Дмитрий Лысенков: «Я был рад, когда травма и операция избавили меня от «Танцев со звездами»

«В проект «Танцы со звездами» я пошел из страха остаться без денег. Каждый эфир оплачивается. Чем...

«В проект «Танцы со звездами» я пошел из страха остаться без денег. Каждый эфир оплачивается. Чем больше эфиров, тем больше ты получишь в итоге. Ну и старшее поколение моей семьи я порадовал — бабушек, их сестер и братьев по разным линиям. А жену с детьми — нет. Они видели меня в убитом состоянии, когда я возвращался домой. Для меня там почти все было мучением», — рассказал актер.

— Дмитрий, стала считать, сколько у вас премьер было за последнее время, и сбилась — «Вампиры средней полосы», «Девушки с Мака­ровым», «Серебряные коньки», «По­г­нали», «Окаянные дни», «Девятаев», продолжение «ИП Пирогова»… Что-то еще, кажется, упущено, надо посмотреть список…

— Еще я жду выхода сериала «Большая секунда» Виктора Шамирова. А сейчас мы сняли два пилота, на­деюсь, скоро приступим к съемкам…

— Вот, нашла «шпаргалку» с перечислением ваших проектов. Вы на всех каналах и платформах в сериалах и фильмах, да еще и в «Танцах со звездами». А как вас занесло в «Танцы...»? За вашей парой многие следили с любопытством.

— Я туда пошел из страха остаться без денег, когда объявят очередной локдаун. Каждый эфир оплачивается. Чем больше эфиров, тем больше ты получишь в итоге. Вот и все. Это как съемочный день. Плюс профессиональный вызов. Ну и старшее поколение моей семьи я порадовал — бабушек, их сестер и братьев по разным линиям. А вот жену с детьми — нет. Они видели меня в убитом состоянии, когда я возвращался домой. Телевидение с его ритмом оказалось для меня мучением. В итоге дело кончилось операцией. И я ей даже обрадовался — она избавила меня от необходимости учить три танца к финальному эфиру, совмещая это со спектаклями в Петербурге и репетициями в Театре Наций новой постановки «Живой Т.» — «Живой труп». В какой-то момент я сам стал таким живым трупом, у меня болело все. Танцы — это серьезные физические нагрузки. У нас почти во всех номерах были поддержки. И хотя Оля Николаева, моя партнерша, — чемпионка мира по спортивным танцам в латиноамериканской программе, но там нет поддержек (танцовщицы не отрывают сразу обе ноги от пола, за это им баллы снимают). Оля училась поддерж­кам вместе со мной. И сам я последний раз танцевал 17 лет назад на экзамене по хореографии в институте. В общем, я решил, что нужно с проектами завязывать. На коньки не пойду точно. Зуб даю! Пародии делать не умею, поэтому тоже нет. Знаете, какое шоу интересно? «Последний герой». Смотрел сезон с Денисом Шведовым и подумал, что интересно было бы себя испытать. Не знаю, сколько бы я там продержался, мог бы съесть кокосовых червей или сырые рыбьи глаза. Выглядят мерзко… Но на такое шоу я бы поехал.

— Про Шведова, пока он был на острове, все стали писать, что он оставил детей, развелся с женой…

— Да, в этом смысле я рискую, конечно. (Улыбается.)

— Кстати, насчет риска. Он является частью актерской профессии. Приходилось ли вам ради ролей экстремально худеть, толстеть, учиться супернавыкам?

— Нет. Давно для сериала «Принцесса и нищий» Месхиева я учился водить машину. Там снимались Сафонова, Ярмольник, Чиндяйкин, мой однокурсник Сергей Перегудов и совсем юная Юля Пересильд. Это одна из ее первых ролей... Настоящего экстрима в кино не припоминаю. Но если нужно было бы прыгать с парашютом или что-то еще, я бы научился. Театр для меня более экстремальный. Для «Женитьбы» в Александринке я научился кататься на коньках. Там сватовство происходило на катке, сделали искусственный лед. А в спектакле «Лес» в Театре имени Ленсовета надо было ходить на ходулях. Тоже освоил.

— Сейчас у вас новый период. Вы покоряете московские подмостки. Недавно состоялась третья премьера — тот самый «Живой Т.» в Театре Наций.

