В этом смысле у нас уникальный театр. Ко мне надолго приклеилось прозвище Ваше Величество. Так иронично называли актрисы старшего поколения, которых я обожаю! Меня сразу окружили такой заботой, что не знаю, где еще могла бы встретить подобное отношение. В Театре Моссовета никогда не процветали интриги. У нас очень интеллигентный театр. Он либо меняет вновь пришедшего и делает его своим, либо просто не принимает. К молодым девчонкам всегда было прекрасное отношение. Так приятно сказать им комплимент: «Какая ты молодец!» Так же относились и ко мне.
Когда Андрей Житинкин позвал в другой театр играть Анну Каренину, многие тамошние артистки возмутились: что, у нас нет своей Карениной? Это не шутка: мне регулярно прокалывали колеса автомобиля, был случай, когда перед спектаклем постирали платье вместо того чтобы отдать его в химчистку, и оно село на три размера. Не верила своим глазам, что так бывает! Все происходило как в дурном сне.
— И как вы выходили из положения? Надевали что-то из подбора?
— Нет, от страха, что спектакль сорвется, платье растянули утюгом. Я смирилась: ну что ж поделать? На одном из генеральных прогонов была сцена, где я должна зайти за кулисы и быстро там переодеться. А сцены идут стык в стык. Костюмеры сидят в зале. Захожу за кулисы и снова выхожу на сцену в том же костюме. Режиссер интересуется:
— Почему Анна не переодета?
На что костюмеры отвечают:
— Она нас не попросила помочь!
Плюс к этому они вообще не представляли, как сделать это быстро. Тогда наша Леночка, костюмер Театра Моссовета, специально пришла на прогон и прописала всю партитуру переодеваний. Показала, как надо работать. Спасибо ей огромное.
Это было давно, может, сейчас там по-другому. Но спектакль получился хорошим и очень красивым, Андрей Шаров создал декорации и костюмы, билеты спрашивали по всему маршруту от метро до театра.
— С коллегой по театру Александром Домогаровым в сериале «Марьина Роща» вы играли людей, которые друг друга любят. А на сцене судьба сводила?
— В театре пока еще не работали в одном спектакле. Сейчас в планах есть совместный проект. «Марьину Рощу» снимали в очень сжатые сроки, и если сначала мы с Сашей что-то разбирали и придумывали, то потом была сплошная импровизация. Достигли уровня абсолютного кайфа. Когда ты в теме и понимаешь, что происходит, то действительно получаешь удовольствие. Мне по сей день пишут зрители: «Смотрели и не могли оторваться». Жаль, что третья часть не состоялась. Надеюсь, пока. Евгений Серов, режиссер второго сезона, написал прекрасное продолжение. Но продюсеры почему-то решили, что это неинтересно, и остановили проект. У меня нет ни одной публикации в «Инстаграме», где бы не спрашивали, когда выйдет продолжение «Марьиной Рощи». Уже устала отвечать, что, к сожалению, продолжения не предвидится. Самой от этого грустно, история-то очень человеческая.
— Вам явно везло на знаменитых партнеров. Вы работали и с Николаем Караченцовым, и с Александром Абдуловым...
— С Николаем Петровичем снимались в «Петербургских тайнах», «Досье детектива Дубровского» и стали почти родственниками. Караченцов был абсолютным фейерверком, человеком-праздником, обладавшим неиссякаемой энергией. Он входил, а за ним все сверкало! Будто искры сыпались из-под гусарских шпор. Садился за руль, мчался по дороге, кого-то обгонял и мог одновременно что-то говорить, жестикулировать, показывать, звонить по телефону. Фантастическим был партнером и человеком.
С Александром Абдуловым встретились сначала на съемках картины Сергея Соловьева «О любви». Когда он начал как режиссер снимать фильм «Гарин» по роману «Гиперболоид инженера Гарина», позвал меня на главную роль мадам Зои. Я сначала отказалась, не получалось по времени. Абдулов расстроился: «Кого я буду снимать вместо тебя?» Но потом обстоятельства сложились так, что я освободилась. Позвонила:
— Александр Гаврилович, я смогу!
— Ура-а-а!
Снимали в экспедиции в Балаклаве. Практически с площадки Абдулова увезли в больницу, прооперировали, к несчастью оказалось, что работу он продолжать не сможет... На съемках я замечала, как плохо он себя чувствовал. Еле вставал в кадр. Но при этом оставался невероятным человеком. Как зажигал людей вокруг, все готовы были идти с ним дорогой, которую он нарисовал! У меня остались фотографии, а у продюсера сохранился весь отснятый материал. Очень бы хотелось, чтобы из этого получилась какая-то документальная работа.
