После фильма «Выйти замуж за капитана» о Вите, самом обаятельном и привлекательном капитане...
После фильма «Выйти замуж за капитана» о Вите, самом обаятельном и привлекательном капитане Советского Союза, стали мечтать все девчонки. А мы с Проскуриным поженились лет на десять раньше. Тогда коронную фразу его Генки Ляпишева из «Большой перемены» «Ходишь-ходишь в школу, и вдруг — бац! — вторая смена» повторяла вся страна...
Когда «Большую перемену» с огромным успехом показали по телевидению, Витя Проскурин пришел к нам в «Ленком». Он сыграл Генку в двадцать лет, будучи еще студентом четвертого курса. Сыграл не просто своего ровесника, но и, как он сам, потомственного рабочего. Витя ведь пришел в актеры из работяг и из вечерней школы. До поступления в театральный он работал на фетрообувной фабрике, приклеивая к валенкам резиновую подошву, и параллельно учился в вечерней школе. Но своего Гену, раздолбая и любителя танцев, не любил. Сам-то он из учеников быстро вырос в мастера шестого разряда и зарабатывал больше всех. Витя был азартным во всем: хотел всюду быть первым, все делать на пять. Как-то рассказывал, что мечтал сыграть роль Ганжи, но ему достался Ляпишев. Ганжу играл его будущий коллега по «Ленкому» Саша Збруев.
Я пришла в театр на год раньше, а в 1973-м новый режиссер театра Марк Захаров пригласил Проскурина. Субтильный, узкоглазый, рыжий — его даже дразнили в театре: «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой». Витька, Витюшка — так его все называли. За ним бегали стайки поклонниц, просили автограф. Но в нем не было ни капли звездной болезни, наоборот, ему порой напоминали: мол, иногда можно и Генку Ляпишева включить. Например достать билеты на поезд. И тогда он спохватывался и с удовольствием пользовался плодами славы...
Казалось, Витя был обречен играть комедийные роли. Но Марк Анатольевич Захаров разглядел в новичке необыкновенный драматический талант. С приходом Захарова все начало стремительно ставиться — премьера за премьерой. Какие невероятно талантливые люди стали приходить в театр: Юрий Визбор, Геннадий Гладков, Григорий Горин, Андрей Вознесенский, Владимир Васильев, Алексей Рыбников. А какие актеры — Евгений Павлович Леонов, Татьяна Ивановна Пельтцер, Олег Янковский, Инна Чурикова, Виктор Проскурин, Ирина Алферова, Александр Абдулов, Татьяна Догилева! Талантливые люди всегда тянутся друг к другу, и тогда рождается чудо. Такое чудо и родил Витя, сыграв в «Тиле» палача. Это было настолько хладнокровное чудовище, что кровь в жилах от ужаса стыла. И в спектакле «В списках не значился» Проскурин играл на разрыв аорты.
Помню репетиции спектакля «Вор». В зале сидели артисты и Марк Захаров. Витя играл своего Валька так, что в воздухе повисла звенящая тишина. Вдруг Марк Анатольевич объявил перерыв и вышел в фойе. Он ходил из угла в угол в потрясении от того, что увидел на сцене. В театре заговорили о Проскурине как о ярком, щедро одаренном, штучном актере.
В ту пору мы вместе часто играли в «Трубадуре и его друзьях» по пьесе Юрия Энтина и Василия Ливанова. И все время случалось что-то забавное. Витя играл Короля, а я Принцессу. Ему надо было спеть куплеты своей дочке: «Ах ты, бедная моя Трубадурочка, посмотри, как исхудала фигурочка!», а слух у Вити был несколько плавающим. Однажды во время спектакля композитор Геннадий Гладков стоял у выхода в конце зала, напротив сцены. Витя потом рассказывал: «Смотрю, после моей песни Гена рванул за кулисы, я решил, ну... сейчас бить будет, но вдруг Гладков закричал «Витя, у тебя слух есть! Ты абсолютно чисто спел!»
Конечно, я даже не думала, общаясь почти каждодневно с замечательным актером Виктором Проскуриным, что скоро стану его женой...
Моя взрослая жизнь началась со счастливого события — поступления в Щепкинское училище. Никаких других профессий даже не прогнозировалось, несмотря на то что после музыкальной школы успела поработать в детском саду музыкальным руководителем. Уже в начале учебы встретилась с первым мужем, он учился на три курса старше. Алексей Золотницкий был талантливым студентом, окончившим училище с красным дипломом. Позже он работал в Театре Маяковского и «Табакерке». Во время каникул после второго курса состоялась наша свадьба, а пятого мая 1969 года появился на свет сын Володя. Первый год его младенчества был не из легких. Мы жили в семье Золотницких, и я на всю жизнь сохранила благодарность и почтение к удивительным интеллигентным родителям Алеши: Марии Гавриловне Сучатовой, художнице картин Михаила Ромма, и Алексею Владимировичу Золотницкому, режиссеру дубляжа на Киностудии имени Горького. Моя мама все свое свободное время уделяла Володе, благодаря ее невероятной помощи мне удалось не отстать от своего курса.