— Сама пьеса «Живой труп» мне малоинтересна. Но то, что предложил Данил Чащин, — это скрещивание литературного сюжета с дневниковыми записями Толстого и Толстой, его жены, с которой они прожили 48 лет в браке. И дневниковая линия в спектакле интереснее, чем остальное… Любопытно, как на одно и то же событие по-разному смотрят мужчина и женщина. И не так важно, что это биография конкретно Толстого. Почему семейная жизнь часто кончается так несчастливо, хотя начинается всегда счастливо? Поиск ответа делает историю не личной, касающейся Толстого и Софьи Андреевны, а общей для всех. Толстой писал, что все семьи несчастливы по-своему. Как выяснилось, все семьи несчастливы одинаково… Мне эта тема интересна, в моей семье тоже бывают кризисы и проблемы. Брак — не всегда просто. Для меня «Живой Т.» — в первую очередь прорабатывание своих страхов, опасений и переживаний, анализ собственных отношений.

— А вы когда-нибудь ругались с женой (актрисой Марией Зиминой.— Прим. ред.) так, что звучали слова «давай разведемся»?

— Нет. Но мы постфактум признавались друг другу, что каждый из нас думал о разводе. Мы теперь обсуждаем это. Когда ты проговариваешь какие-то вещи, есть шанс понять другого. Мужчины и женщины слишком разные, и эти вот мысли про развод возникали из-за непонимания. Мы тогда были оба в депрессивном состоянии. Это было еще до нашего ухода из Александринки. Оба работали в том месте, которое нам не нравилось, где была гнетущая атмосфера. И при этом я был очень занят и с младшей дочерью помогал жене намного меньше, чем со старшей. И Маша в полной мере хлебнула среднестатистического материнства, когда мужа дома нет и он приходит всегда раздраженный. Знаете, типичная схема, в которой муж недоволен работой и несет это в семью, а жена тащит на себе дом, вся в мыле. И вот это копившееся раздражение и недовольство отравляло наши отношения. К счастью, эти трудности удалось пережить. Лодка о быт не разбилась.

— А как вы познакомились?

— В Александринском театре. У нас был служебный роман. Маша пришла туда после института, а я уже там работал… Потом мы попали в один спектакль — я играл Гамлета, а ее взяли в массовку — артисткой бродячей труппы. Я не помню, кто кому первый в любви признавался, но началось все с поцелуя. Мы поцеловались после премьеры. Мы не говорили дальше друг другу: «Знаешь, я люблю тебя!» Нет. Прошло какое-то время, и я стал назначать свидания. Мы встречались после спектаклей. Иногда я приходил к Маше, она снимала комнату в коммуналке. Помогал ей с косметическим ремонтом — рамы нужно было покрасить. И я их красил. А Маша красила шкаф. Довольно быстро она переехала ко мне, и необходимость снимать жилье отпала. Мы поженились 11 января, в первый день после новогодних каникул. Красивая дата получилась: 11.01.2011. Меньше чем через год родилась старшая дочь София. Это было очень счастливое время. Еще до знакомства и я, и Маша хотели детей. Мы поехали в роддом вместе, а потом я ушел играть «Укрощение строптивой». Маша, кстати, в этом спектакле тоже потом играла. Он стал знаменательным для нашей семьи. После премьеры «Укрощения...» ночью я сделал Маше предложение. Но романтики особой не было — ни цветов, ни колец. Мы вообще люди не очень романтичные. Как-то в нашей жизни все само собой происходило… Думаю, мы встретились, чтобы родились наши дочки.

— Почти все женщины говорят: материнство кардинально изменило их жизнь. Об отцовстве не часто услышишь такое. Вы помните, как вы увидели впервые Соню и Алису?

— Соню я увидел на третий день после родов. Она лежала в прозрачной люльке, похожей на корытце. А когда родилась Алиса, я был рядом с Машей и перерезал пуповину. Новорожденные дети все опухшие, желто-красные, странные инопланетяне… Меня лично отцовство изменило. Но тут вопрос в том, насколько ты подключаешься. Я знаю отцов, которые детьми не занимаются. Мне нравится быть с дочками. Заниматься с ними уроками трудно, а вот развлекаться и шалить — просто прекрасно. Девочки любят бурные игры. Но их надо ловко прерывать, чтобы бешенство не закончилось травмой — например, падением с дивана. Если нет меня, дочкам нравится беситься с собакой. У нас ирландский красно-белый сеттер Рой. По сути, это третий ребенок в семье, мальчик. Я долго противился тому, чтобы в доме была собака. За детство подустал от них. Но завел Роя и счастлив, что у нас есть пес. Не напрягает, что чаще с ним гуляю я. Он тоже с нами переехал в Москву как полноправный член семьи.

— Есть у вас на съемках какой-то особенный райдер, требования?

