«Это был паршивый год. Но мы обязательно прорвемся. Если бы не верил в это всем сердцем,...
«Это был паршивый год. Но мы обязательно прорвемся. Если бы не верил в это всем сердцем, то не знаю, как можно было бы растить детей... Да, мы обязательно прорвемся и, надеюсь, станем в результате хоть немного лучше», — говорит актер.
— Джордж, как и все, в этом году вы проводили время с семьей по максимуму. Как прошел ваш год?
— Я волновался и радовался, наблюдая за успехами детей. Этим летом Элла и Александр учились кататься на велосипедах на нашем домашнем корте. Весь карантин мы провели в доме, который я купил еще в 1996 году в Лос-Анджелесе. И я до сих пор, несмотря на наличие разной недвижимости в самых прекрасных точках мира (у Клуни и его жены Амаль вилла на озере Комо в Италии, дом в мексиканском курортном городе Кабо-Сан-Лукас и огромное поместье в Англии, на берегу Темзы. — Прим. ред.), считаю именно этот дом местом силы. В нем есть три спальни, кабинет, гостиная и теннисный корт, превращенный временно в площадку для велосипедных гонок. Пришлось даже уступить близнецам свой кабинет — его переделали в детскую. И я наблюдал из окна гостиной, как Элла и Александр осваивают велосипед. Скажем так: со скоростью они разобрались быстро, а вот пользоваться тормозами учились долго. (Улыбается.)
— Как на вас повлияла эпидемия, прежде всего психологически?
— Для всех это был ужасный год. Ужасно начался, ужасно проходил, лишь в самом конце появилась какая-то надежда. Но я все равно не имею права жаловаться, потому что я счастливчик.
У меня все прекрасно с карьерой, с финансами (в 2017 году Клуни очень успешно продал свою компанию по производству текилы. — Прим. ред.). И я провел весь карантин, все-таки имея достаточно пространства вокруг — в отличие от множества не столь счастливых людей. Мы никуда не ездили с марта, поскольку у моего сына астма. И хотя считается, что маленькие дети не слишком часто заболевают, но кто знает наверняка? Слишком мало времени еще прошло для выводов, которым можно было бы стопроцентно доверять.— Ваша жизнь изменилась после брака. И похоже, все настолько хорошо, что даже завзятые скептики не смогут сказать ничего плохого...
— А ведь я не верил, что когда-нибудь женюсь и тем паче обзаведусь детишками. Правда не верил. Это не было игрой с моей стороны. У меня было много работы, потрясающие друзья, жизнь казалась сверхнасыщенной, а не просто полной. Я даже не подозревал, насколько в этом ошибался — насчет наполненности своей жизни, — пока не встретил Амаль. И не женился. Все очень просто на самом деле. Я впервые в жизни осознал, что чья-то жизнь и все, что этот человек делает, может быть безусловно важнее всей моей деятельности. А потом — раз, и появляются еще и две маленькие личности, которых нужно растить.
— Вы почему-то всегда скрывали, как познакомились с Амаль...
— Я отдыхал в своем доме на озере Комо, и один мой друг спросил, может ли он привести с собой в гости хорошую знакомую. Они вместе собирались на Каннский кинофестиваль. У меня тогда гостили родители, мать и отец, и еще пара друзей. И я, конечно, сказал — давай, привози ее. Мы сразу же друг другу понравились! Во всяком случае, я немедленно очаровался ее красотой, умом, чувством юмора. Мы всю ночь гуляли, разговаривали, но никаких свиданий еще долго не было. Всего лишь писали друг другу письма месяцами... А потом я приехал в Лондон. По своим делам. Да, мне Амаль очень нравилась, но я не хотел бросаться в эту историю как в омут с головой. Прежде всего, я не был уверен, что я ей подхожу, из-за разницы в возрасте. Все-таки 17 лет — это немало. Кто знает, может, я выгляжу дедушкой в ее глазах?
— Конечно-конечно, мы верим в ваши комплексы...
— Зря вы так! (Смеется.) Я приехал в Лондон для работы над саундтреком к своему фильму. И вот после тяжелого рабочего дня, где она занималась какими-то жутко сложными юридическими правозащитными проблемами, Амаль пришла на студию. Конечно, я смог произвести впечатление: музыкальный вечер на легендарной студии явно помог Амаль немного отвлечься и поднял ей настроение. И после этого мы почти не расставались. Приходилось прятаться и скрываться, потому что мы предпочитали получше узнать друг друга, прежде чем красоваться на обложке таблоида. А папарацци в Англии, в Лондоне особенно, самые выдающиеся из всех мне известных.
— И предложение вы тоже делали, сомневаясь в себе?