Получив свободный диплом, я моталась по театрам. Алеша самоотверженно репетировал со мной на кухне, готовил к показу в «Ленком». Театр искал молодую актрису на роль Сашеньки в спектакль «В этом милом старом доме» по пьесе Арбузова. Мне потом думалось, что так хорошо, как на этом показе, я никогда не играла. После просмотра Софья Владимировна Гиацинтова сказала много добрых слов, и меня взяли в «Ленком».
Но так совпало, что началась новая жизнь в театре, а старая — с Алешей — закончилась. Я находилась в процессе мучительного развода. Все было так непросто: маленький сын, жить негде... Мы с Володей переехали к моим родителям. В их небольшой квартире собралось очень много народу. Одним словом, все было сложно.
Однажды иду зареванная по коридору театра, вдруг меня догоняет Витя. В гримерке посадил напротив, внимательно посмотрел прямо в глаза и спросил: «Я давно за тобой наблюдаю... Что у тебя такое в жизни происходит, почему глаза все время на мокром месте? — Не успела я ответить, как он вдруг выпалил: — Выходи за меня замуж!»
От неожиданности растерялась. Я к нему хорошо относилась, но только как к партнеру по сцене. У нас никакого романа и в помине не было. А тут сразу замуж! Но это не было похоже на шутку — Витя был не из тех, кто бросается такими словами, я это сразу поняла. Рассказала ему, что развожусь с мужем, а он мне — что уходит от жены.
Спустя много лет узнала, что Витя так стремительно делал предложение чуть ли не всем своим женам. Его однокурсница Оля Гаврилюк рассказывала, что он предложил пожениться почти на бегу, «между пролетом второго и третьего этажей» театрального училища.
Все начиналось очень красиво. Витя галантно ухаживал, каждый вечер на моем гримировальном столике стояли цветы. У нас долго не было близких отношений. Он меня провожал после спектаклей, подолгу сидел в моей гримерке, был необычайно деликатен. Я даже подумала: «Какой удивительный парень! Так нежно ухаживает».
С Алексеем Золотницким мы расстались, когда нашему Володе было четыре года, а Витя ушел от жены, когда Сашеньке, их дочери, было чуть больше года. Они тоже трудно разводились. Там все тоже было сложно.
Наши русские мужчины какие-то безответственные, у них принято рубить сплеча, поддаваться чувствам, не думая о детях. Я не была разлучницей. Когда появилась, у них с Олей, видимо, уже были какие-то трения в отношениях. Если в семье все хорошо, третий, как правило, лишний. Я была молода, свободна, а он совсем еще мальчик, чуть больше двадцати. Мы полюбили друг друга и решили быть вместе. У них с Олей был студенческий брак, он не продержался и года. Так часто бывает, это жизнь... Конечно, я думала, что у нас все будет по-другому, что мы будем жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас...
В театре очень скоро все узнали о наших чувствах: «У Витьки и Тани безумный роман!» Скрывать было бесполезно. Все друзья нам говорили: «Ребята, какие вы счастливые!» Мы шли рядом, оба худенькие, почти одного роста, а у самих — рот от улыбки до ушей. Помню, однажды наш приятель Боря Львович мне сказал: «О вашем романе вся Москва говорит!» Витька был уже известным артистом, да и я много играла в «Ленкоме». У Проскурина часто и в кино, и на сцене были роли каких-то бешеных хулиганов. «Мы с тобой классическая пара! Барышня и хулиган», — шутил он.
У нас в «Ленкоме» была потрясающая атмосфера. Пришло много молодых актеров, у всех влюбленности, свадьбы. В театре к нашему роману отнеслись с пониманием и даже выхлопотали комнату в коммунальной квартире недалеко от метро «Студенческая». Руководство всегда шло навстречу молодым семьям. Негде жить? Пожалуйста, вот вам жилье. Мы обитали там год до регистрации брака. Дочка Проскурина иногда появлялась у нас. Сашенька была совсем крохой. Я видела Олю, Витину бывшую жену, несколько раз, когда она подвозила ее к нам. Мой Володя был постарше и очень ревновал к тому, что мы возимся с девочкой. Он готовился идти в школу, а тут какая-то малявка. Очень скоро Ольга вышла замуж. Миша, ее новый муж, стал вторым отцом для Саши.