— Говорят, с возрастом человек приобретает то лицо, которое заслужил. Вы, отметив пятидесятилетний юбилей, ничуть не померкли и остаетесь красавицей. Как относитесь к возрасту?
— В пятнадцать думала, что после двадцати жизнь заканчивается. В тридцать полагала: это еще можно пережить, вот в пятьдесят — труба! А в пятьдесят испытала настоящий драйв. Теперь мне можно все! Отныне имею право на дурачества! Сказать, что недовольна тем, как выгляжу, не могу. Наверное, и лучше можно было бы. Но в принципе я себе нравлюсь. Не собираюсь делать вид, что мне двадцать. Когда репетировала «Морское путешествие 1933 года», Юрий Иванович Еремин хотел сделать меня моложе. Я возражала: зачем мне играть молодую, тем более что в пьесе ничего не говорится про возраст? Это мой опыт, мой багаж, мои морщинки. Мне есть о чем сказать, о чем помолчать. Помню ощущение, когда в молодости берешь паузу и тебе кажется, что ты не имеешь на нее права. А сейчас это право есть! И это может быть интересно. Сегодня большое число женщин замечательно выглядят в свои пятьдесят, шестьдесят и даже старше. В них появляется какая-то драйвовая безответственность, когда ты наслаждаешься своим возрастом.
— Что же такого «безответственного» себе сегодня позволяете?
— Ну, например, могу сфотографироваться в купальнике. Почему нет? Вот в сорок стеснялась.
— А как же обнаженная сессия в Playboy?
— Playboy — другая история. Снималась для мужского журнала и в тридцать, и в сорок. Фотосессию для первого журнала переснимали пять раз, пока не добились того, что было задумано. Со вторым оказалось проще: была конкретная идея, которую мы стремились воплотить. Когда предложили сняться в тридцать, пришлось себя перебороть. Вторая фотосессия стала азартной сумасбродной историей. А почему нет? Имею полное право гордиться этой работой.
— Тем не менее в мелодраме «Упасть вверх» в эротических сценах вас подменяла дублерша.
— Потому что считаю, что любую работу должны делать профессионалы. С дублершей, у которой идеальное тело и отсутствие комплексов, постельные сцены будут смотреться гораздо правильнее. Это нормальная практика во всем мире. Я бы испытывала неловкость, старалась прикрыться, и моя неуверенность была бы заметна на экране.
Как выбирали мою дублершу — отдельная история. В обеденный перерыв два молодых режиссера Сергей Гинзбург и Александр Стриженов запирались где-то в комнате и отсматривали претенденток. Я страшно ругалась, считала, что должна утверждать ее вместе с ними. Но ребята убеждали, что мужской взгляд в этом вопросе точнее. Они ходили в стриптиз-клубы, искали девушку там. Я настаивала: «Пойду с вами! Это же должна быть я». В какой-то момент после моего очередного нытья они согласились: «Ладно, пойдем».
Однако после единственного посещения стриптиз-клуба сказала: «Выбирайте сами». В результате они нашли замечательную девушку с идеальным телом. Я сидела у монитора, когда снимали тот эпизод, мне важно было видеть то, что она делает, поскольку в сцене вроде как я. По-моему, получилось красиво.
Но вернусь к разговору о возрасте. Как-то в самолете попалась статья в газете, которую я даже привезла домой и показывала близким. Статья о том, как люди после шестидесяти начинают новую жизнь, все меняют, изучают что-то новое. На меня произвела впечатление история Рут Флауэрс, которая стала диджеем в шестьдесят с лишним лет. Она была рядовой учительницей музыки, потеряла мужа, очень страдала, считала: жизнь закончилась. И тогда внук позвал ее отметить свой день рождения в ночном клубе. Охранники грубо с ней поговорили, примерно так: «Бабуля, зачем вы сюда притащились?» Она возмутилась: кто бабуля, я бабуля?! Пару лет изучала современную музыку, в итоге стала самым востребованным диджеем, без конца летала с одного мероприятия на другое. Посмотрела ее фото в Интернете, и мне после этого стало за себя совсем нестрашно. Неважно, сколько у тебя морщин, важно, как ты себя ощущаешь. А выглядеть классно можно в любом возрасте и никогда не поздно начать что-то новое. Моя мама в шестьдесят села за руль, в удовольствие помогает мне с детьми, за рулем она уже шестнадцать лет и иногда даже нецензурно ругается, как все водители, чем совершенно шокирует внуков.