— Ничего подобного. Я презираю такое привередничество актерское — я ем только то, сё. У меня было не очень сытое детство, поэтому терпеть не могу людей, которые что-то там не едят. Помню, 89-й год — талоны, ничего нет, кроме макарон и маринованных патиссонов, ешь неделю, и нормально. Я ходил в школу с ведрами и уносил то, что школьники не доели, пищевые отходы из школьной столовой. Поскольку развалились колхозы, совхозы, то пищевые отходы на свинофермы не вывозили, а раздавали собачникам: кашу, пюрешку. Мы были собачниками, у нас жили несколько. Так вот, я даже собакам завидовал, потому что в пюре иногда по­падалось и мясо. Не понимал школьников, которые не доедают пюре с мясом. Где-то на продбазах работали у них родители, видимо, не знаю. А мои родители остались без заработка. И нас спасали собаки — а у нас были немецкие и восточноевропейские овчарки. На охрану промзоны требовались обученные служебные собаки, и родители туда устроились со своими овчарками. Сейчас мой отец вернулся к своей профессии — он топограф-геодезист.

— Знаю, что ваши родные переживали, когда вы поступили в театральный институт, а не в Морской технический университет в Петербурге. Кстати, почему вы решили стать актером?

— Мне кажется, если человек выходит на сцену и у него получается, то это сильно отравляет его. Тщеславие и желание успеха — как наркотик. Нравится нравиться. У меня это произошло, когда я выступал в школьных постановках. Они были успешными, даже на городском уровне. За монолог Барона из «Скупого рыцаря» в 14 лет на городском конкурсе я получил премию. А перед этим весь актовый зал хлопал чеховскому водевилю «Предложение», в котором я играл Ломова. Это меня и подкосило. К тому же и учителя, и завуч задавали мне вопрос, не хочу ли я пойти в театральную академию. Я, конечно, отвечал, что нет, пойду в ФИНЭК или в кораблестроительный, на программирование. Надо понимать, что в 90-е выбор актерства как профессии был сомнительным. Но мысль поступить в театральный закралась в мою голову. Поступил с первого раза, причем на курс при Театре Ленсовета, после которого точно будет трудоустройство, если хорошо занимаешься. К тому же мы были первым курсом, где преподавал Юрий Бутусов. Мне повезло. На отсутствие работы я не жалуюсь.

— Народ вас полюбил после сериал­а «Бедные люди», который показали на ТНТ.

— Очень немногие посмотрели этот сериал, потому что канал ТНТ не делал наружной рекламы. Они обычно ставят на сериалы типа «Филфак» — на то, что более соответствует их аудитории. Все-таки сериал «Бедные люди» требует чуть большего культурного багажа, чтобы считывать киноцитаты и понимать не всегда очевидный «английский» юмор. Но зато сериал был очень высоко оценен индустрией. После этого узнали, кто такой Дмитрий Лысенков. И меня стали активно приглашать в разные комедийные проекты.

— Про каких партнеров можете сказать, что работа с ними стала для вас подарком?

— Когда Миронов играл Ленина в сериале, я сидел у плейбека и смотрел не отрываясь, как он репетирует. Там было чему поучиться. Он работал над немецким языком, над речью, над пластикой. Даже за свой счет приглашал коучей, чтобы они корректировали пластику и речь. На Западе это распространено, коучи есть на проектах у самых известных артистов. Мне интересно было понаблюдать за таким подходом. И выходить на сцену с Мариной Нееловой в «Современнике» — это тоже школа. Потому что уже классический «Современник» — максимально нетеатральный театр. Там существование на сцене становится очень естественным и бытовым. Животное существование. И Марина Мстиславовна в этом смысле животное, ее текст ведет… То есть, если она его знает, ей больше ничего не нужно делать. Она закрытый человек, но я чувствую тепло, которое за этой заслонкой существует, и в мой адрес тоже. Мы же оба ленинградцы.

— Догилева более открытая?

— Да. Она дважды моя киномать: в «Вампирах средней полосы» и «Окаянных днях». Догилева очень ироничный человек, меня подкупает ее ирония по отношению ко всему. В любой момент может колкость вставить. Я люблю таких людей, сам такой.

— Как вы представляете свою жизнь лет через двадцать-тридцать?

— Я не мечтатель. Но знаю, чего бы хотел, — мещанского покоя. Я очень домашний, люблю находиться дома и чтобы было тихо. Знаете, я всю свою жизнь хотел иметь круглый стол и большую семью: дети, внуки. И чтобы у нас была супница. Помню бабушкину супницу, я очень любил ее. И у прабабушки по другой линии тоже была супница. И мне очень нравился момент дореволюционности какой-то, когда разливается суп по тарелкам... И чтобы было много народа за столом. Допускаю даже, что не все собравшиеся будут мне нравиться. Ведь у всех разные дела, интересы, мысли. Люди спорят, общаются. И это тоже прекрасно.

— Если муж и жена артисты, какие в этом плюсы и минусы?