Где-то через год, в 1975-м, мы решили пожениться. Я старше Вити на пять лет — как, собственно, и его первая жена. Но я была такой инженюшкой, вечно девочек играла, так что выглядела моложе Проскурина. А еще запомнились ласковые и необычные семейные прозвища. Витя называл меня то Ташкой, то просто Максимычем. А себя иронично «Витюха — закинь ногу за ухо!»
Наша регистрация в ЗАГСе на Кутузовском проспекте запомнилась мне как один из счастливейших дней. Мы жили недалеко, на Студенческой улице, и отправились жениться пешком. Не помню, кто был моей свидетельницей, а у Вити свидетелем был его приятель Гера. Это было жаркое лето. На мне белая юбочка и блузка, а Витя просто в светлой рубашке. Он купил роскошный букет, с которым мы торжественно вышли из ЗАГСа. И тут Витя совершенно неожиданно, на глазах у всего честного народа подхватил меня на руки и понес по Кутузовскому проспекту. Помню, как все прохожие на нас оглядывались, ведь Витя уже был известным актером. Я дико смущалась, но в то же время меня переполняло чувство радости и гордости...
Комната в коммуналке на Студенческой улице, напротив дома Брежнева, была большой, двадцать пять метров, с огромным окном. Кто только тогда у нас не гостил, кто только не жил! Витя был легким, открытым, душой компании, к нему все тянулись.
Было много радости, веселых застолий, которые не всегда заканчивались запоем. Как-то, уже после смерти Проскурина, позвонила моя израильская подруга. Мы вспоминали молодость, нашу Студенческую, Витюху. Вдруг она говорит: «А помнишь, как Витя меня успокаивал после очередной любовной драмы?» Действительно, он так забавно утешал мою подругу, что в результате мы все расхохотались и драма отодвинулась на второй план...
Кто-то из друзей приезжал в командировку или по важным делам, наши двери были всегда открыты. Милая и доброжелательная соседка все время угощала нас, на нашем кухонном столике вечно стояла тарелка с пирожками, любовно накрытая салфеткой.
Очень часто у нас бывал Стас Жданько. Витя с ним дружил, они очень тепло общались. Жданько как актер подавал большие надежды. Стас был родом из Сибири, светловолосый, высокий, талантливый. У Жданько был роман с Валей Малявиной. Он только что пришел в Театр Вахтангова, где она уже блистала на сцене. У них с Валей были сложные любовные отношения. Стас у нас порой от нее скрывался, даже ночевал. Валя была намного старше его. У женщин буквально сносит крышу, когда в жизни появляется молодой возлюбленный.
Я как человек суеверный на всю жизнь запомнила один эпизод. У нас на холодильнике стояло зеркало. Стас, глядя в него, брился по утрам. Однажды открыл дверцу холодильника, зеркало, стоявшее на краешке, упало и разбилось. Это произошло накануне трагедии, через день-два он погиб. Когда Стасика не стало, я об этом вспомнила: «Боже! Он же зеркало разбил!»
Стас умер от ножевого ранения. В квартире были только он и Малявина...
Витя очень переживал ранний уход близкого друга. Мы с приятельницами помогали готовить на поминках. На похороны приехала мама Стаса, на нее было больно смотреть: хоронить молодого красавца-сына никому не пожелаю. Началось судебное разбирательство. Валю Малявину, обвинив в убийстве, отправили в колонию. Саша Збруев, ее первый муж, помогал ей, ездил в тюрьму. Страшная трагедия...
В этой комнате на Студенческой мы жили втроем с моим сыном. Володя был очень послушным мальчиком, он хорошо принял Витю. С отцом они тоже не прерывали общения. Володя бывал на даче у дедушки с бабушкой, родителей Алеши, часто оставался у моей мамы — у меня же то спектакль, то гастроли. Конечно, мне хотелось, чтобы Витя уделял мальчику больше времени, но он по своей природе не был хорошим отцом. Он и Сашей своей не занимался, а что уж о Володе говорить. Никогда не ходил в школу к детям. Володя называл его дядей Витей, а его дочка — просто Витей. Он платил алименты, покупал необходимое, но не участвовал в жизни детей. Я очень переживала. Мой мальчик был хорошим, очень ранимым. Все чаще он жил у бабушки.
У меня с сыном никогда не было проблем. Володя рос за кулисами театра. Посажу его на диванчик и скажу: «Посиди тут тихо, через шесть минут отыграю сцену, и мы с тобой пойдем в буфет». Кто только не проходил за это время мимо дивана:
— Пойдем, Вовочка, в буфет!
— Нет, я маму жду.
Саша Абдулов, помню, все его хвалил. Спрашивал:
— Как ты так сына выдрессировала?
— Раз мы с ним договорились, он никуда не уйдет.