— Мы, если честно, вообще эту тему не обсуждали, пока встречались. И я попросил ее руки, действительно не слишком веря в удачу и без всякой подготовки. Что ж, я оказался прав. Амаль потребовалось целых 20 минут, прежде чем я услышал «да» и смог подняться с колена. (Смеется.) Да и то мне пришлось все-таки ее поторопить, предупредив, что для моего тазобедренного сустава это может плохо закончиться! Когда мы рассказали родителям Амаль, они страшно разволновались: «А что у него, что-то серьезное с бедром?»
— И о детях, конечно, тоже не думали...
— Нет. Во всяком случае, не обсуждали это. Пока однажды не задались этим вопросом. А спустя время уже были у доктора на ультразвуке, и он говорит: «У вас мальчик!» И я такой: «Фантастика! Мальчик!» И вдруг слышу: «Тут у вас есть еще один ребеночек!» А я вообще-то рассчитывал на одного. Я ведь уже старый, и вдруг сразу двое младенцев! Меня сложно представить онемевшим, напротив, молчание — это не мой конек. Но тогда я не мог открыть рот и вымолвить хоть слово около 10 минут. (Смеется.) Вот так и появились мои спиногрызы. И это было потрясающе, особенно учитывая, что я никогда и не думал, что со мной такое может произойти.
— В прошлом году у вас были серьезные проблемы с шеей и очередная операция — проблем хватало...
— Ну да. Но по сравнению с тем, что врачи откопали в моем позвоночнике, проблема с шеей оказалась настоящей чепухой. Я же говорю, стареть — это особое «удовольствие». Впрочем, проблемы эти начались довольно давно, лет пятнадцать назад. Во время съемок «Сирианы» от удара перевернулось кресло, где я сидел. И у меня порвалась некая оболочка, что-то связанное со спинным мозгом. Короче говоря, то, что держит спинномозговую жидкость, а в результате эта самая жидкость начала течь у меня из носа...
— Вы говорили, боль была такая, что вы даже подумывали о том, чтобы уйти из жизни...
— Верно. А потом я пошел к такому чудесному человеку, я его называю «боль-парень», который умеет помочь даже без сильных лекарств... Он научил вырабатывать особое отношение к боли: мол, это нормальное явление. Идея в том, чтобы переустановить свой болевой порог. Потому что часто еще до появления боли мы ее оплакиваем, сетуем на нее... И когда мой мозг в конце длительных тренировок начал функционировать без нее, я почувствовал настоящую эйфорию. И реальная боль если и появлялась, то была терпимой.
— Однако вам не повезло — ваша страсть к мотоциклам снова чуть не привела вас в инвалидное кресло...
— (Вздыхает.) Да, пару лет тому назад на Сардинии проходили съемки сериала «Уловка-22». И я на огромной скорости на мотоцикле врезался в машину, она как будто ниоткуда выскочила! Честное слово, у нас же есть запись! Я сделал все, что мог, и катапультировался кувырком, вверх тормашками, приземлившись на руки и колени. Любой иной вариант превратил бы меня в прожаренный тост. Я был уверен, когда очнулся на земле, что все зубы превратились в крошку. Но это было раскрошившееся ветровое стекло... Много лет катаясь на мотоциклах, я отлично знал: любая травма шеи от удара при столкновении с машиной чаще всего приводит к параличу. И я две недели лежал и боялся, что сейчас все «отключится». Но пронесло. Отделался неприятностями с шеей и коленями...
— Жизнь промелькнула в эти мгновения перед глазами?
— В основном у меня крутилась мысль, что я больше не увижу Амаль, детей. С тех пор жена запретила мне ездить на мотоцикле. И я принял этот запрет как должное... Но поразило меня вот что. Я ведь не один был, со мной ехал мой друг и партнер по бизнесу — сценарист и продюсер Грант Хеслов. Очнувшись, я орал от боли. Реально орал. И Грант стал кричать на собравшихся, чтобы они вызвали «скорую». А люди вылезли из своих машин, достали телефоны и снимали видео... Не подумайте, я совсем не циник. И я искренне стараюсь смотреть позитивно на жизнь, видеть хорошее... Но никогда не забуду, как тогда у меня мелькнула еще одна мысль: возможно, последние минуты моей жизни станут всего лишь возможностью для кого-то развлечься... Зато потом, когда все наладилось, я был счастлив снова стать энергичным Клуни.
— Трудно представить, что на карантине вы сидели без дела...
— Нет, конечно. Я редактировал свой последний фильм «Полночное небо», сам стриг волосы — себе и детям, подметал, пылесосил и занимался стиркой. Ах да, еще ставил посуду в машинку. Я почувствовал все, что ощущала моя мама, когда с утра до вечера о нас заботилась. Да что там — я понял, почему она однажды сожгла свой бюстгальтер!
— Шутник вы, однако!
