Зверь мог жить как угодно! Знаю, какая-то богатая мексиканка влюбилась в него по уши и все звала уехать с ней. Или она была из Бразилии… Не суть. Но ведь мог бы!
Однако он выбрал то, что выбрал. «Настоящее искусство должно быть свободным, хотя это и очень трудно, потому что жизнь скованна», — говорил художник-авангардист, «русский Ван Гог» Анатолий Зверев. И собственная его судьба — жуткая, трагичная — была его личным осознанным выбором. Жил бы по-другому, и живопись его была бы другой — вот в чем история!
«Зверев — не художник, его картины — это просто бред больного человека», — считала председатель правления Союза художников СССР, скульптор Екатерина Белашова. «Если и шизофреник, то изящный, — не соглашались знатоки. — Психи ведь разные бывают: кто на людей кидается, а другие, как Толя, на холст все выливают, и рождается шедевр».
Всклокоченный бородатый мужчина крепкого деревенского склада, в неизменной рубахе наизнанку, конечно, был странным. Великолепным. Неподражаемым. Он жил где придется, работал в чужих мастерских, спал, заворачиваясь, как ежик, в газеты. Вил веревки из тех, кто его любил. С первобытным рыком швырял мазки на бумагу, допивался до белой горячки, менял на спиртное полотна, которые впоследствии коллекционеры продавали на международных аукционах за большие деньги… Да, он жил в нашей стране, нашей Москве, но отношения его с государством ограничивались общественными местами — буфетом, стадионом, парками, музеями и «обезьянником» в милиции. Как артист по рождению, он стремился в толпу, искал зрителя — и все-таки находился вне общества, был другим.
Свежие комментарии