Володя все детские роли переиграл. Выходил на сцену в роли маленького Тиля, можно сказать, сыграл Колю Караченцова в детстве. Его все в театре так и звали — Тиленок. Как-то, когда Володя был уже взрослым и работал на телевидении, я на одном из его дней рождения подняла тост: «Хочу выпить за твое трудолюбие. Ты же с четырех лет работаешь!» После отыгранных спектаклей мы шли в «Детский мир», чтобы на его гонорар купить игрушечную машинку...
Витя был актером от Бога, я это понимала. Говорят, очень трудно жить вместе, если у вас одна профессия. Ирочка Алферова как-то сказала одну умную вещь: «В семье должно быть либо два актера, либо ни одного». Чтобы понять природу этой профессии, надо самой быть актрисой. Мы с Витей жили в одном ритме, в одном театре. Буквально не расставались: вместе и на работе, и дома. Вместе ездили с театром на гастроли.
Помню один случай. Как-то на гастролях в Болгарии автобус забрал из гостиницы несколько человек из руководства театра и народных артистов. У входа стояли молодые актеры, среди них был и Проскурин. «Избранных» повезли на фабрику дубленок. Витя, задумчиво глядя вслед автобусу, сказал: «Деньги к деньгам, а дубленки к дубленкам».
Все мы, актеры, были бедными. Времена совсем другие, никто не думал о деньгах. Жили, как все, на зарплату, Витя где-то снимался, я играла концерты. Много работала на озвучке, меня часто приглашал мой свекор, режиссер дубляжа. Очень любила записывать закадровый текст на «Союзмультфильме». Кстати, мой первый муж был асом в этом деле: Роберт Редфорд говорил только его голосом.
Один забавный эпизод запомнился мне на всю жизнь, это тоже из гастрольной жизни. Как-то «Ленком» приехал в Ростов-на-Дону. Нашему коллективу предоставили возможность пользоваться спортивным бассейном, где стояла вышка для прыжков в воду. Тогда в театре было несколько супружеских пар: Ирина Алферова и Александр Абдулов, Людмила Поргина и Николай Караченцов и мы с Витей Проскуриным. Молодые жены решили прыгнуть в воду с вышки, чтобы мужья увидели, какие они красивые и смелые. Это был настоящий кураж! На вышке выстроились наши стройные длинноногие красавицы: Ира Алферова, Люда Поргина, Лена Шанина. Внизу за «полетом валькирий» наблюдала публика. У меня было минутное сомнение: что делать? Прыгать или нет? Признаться, плавала я очень плохо, то есть почти совсем не умела. Но как можно опозорить семью? И ради Вити прыгнула! Очнулась, что называется, уже на берегу. Как потом рассказывали очевидцы, Витя меня выловил где-то около самого дна, зато летела я красиво и честь семьи поддержала! У Вити был сильный спасательный рефлекс — утонуть он мне не дал.
Помню, как возил меня знакомить к маме в Бирюлево. Галина, простая женщина, жила одна, они с мужем давно были в разводе. В гости приехала и Витина старшая сестра Валя, они были удивительно похожи. Мама была кроткой, страдающей. Муж, видимо, пил и ее поколачивал. У Вити это было наследственное.
Он вырос на окраине Москвы в бараках. Его отец был экскаваторщиком, мама — рабочей цементного завода. Родители вместе строили Московскую кольцевую дорогу. Естественно, они хотели, чтобы их Витя получил хлебную профессию стоматолога. Это так солидно: человек имеет дело с золотом, лечит зубы большим начальникам. Но сын в четырнадцать лет сыграл в фильме «Орлята Чапая», и это определило его судьбу. Ассистенты режиссера как-то пришли в Дом пионеров и пригласили Витю на Киностудию Горького: «Хочешь, мальчик, сниматься в кино?» Витя взял у сестры мохеровый свитер — чтобы красиво было — и поехал на пробы.
К актерской профессии он шел долго. Поначалу ему хотелось, как Юрий Никулин, выступать на манеже в гигантских ботинках, но Проскурин опоздал в эстрадно-цирковую школу. Поступал и в ГИТИС, и в Щепкинское — всюду провалился. Он вспоминал потом, что приемной комиссии не нравилось в нем все: бледное лицо, разрез глаз, невысокий рост. А вот в «Щуку» взяли, несмотря на то что завалил сочинение по Маяковскому, сделав пятьдесят две ошибки. Витя с гордостью рассказывал, что педагоги назвали его «символом дремучей невежественности». Но ему повезло, благодаря дополнительному набору он поступил в театральное училище...
Все у нас с Витей было хорошо — естественно, нормально, по-человечески. Витя был очень аккуратным, чистоплотным, всегда в свежей рубашке, отутюженных брюках. Он по знаку Водолей, восьмого февраля родился. Любил во всем четкость, систему. Если бы не одно но...