— Как-то вы обмолвились, что мама вас безусловно любила, но никогда об этом не говорила. А вам это было необходимо, очень хотелось такие слова услышать. Ваши дети — Евдокия и Михаил — часто слышат от мамы слова любви?
— Каждый день. Мы с Дуней беседуем по телефону по сто пятьдесят восемь раз на дню. И почти каждый разговор заканчивается словами «я тебя люблю». Ну уж один раз в день обязательно! И это не дежурные слова, это серьезно. Так было всегда. И с сыном, и с дочерью. Рада, что у нас сложились доверительные отношения. У тринадцатилетнего сына начинается переходный возраст, он сейчас как ежик. Но несмотря ни на что, это все равно любовь.
Дуне в октябре исполнилось двадцать. Конечно, случались и с ней тяжелые моменты обид, хлопанья дверьми и душещипательных разговоров. Но, слава богу, мы все равно вместе находили решения всех вопросов, теперь она старается делать это самостоятельно.
Дуня — студентка, ей еще год учиться в ГИТИСе. Но в театре она уже играет в двух спектаклях и в одном репетирует, я ею, конечно, горжусь. Она умница, трудяга, готова самоотверженно работать, ей это безумно нравится.
— Отговаривали идти в актерскую профессию?
— Отговаривала — не то слово! Я очень хорошо знаю дочь и понимаю, что просто быть артисткой для нее мало. У нее режиссерские мозги. Но, видимо, ей надо для начала пройти актерской стезей. Наверное, это правильно. В какой-то момент Дуня мне сказала: «Я всю жизнь мечтала стать актрисой, скрывала, молчала, поэтому, мама, не мешай!» И я поняла, что стоять шлагбаумом на ее дороге не стоит, если чувствует, что это ее путь, значит, должна его пройти. Могу только помочь и поддержать. Она поступала в ГИТИС совершенно самостоятельно, предупредив: «Мама, если подойдешь к институту, я с тобой перестану разговаривать. Сиди дома и кусай ногти». И я сидела дома, а Дуня стала единственной девочкой на курсе, которая поступила на бюджет.
Дочь уже самостоятельная, у нее своя взрослая жизнь, но при этом мы постоянно на связи, чему я безумно рада.
— Мишу, который родился, когда у вас уже был определенный жизненный опыт, воспитываете так же, как Евдокию?
— С мальчиками все по-другому. Когда начинаю разговаривать с ним как с Дуней, понимаю, что это не работает. Тогда в воспитательный процесс включается папа — одна я не справляюсь. Мои дети очень разные. Они делают разные выводы, по-разному себя ведут. Ты все равно каждый раз идешь по тонкому льду, даже если кажется, что ты опытный родитель и все знаешь. Ничего подобного! Иногда расстраиваешься: у меня ничего не получается, я плохая мать. А потом — да нет, вроде все ничего! Сейчас другое время, сегодня я понимаю, почему моя мама так мало говорила про любовь. Она стояла на позиции: взрослому нельзя признавать, что он неправ, лучше перевести разговор на другую тему. Я с этим не согласна. Если не признавать, что иногда ошибаешься, у ребенка останется ощущение несправедливости. Поэтому стараюсь как можно больше объяснять, иногда даже перебарщиваю с объяснениями, как назойливая муха, но не считаю правильным говорить, что я всегда априори права.
— Есть какие-то вещи, которые не разрешаете сыну?
— У нас табу на компьютерные игры. Конечно, все равно сын тайно играет. Но я не выношу, когда в магазине или ресторане взрослые общаются, а дети с головой уходят в гаджеты. У нас такого никогда не было, мы уделяли детям все свое свободное время. Родив ребенка, ты взял за него ответственность, значит, должен нести ее правильно, а не затыкать ему рот компьютерными игрушками. Тринадцать лет у нас дома нет телевизора. Естественно, есть Интернет, есть коллекция фильмов, которые мы вместе смотрим. В свое время Дуня взахлеб читала книги, с Мишей в этом вопросе сложнее. В кино они оба очень эрудированны, благодаря моей настойчивости пересмотрели всю советскую и мировую киноклассику.