— У нас никаких минусов. Но мы не экзальтированные артисты. Мы нормальные, обычные. По нам, в принципе, и не скажешь, что мы артисты. Маша все дальше и дальше от театра отходит, ее перестает это интересовать. Но тут ее выбор, я не вмешиваюсь. Ей нравится живопись, фотография. Она этим и зарабатывает. Какие-то работы отдает в Питере в магазин подруги. В Москве у нее контактов с магазинами и галереями пока нет. Машу в основном находят знакомые знакомых и что-то заказывают. Жена Андрея Бурковского Оля попросила написать несколько работ для квартиры. Но вообще Маша любит работать не на заказ, а по вдохновению. Еще она продает футболки со своими принтами. Печатает на них свои рисунки, а кто-то в Финляндии заказывает, и Маша туда отправляет, получает какие-то деньги. Это вопрос прежде всего творчества и реализованности. Сам по себе Машин доход не так уж и важен, к счастью, я вполне обеспечиваю семью.

— Как изменился быт, когда вы переехали в Москву? Я знаю, что в Петербурге няни у ваших детей не было, вряд ли в Москве можно обойтись без нее.

— Можно, у нас и тут няни нет. Жена до сих пор играет в Петербурге три спектакля в театре «Приют комедианта», и если я в эти дни занят в театре или на съемках, зову в Москву свою маму, она прилетает. Бабушка тоже хочет повидаться с внучками.

— Но ваши предки коренные питерцы. Прадед жил на улице Миллионной, возле Эрмитажа. Не сложно было оставлять город и переезжать в Москву?

— Не так уж и сложно. Дома ты только ночуешь, и не важно, в каком городе дом. Вот так мне мыслится сейчас, спустя год проживания в Москве.

— Неужели уже год прошел?

— Мы сняли квартиру с 1 апреля 2020 года, дальше наступил локдаун, смысла болтаться в Москве не было, и мы уехали на дачу в Ленинградскую область, в Приозерск, и там провели всю пандемию. А в августе я вернулся в Москву работать. Сейчас именно в Москве в основном сконцентрированы все проекты. После ухода из Александринки я два года просидел в Петербурге. Но все предложения поступали только из Москвы, в самом Петербурге никаких предложений не появилось, кроме двух спектаклей в «Приюте комедианта». А теперь не только киношные, но и театральные проекты у меня в Москве. «Живой Т.» — уже третья постановка. И это не предел, есть договоренности. Богомолов начал читать в Театре Наций «На всякого мудреца довольно простоты», и я там тоже в распределении. А на Бронной планируется пьеса Островского «Красавец мужчина». И еще хотел бы поработать с Бутусовым. Возможно, такую постановку тоже осуществят на базе Театра Наций.

— Недавно вышел фильм Тимура Бекмамбетова «Девятаев», у вас там небольшая роль.

— Я злой-злой предатель. Мне было интересно это играть. Там такие экстремальные обстоятельства существования в лагере для военнопленных, самые жесткие условия. И, пойдя на сделку с нацистским командованием, люди обретают некоторую часть привилегий и власти. И вот это, мне кажется, очень интересный момент исследования не только в тех лагерях, но и в наших гулаговских. Человек, наделенный крохотной властью, за счет унижения другого как бы реабилитирует себя. То есть я-то не на вершине пищевой цепи, но при этом, унижая другого, я как бы становлюсь сопричастным тому, кто на самой вершине. Мне было интересно сыграть превращение человека в пса. По сути, он цепной пес, и даже была написана сцена, как он среди немецких овчарок лает — у него истерика, потому что, собственно, он сам под угрозой расстрела. Это было снято. Но штука в том, что немецкие артисты, с которыми и ведется в этот момент диалог, не смогли вернуться на съемки из-за закрытых границ. И в результате сюжетная линия была изменена и эта сцена ушла, хотя для моего персонажа она была кульминационной.

— Я знаю, для вас тема Великой Отечественной войны очень важная, у вас дед — герой.

— У меня дед по отцовской линии воевал, был разведчиком. У него орден Красной Звезды, медаль «За отвагу»… Мне кажется, что такие люди есть в каждой семье. У одного моего одноклассника целая династия в гражданской авиации: дед, отец. И вот у него дед — Герой Советского Союза, но в мирное время. Его гражданский самолет пытался захватить террорист, и он накрыл собой лимонку. В мирное время совершил геройский поступок. А на войне все люди, мне кажется, находятся в ситуации подвига. Мой дед-разведчик был представлен к награде за то, что, выходя из окружения, убил 19 немцев в рукопашном бою. Разведчики почти всегда врукопашную лишали жизни противника, это не снайпер, который кого-то издалека убивает. Мой дед 9 Мая всегда плакал. И никогда не рассказывал про те события. Я бы тоже вряд ли хотел рассказывать про убитых мною людей.