То, что Витя пил, не было секретом ни для кого. Эта беда многим русским людям исковеркала жизнь. Выручали друзья — и Саша Абдулов, и Жора Мартиросян не бросали Витю одного в компаниях, всегда привозили домой. Я очень боялась, что в театре его проблема будет заметна, ведь важно приходить на репетиции в хорошей форме. Но это удавалось с большим трудом: Витя очень мучительно пил, по-русски безобразно, до белой горячки.
Так получилось, что мы с Мариной Влади познакомились в Склифосовского — оказались сестрами по несчастью. Сидим на одном диванчике ночью в коридоре клиники, обе печальные, понурые, уставшие, в платочках, и ждем наших мужей. Первым врачи привели в чувство Володю Высоцкого, за ним принялись и за моего Витю. Помню, как вышла нянечка и громко объявила: «Так, одного артиста откачали, сейчас за другого взялись!» Мы с Мариной смущенно переглянулись, нам было до того неловко! Вот такая грустная история...
А Вите надо быть в одиннадцать утра на репетиции. Я так боялась, что обо всем узнают в театре, но еще больше, что он умрет. Долгое время пыталась его уговорить лечиться. Проскурин, как и многие алкоголики, считал, что сам может бросить пить в любую минуту — стоит только захотеть. Однако это иллюзия! Он был очень сильно болен: сложный диагноз, связанный с психикой. Это беда...
В театре начались проблемы. Характер у Проскурина трудный — упертый. А главное, Витя был независимым актером. Это редкий дар. Никогда ничего себе не выклянчивал, не просил ролей. Мог рубить правду-матку в лицо, многие его за это не любили. Мужа очень ценил Марк Анатольевич, но и он был бессилен против Витиной болезни. Однажды Захаров сказал мудрую вещь: «Если человек не может выстроить свои отношения с алкоголем, он не может быть артистом». Со многими актерами из-за этого расстался, в том числе и с Витей.
Все произошло на гастролях в Братиславе. Мы уже были в разводе, и нас деликатно поселили в разных гостиницах. Именно тогда между Захаровым и Проскуриным случился конфликт, Витя написал заявление и ушел из театра. От его ухода очень много потеряли и «Ленком», и сам Витя. Захаров страдал, что лишился одного из знаковых актеров.
Через какое-то время Проскурин начал работать в Театре Ермоловой. Витя был очень резким, мог хлестко о ком-то высказаться. И чем дальше продвигалась эта болезнь, тем мрачнее становились его шутки. Веселье, легкость ушли вместе с молодостью. Он замкнулся в себе, отдалился от всех, стал болеть, меньше играть... Единственная беда его была на дне бутылки.
Прошло много лет, я уже жила в Дании. Мне звонят с «Мосфильма»: «Татьяна Максимовна, вы не знаете, как найти дачу Проскурина? У нас срывается смена». Я им объяснила, как отыскать его в Софрино на даче тетушки, которая, видимо, оставила ему в наследство дом. Он там прятался от всех...
Жаль, что Витя так и не справился со своим недугом. Он бы мог оставить еще больше гениальных ролей, но после подобного случая режиссер, как правило, его больше не приглашал сниматься...
Я хорошо запомнила 1978 год, когда мы мучительно расставались. В декабре 1977-го вышел спектакль «Парень из нашего города». Мы играли любовь, но уже были чужими людьми. Репетировали в состоянии развода. Все время качели: то очень хорошо, то очень плохо.
Витю потом журналисты часто спрашивали обо мне — их интересовали причины нашего развода. Помню, как он где-то сказал, что однажды вернулся домой после спектакля и объявил: «Все, Татьяна Максимовна, ухожу от тебя!» и что причиной его ухода была Света Колганова. С ассистенткой режиссера он познакомился в Ленинграде.
У каждого своя версия произошедшего. О Светлане я ничего не знала. Наверное, она уже была, потому что они очень скоро поженились. Но мне кажется, мы пришли к разводу одновременно. А ведь только-только получили двухкомнатную квартиру. Разводились долго и непросто. Мы любили друг друга, чувство еще не прошло и с его, и с моей стороны. Витя приходил и уходил, мы разговаривали...
Мне надо было думать о себе и о маленьком сыне — ведь я не только Витина жена, но и мать Володи. Здоровье сына являлось для меня наиглавнейшим приоритетом.
Витя, когда не пил, был нормальным, веселым, а как только запивал, становился совсем другим человеком. Никогда не испытывал потом чувства вины, считал, что это его право. Не клялся, что больше не будет. Он говорил: «Как хочу, так и живу. Не трогайте меня». Слез я пролила море, но это на него не действовало. Мне кажется, у Вити были короткие чувства, они быстро вспыхивали и быстро угасали. Может, он меня уже и разлюбил, не знаю...