Миша читает книжки иногда из-под палки. Но при этом может чем-то серьезно увлечься. Говорит, что хочет стать кинопродюсером, но пока не особенно уверен. Он занимается теннисом, пять лет отучился в музыкальной школе по классу гитары и фортепиано. Летом увлекся яхтенным спортом — учится управлять маленькой яхтой. На своем судне он должен брать на себя ответственность. Собственно, как и в жизни. Мне кажется, что это одно из самых важных составляющих воспитания, чему родители должны научить своих детей.
— Продолжаете выпускать свою линию одежды?
— С этим сейчас сложно, поскольку выбор огромен. Если заниматься серьезно, надо посвятить этому все свое время. Я к такому не готова, для меня сегодня основной бизнес-проект — фарфор и керамика. Одежда останется, но мы решили не создавать сезонные коллекции, а периодически производить какие-то эксклюзивные вещи. Три коллекции уже есть, этого достаточно, чтобы бренд существовал.
— Фарфоровый бизнес, согласитесь,— довольно неожиданно для актрисы...
— Изначально это была кондовая, существовавшая с советских времен мастерская, которая занималась грубой шамотной керамикой (примерно то, что продается в цветочных ларьках), к фарфору не имевшей ни малейшего отношения. Когда мастерская осталась без руководителя, друзья предложили мне взять ее в свои руки. Согласилась, хотя особенно не знала, что с этим делать. Но я человек творческий, понимала: дело нужно развивать, оставлять все как есть мне было неинтересно. Поговорила с мастерами:
— Сколько времени необходимо, чтобы воплотить вашу творческую мечту?
Мне требовалось понять, кто на что способен. Они ответили:
— Месяц-полтора.
И я дала им возможность отвести душу, пользуясь всеми имевшимися ресурсами.
Мы с мужем как раз отправлялись в отпуск, объехали кучу выставок, галерей в Европе. Я убедилась, какой красивой может быть керамика. Возвратилась, и ребята поставили передо мной на стол свои работы. Посмотрела и прослезилась: мастера были затюканы ремеслом, может, и хотели бы создать что-то необычное, но не знали, как это сделать. Я была жутко разочарована, показала им картинки, кучу образцов, которые привезла.
Помню, в магазине засмотрелась на фарфор и подумала: не попробовать ли и нам? Купила первый кусок плохого фарфора и привезла на завод. Из этого кусочка мы семь лет назад слепили плохонькую чашку, но с нее пошло дело. Сегодня производим фарфор из лучших материалов, которые существуют. Когда дарим кому-то свои чашки, люди признаются: не хочется выпускать их из рук. А у нас уже появились свои ноу-хау, свои секреты. Все производители фарфора уносили свои тайны с собой. У нас они тоже есть.
Клиенты специально приезжают из других городов и стран, заказывают наши изделия. Но крайне трудно найти квалифицированных мастеров, к нам приходят люди, которые хотят работать, и мы обучаем их практически с нуля. В планах открыть свою школу при производстве.
Дизайн посуды на девяносто девять процентов придумываю я сама, потом мы дорабатываем его с художниками. Все наши изделия сделаны вручную, с натуральной росписью и декором. Вообще, такие разработки — долгий процесс.
— Муж поддерживает вас? Какие качества покорили вас в Сергее?
— Сергей поддерживает меня всегда и во всем. Самое важное для меня качество в мужчине — готовность в любой ситуации взять на себя ответственность. А если он еще и умен, способен приходить на помощь, слушать тебя и слышать, вызывать желание развиваться и двигаться вперед, если с ним никогда не скучно, то цены такому нет. Я уж не говорю о том, что Сергей вполне комфортно себя чувствует в том веселом сумасшедшем доме, который нас окружает, видимо, он просто мой человек.
Говоря об ответственности, я не имею в виду финансы. Никоим образом! Я об ответственности при принятии решений, когда женщине приходится трудно, а мужчина просто подставляет свое плечо, напоминая: я здесь, я рядом, держись за меня и ты не упадешь. Наверное, женщине больше ничего и не нужно. У нас с Сергеем никогда не возникало недопонимания. Если и случаются споры, то лишь в вопросе воспитания детей. Я считаю, что надо поцеловать сына перед сном, а он уверен, что с мальчиком нельзя допускать мамских телячьих нежностей. Я могу поделиться с Сергеем всем, что меня волнует, и быть непременно понятой и услышанной. Это взаимно. Каждый человек — личность, на него нельзя давить, его нельзя изменить. Ты либо принимаешь его таким, какой он есть, либо нет. Дальше решаешь, идти ли с ним по жизни. Еще у Сергея есть замечательное качество: он стремится помогать тем, кто в этом нуждается. Он будет меня ругать за то, что сказала, потому что хочет, чтобы об этом никто не знал. Тем не менее он человек, который всегда отдает больше, чем имеет сам. Для него это важно. А для меня важно то, что важно для моего близкого человека.