У нас была очень яркая и сильная любовь, поэтому и расставались очень тяжело, мы же не легкомысленные люди. Но вместе жить было уже невозможно. Я не могла принести себя в жертву Вите, у меня был ребенок, за которого я несла ответственность. Боялась за Володю, их нельзя было оставлять в одной комнате.
Однако никаких конфликтов, ссор с драками у нас не было. Я просто дожидалась, когда он заснет, и шла ночевать к подруге. Боялась с ним оставаться, пряталась, когда он был пьян. Однажды мы сели на кухне и договорились, что все, конец.
Разводились смешно. Когда наконец решились расстаться, пошли искать ЗАГС. Мы только что переехали в новую двухкомнатную квартиру в Сокольниках, нам ее дали от театра. Рядом, в соседней башне, жили Саша Абдулов с Ирой Алферовой. Идем по улице, навстречу бабушка.
— Бабулечка, — спрашивает Витя, — а где тут у вас ЗАГС находится?
— Сейчас направо повернете, потом налево и прямо. Ой, счастья вам!
Она решила, что мы идем жениться. Мы так смеялись!
Витя собирался эту квартиру разменивать, но Евгений Павлович Леонов и Татьяна Ивановна Пельтцер его отговорили: «Вить, не позорься. Ты еще заработаешь себе на новую. Ну как Таня будет с сыном в одной комнате жить?» Так они отвоевали для меня жилье. Витя с одним чемоданом ушел из дома. Попросил директора театра выделить ему место в общежитии, туда-то к нему и приезжала Светлана из Ленинграда. Потом от «Мосфильма» ему дали хорошую квартиру на Таганке.
В театре к нашему разводу отнеслись с пониманием, потому как сложности Вити в отношениях с алкоголем были очень заметны.
Он много и успешно снимался в кино. После фильма «Выйти замуж за капитана» стал поистине народным любимцем. Ему и звание дали «за заслуги в области театрального искусства». Лена Шанина рассказывала, что когда Вите в 1982-м присвоили звание заслуженного артиста, он сказал стоящим рядом коллегам: «Звание — это хорошо, значит, похороны в театре будут...»
А я осталась в родном «Ленкоме», и потекла моя жизнь матери-одиночки. Много работала, играла концерты и была своеобразным мужиком в нашей семье, добытчиком. Мы съехались с моими родителями, чтобы Володю не возить из дома в дом. Он учился в хорошей французской спецшколе в Давыдково. Жили мы все уже на площади Победы, у самой Триумфальной арки. Ходили с Володей в парк на Поклонной горе и много и откровенно беседовали. У нас были очень доверительные отношения.
Меня все в театре поддерживали, помогали. Прекрасный актер Саша Абдулов ради друзей был готов на все. Расскажу один эпизод. Накануне Нового года мы с Абдуловым играли концерт. Заснеженная Москва, он меня подвозит домой по Кутузовскому.
— Что же у нас за жизнь такая? — говорю я. — Тридцатое декабря, а у моего ребенка еще елки нет.
— Как елки нет?! — Саша тут же разворачивает машину, и мы едем за елкой.
Подъехали к Центральному рынку. Он куда-то пошел, приволок огромную ель, прищемил багажником, и мы ее волоком везли по всей Москве. Такое только Абдулов мог сделать...
А Олег Янковский был очень избирательным, сдержанным, защищенным своей аурой. Мы часто ездили на выступления втроем — Олег Иванович, Саша и я. Помню, выступали в Туле. Отыграли, но уехать не можем — размыло железнодорожные пути, а утром в театре репетиция. Что делать? Все решения у нас принимал Олег Иванович. Он решил взять такси. Мы поехали из Тулы в Москву на машине и потратили на это весь свой гонорар.
Тут в «Ленкоме» стали разыгрывать садовые участки. Тогда дачным кооперативом «Актер» руководила Татьяна Доронина. Местком театра распределял актерам по шесть соток. Я, как всегда, не выиграла жеребьевку. Иду расстроенная по коридору, навстречу Евгений Павлович Леонов. Спросил, что случилось, выслушал меня, а потом говорит: «Да я могу себе отстроить в другом месте большую дачу, зачем мне эти шесть соток?» — и отдал свой участок мне. Я была так ему благодарна! С тех пор дачу свою называла «дачей Леонова». Построила в этом актерском поселке домик, вокруг жили артисты, певцы. Бывало, кто-то, пропалывая грядку, распевал арии. Там по соседству поселились Татьяна Доронина, Лев Дуров, Саша Абдулов.