Сергей трепетно относится к окружающим, рядом с ним комфортно, его все любят. Он иногда проявляет строгость, но когда вижу его строгое лицо, мне становится смешно. Наши ерундовые конфликты сразу рассасываются.
— Какое-то время назад вы с Сергеем обвенчались...
— Мы решили, что дальше идем вместе и не хотим расставаться нигде и никогда.
— Не сомневаюсь, что после «Подражателя» на вас посыплются роли, аналогичные той, что сыграли. Каким должен быть проект, чтобы согласились в нем сниматься?
— Он должен зацепить. Мне должно быть интересно рассказывать историю. Соглашусь, если пойму, что могу это сделать не так, как в привычном понимании своей творческой природы, если вижу, как это важно режиссеру, если мне по душе команда — тут все должно сойтись. Я должна понимать, что это будет моим личным достижением. Тогда безусловно соглашусь.
Случалось, когда несмотря на сомнения, меня уговаривали сниматься. Я сначала отказалась от роли в картине «Умножающий печаль». Потом поменялся режиссер. Новый — Олег Фесенко — со мной встретился и повторил предложение. Я снова отказалась:
— Нет, мне неинтересно!
— Мы перепишем сценарий.
Окончательно меня уговорил продюсер Сергей Козлов: «Это будет здорово! Пожалуйста, поверьте нам!» Я поверила и не то что не пожалела ни одной секунды, а счастлива, что эта работа есть в моем творческом списке. Рядом со мной там блистательные мужчины — Анатолий Белый, Илья Шакунов, Станислав Любшин и мой любимый однокурсник Леша Макаров. С Олегом Фесенко мы сделали еще одну картину «Ведьма», он очень много знает о кино, учился в Германии у серьезного режиссера Вима Вендерса.
— Блистательный актерский состав был и в «Гамлете», где вы сыграли Гертруду. Но картина как-то потерялась. Есть объяснение почему?
— Это больной вопрос. Не представляете, как у артистов горели глаза! Как мы хотели это сделать, сколько было интересных предложений! Но случился грандиозный провал, потому что режиссер повторял фразу: «Мой мастер говорил — собери вокруг себя талантливых людей и они сами все сделают». Но с «Гамлетом» подобное не прокатило. Режиссер должен понимать, зачем берется за тот или иной материал. А он в какой-то момент мне сказал: « Не знаю, как снимать про «не пей вина, Гертруда». Это же всем известная банальность. Я выкину историю с отравлением, и на тебя просто упадет факел». Я чуть с ума не сошла — как?! Есть же какие-то непреложные вещи: «быть или не быть», «карету мне, карету». Их невозможно удалить, каждый раз зритель ждет, как это будет. В результате я придумала, как сыграть, но хорошо не вышло — реквизитор уехал, увез бокал...
Там потрясающий Клавдий — Дима Дюжев, просто волшебный Гамлет — Гела Месхи. Мы, артисты, придумали интересную сцену с матерью, но кто-то же должен был ее снять! К сожалению, не сложилось. Мне очень жаль, ведь «Гамлета» можно снимать раз в пятьдесят лет. Раз в пять лет новый «Гамлет» не появится.
— Чего бы вы сами себе пожелали из того, что еще не сбылось?
— Раньше, обычно на Новый год, я что-то для себя загадывала, а сейчас прошу — только чтобы все были здоровы. Подумала: наверное, это старость. А потом поправила себя — просто хочу, чтобы все мои близкие были всегда рядом. Пусть все найдут свою дорогу и будут здоровы. Хочу огромный дом, где внуки, дети, собаки, муж, мама — дай Бог ей долгой жизни. Желаю себе как можно дольше находиться в этом «дурдоме». Ну и конечно, хочу удивительной работы. Причем этого желаю постоянно! Очень рассчитываю, что задуманное сбудется.
Статьи по теме:
Свежие комментарии