А Саша Збруев! Какой он теплый, душевный человек. Я его всегда буду поминать в своих молитвах. Как-то поехала с сыном на гастроли в Кишинев, Володе было лет семь. Меня часто приглашали то на радио, то на концерты, а вечерами шли спектакли. Володя болтался среди нашего коллектива. Где был Витя, я не знала и очень волновалась за сына. Однажды попросила Сашу: «Не посидишь с моим Володей?» — и дала Збруеву ключи от номера. Он согласился помочь. Когда я вернулась, Володя мирно спал, рядом на полу у кровати горел ночник, а под лампой лежала записка: «Володя, если вдруг проснешься и тебе станет страшно, позвони мне. Саша». Внизу записки — номер телефона.
Татьяна Пельтцер была бесподобной. Когда мы все встречались в новом сезоне в театре, Татьяну Ивановну спрашивали:
— Как отдохнули?
Она отвечала:
— Я лежала на сохранении.
Все от смеха покатывались. Она имела в виду, что лежала в больнице «на сохранении здоровья».
В нашем театре, так получилось, было много Татьян. Татьяна Ивановна дружила с Татьяной Кравченко, они очень нежно друг к другу относились. Кравченко была большой, круглолицей. По театру то и дело раздавался крик Пельтцер:
— Тань, Тань!
Кто-то обязательно откликался:
— Вы не меня ищете, Татьяна Ивановна?
— Да нет, я Лошадь мою зову!
Она страдала от одиночества и все время говорила молодым актрисам: «Девки, рожайте! Посмотрите на меня, старую клячу. Придешь домой, а там четыре стены — и все». А как она умела хулиганить! Идем в бухгалтерию за зарплатой, Татьяна Ивановна говорит: «Девки, вы целый месяц вкалываете за копейки в этой пыли, а у «Метрополя»-то больше дают!» Мы, конечно, хохотали...
Так шла жизнь. Володя рос, сам решил пойти в армию. Служил в Обнинске, мы часто к нему ездили с мамой Таисией Васильевной Дербеневой и моим отчимом Георгием Александровичем Зотовым. Он стал замечательным дедом для Володи. Маму мою Володя уже после армии стал называть ласково Тасиком. Так до конца дней моей удивительной мамы это милое прозвище за ней и сохранилось.
Когда Володя был в армии, в моей жизни появился третий муж. Стин Якобсен, в прошлом датский коммунист, приехал в Советский Союз изучать русский язык. Он успешно работал в скандинавской редакции издательства «Прогресс» — переводил на датский труды Брежнева.
История нашего знакомства почти мистическая. Я слышала о Стине от своих друзей и знала, что у него умерла жена. Вдруг звонит моя соседка и спрашивает: «Есть ли у тебя кто-то из знакомых, кто может помочь в кладбищенских делах? Тут нашему приятелю нужно памятник жене поставить, а там очередь на три года. — Я ответила, что есть такой человек. — Сможешь зайти? Я вас познакомлю. Но только не пугайся, он датчанин», — сказала она. Я пришла, дала телефон Наташи, которая должна была помочь, и собралась уходить — мы с театром ехали на гастроли в Минск. Стин предложил проводить меня на вокзал. Когда поезд тронулся, он все стоял на перроне. Я удивилась тому, как же хорошо воспитан этот мужчина — не просто засунул меня в вагон, а дождался, пока поезд поедет.
Когда вернулась из Минска, Стин мне позвонил и поблагодарил — памятник уже установили. Я предложила ему посмотреть какой-то наш спектакль, ведь попасть в «Ленком» было нелегко. Мы виделись всего несколько раз, и отношения наши были очень дружескими. Однажды он позвонил, сказал, что в среду у него будет в гостях тетя его покойной жены, и спросил, смогу ли я приехать к ним на ужин. Тетя оказалась колоритной пожилой женщиной, чудесной рассказчицей, мы много смеялись в этот вечер. А в конце Стин неожиданно сделал мне предложение.
Мы стали встречаться, общаться. Я увидела, что он очень умный, порядочный, тонкий, интересный, широко образованный человек. Когда отмечали тридцать лет совместной жизни, Стин сказал: «Ты заметила, что мы с тобой за эти годы ни разу не поссорились?» И это правда, у нас никогда не было конфликтов. Если мне что-то не нравится, он сразу спрашивает: «Ты чем-то расстроена? Я что-то не так сделал?» А если он повесит нос, сама спрашиваю: «Я что-то не так сделала?» Понимаете, нам очень дорога наша семья. И он настрадался в одиночестве, и я. Мы бережем друг друга, и я чувствую себя очень защищенной.
Мы сыграли датско-русскую свадьбу, на которую приехали мама Стина и его брат. Были все мои подруги, только Володя еще служил.Жили мы уже на Юго-Западе, в квартире Стина от издательства «Прогресс». Когда Володя пришел из армии, мы втроем поехали в отпуск в Данию. Посетили там всех родственников, которые сердечно нас принимали, а жили у мамы Стина, добрейшей милой Инги, с которой у меня до конца ее дней сохранились очень теплые отношения.
В Данию мы вынужденно переехали в 1992 году. Скандинавскую редакцию закрыли, Союз распался, и Стин был некоторое время безработным. Марк Анатольевич оставил меня в труппе без сохранения содержания, за что я ему до конца моих дней останусь благодарна. И только после того как мы со Стином организовали гастроли «Юноны и Авось» в Копенгагене, я поняла, что остаюсь в Дании. Приехала в Москву, чтобы написать заявление об уходе из театра. Марк Анатольевич мне сказал: «Я вас понимаю...» — он уже познакомился с моим мужем. А Татьяна Ивановна Пельтцер все время приглашала нас на чай: «Приходите со Стином, а то скоро я вас перестану узнавать».
Володя сделал хорошую мужскую карьеру — работал на телевидении, на НТВ выходила его программа «Очная ставка». В 2002 году пятого мая ему исполнялось тридцать три года. Он пригласил нас в Баден-Баден, где отмечал свой день рождения. «Первый раз, мам, я постился, — сказал Володя, — представляешь, тридцать три года мне исполняется в день Пасхи». Через месяц ему поставили диагноз — опухоль мозга. Он лечился почти три года. Девятого октября 2005-го его не стало. Такое вынести не удалось еще ни одной матери на свете...
Я почти три года жила в Москве, приезжала в Данию только проводить программы в Российском центре науки и культуры, где работала. В 2000-м основала датско-российский театр «Диалог», которому в этом, таком тяжелом карантинном году исполняется двадцать лет.
Когда только приехала в Данию, пригласила Григория Горина выступить в Центре науки и культуры. Он сразу согласился. Какой это был чудесный вечер! Потом мы строили планы, договорились, что ближе к осени он с женой Любой снимет здесь дачу. «Только вы нас не бросайте, — говорил Гриша, — будьте рядом, мы ведь ни на каком языке не говорим».
И вдруг в июне 2000 года мне звонит сын:
— Мама, тут сводка пришла — умер писатель Григорий Горин.
— Да нет, невозможно, это, наверное, однофамилец!
Гриша накануне был в «Ленкоме», а ночью умер от инфаркта. Мы провели вечер памяти — показали фильм «Веселый-грустный человек. Григорий Горин», читали рассказы Гриши, мои студийцы сыграли сцену из «Тиля». А Люба так и не смогла жить без Гриши.
Коля Караченцов был необыкновенно внимательным — не поверхностно, а по-настоящему. Он приехал сюда, в Копенгаген, с творческим вечером и сделал все, чтобы поддержать меня. У него никогда не было звездной болезни, он был очень умным артистом и глубоким человеком.
Вы знаете, я так и не стала датчанкой. Совершенно русский человек, страдаю чудовищной ностальгией и никогда не приживусь в чужой стране. Просто я выбрала семью...
С Витей Проскуриным после развода мы редко виделись. У него была уже пятая, как я слышала, жена — молодая художница. Мы где-то пересекались, на какой-то премьере перекинулись несколькими словами:
— Максимыч, привет!
— Как дела, Витя? Как жизнь?
Я давно уже не жила в столице, была далека от всего, что происходило в театральной Москве. Многих спектаклей не видела, бывала в дни приезда только в «Ленкоме».
Как-то случайно снова пересеклись с Проскуриным. Витя был элегантен, в модном пиджаке, на шее шарф. Очень худой, в очках, полысел. Он стал похож на профессора какого-то института. Я знала, что он болел. Выходила на связь на телепередаче в честь его шестидесятипятилетия. Поздравила, сказала ему теплые слова.
О том, что Вити не стало, прочитала в «Фейсбуке». И хотя мы давно уже не общались, у каждого из нас была семья, сердце заныло. Я пересмотрела одно из его последних телевизионных интервью, где он много шутил, охотно о себе рассказывал. Внешне очень изменился, а голос остался прежним. Его невозможно спутать ни с кем. В конце Витя неожиданно прочитал пронзительные стихи своего друга актера Лени Громова: «Я — гость на целом белом свете. Я — гость в очередной семье. Я даже гость на собственной планете. И даже гость планеты вне. Да, гость. А что поделать? В пути себя распознаешь. Ты вносишь в дом пальто и тело, а душу Богу отдаешь...»
Как точно написано! А еще он однажды сказал: «Мне часто кажется, что где-то существует часть моей непрожитой жизни. Меня там ждут, а я все никак не приеду».
Каким я запомнила Витю? Конечно молодым, легким, веселым. Никогда не забуду этот момент, он словно кадр из фильма: мы выходим из ЗАГСа, Витя неожиданно подхватывает меня на руки и несет по Кутузовскому проспекту. А на нас оглядываются удивленные прохожие и улыбаются нашему счастью...
Статьи по теме:
Свежие комментарии