— А я и не шучу! (Улыбается.) С ума сойти можно от этих домашних дел. К счастью, у меня есть чат с друзьями-приятелями, и мы с ними все время друг друга тормошим, проверяем, все ли в порядке. Вот только мне не понравился тот факт, что пришлось переместить все свои дела, включая отличнейший бар, из офиса в гостиную. Но я заранее запрятал бутылочки текилы в некоторое количество плюшевых мишек и периодически как ни в чем не бывало ходил туда-сюда. Так что и поужинать можно было красиво с друзьями иногда — под рюмочку или бокал вина, со свечами — у компьютера. Поэтому жаловаться мне негоже. Вот Амаль, например, мало того что с детьми занималась, так еще и готовилась к серьезнейшим международным судам. И сколько у нее было переговоров с такими умными людьми, что я стараюсь обычно обходить эти дела стороной, знаете ли...
— К вопросу о новом фильме «Полночное небо». Вы и продюсер, и режиссер, и актер — играете одинокого ученого-астронома, убежденного, что после катаклизма он оказался последним выжившим человеком на планете. Пока не наталкивается на группу астронавтов...
— Ну да, получилось нечто среднее между «Гравитацией» и «Выжившим»! Этот фильм, если серьезно, о сожалениях, которые рано или поздно испытывает практически любой человек. Картина грустная и печальная, но, согласитесь, в ней есть и мой фирменный оптимизм. Я думал, что это будет вполне себе обнадеживающий фильм. Потому что с самого начала я задумал снять кино о том, на что мы способны по отношению друг к другу — в хорошем смысле. И тут грянула эпидемия. Я был на стадии постпродакшен и начал понимать постепенно, что самая главная история заключается в одном. Мы все отчаянно нуждаемся оказаться дома, со своими близкими, с теми, кого любим и кто любит нас, и быть всегда с ними на связи. Но иногда мы словно забываем об этом... И о том, какое это счастье, когда у тебя есть любимый человек в жизни...
— Надо сказать, вы стали очень редко играть. Вот эта картина и «Уловка-22» — пожалуй, и все, где за последние годы вас можно увидеть на экране...
— Когда я решил отправиться в Лос-Анджелес, забив на университет и желание стать журналистом, отец мне сказал: «Зря ты отказываешься от образования». И он был прав, разумеется. Но, вспоминая это теперь, будучи сам в роли отца, я понимаю: ничего нельзя предполагать заранее в отношении своих детей. Тем более в рамках собственных представлений о том, кем и какими хотел бы их видеть. Это обречено на провал. Поэтому, если близнецы когда-нибудь сообщат мне о своих самых дурацких решениях, я надеюсь, смогу ответить: «Хорошо. Сами делайте свои ошибки».
— А правда, что, несмотря на грандиозный успех «Скорой помощи», вас долго считали плохим актером?
— Да. Помнится, на съемках «Трех королей» в 1999 году режиссер Дэвид О. Расселл сказал: «Странно, что тебя совсем не волнует твоя бездарная игра!» Он употребил более грубое определение. (Улыбается.) А Стивен Спилберг, однажды посетивший площадку сериала «Скорая помощь», по-дружески посоветовал мне не мотать постоянно головой — если я, разумеется, хочу стать звездой. (Смеется.) Спилберг, кстати, был абсолютно прав. Он имел в виду следующее. Чтобы зрители увидели настоящего меня, надо прекратить исполнять все выученные трюки, спасающие в случае не слишком хороших сценариев. Когда 12 лет бьешься за самые маленькие и никчемные роли, стараешься продемонстрировать, что умеешь играть, — когда тебя наконец-то утверждают. Тогда и вываливаешь подряд все эти трюки и уловки... Скажем, в не слишком смешной сцене говоришь с набитым ртом — уже забавно, для комедии самое оно! (Смеется.) Но потом успокаиваешься и начинаешь нормально играть.
— Вам удивительно удавались и удаются роли очаровательных, но отъявленных мерзавцев — начиная с фильма «От заката до рассвета» Тарантино и Родригеса...
— (Смеется.) Да, я играл мерзавцев практически во всех фильмах, которые предлагали! Снова и снова.
— И поэтому вы решили взять быка за рога и стать режиссером, сценаристом, продюсером? Словом, самому отвечать за все, в том числе и за свои актерские работы?
— Режиссер — это художник, а мы, актеры, всего лишь его краски. Сделал то, доказал это — и со временем думаешь: «Как еще сильнее проникнуть в процесс создания фильма и бизнеса, который я люблю?» Я не хотел дожить до 60 лет и по-прежнему беспокоиться о том, что обо мне подумает директор по кастингу, или молодой продюсер, или студийный босс. Я хотел сам участвовать в этом процессе. (В 2006 году Клуни выиграл первый «Оскар» за роль в фильме «Сириана», к этому времени он уже сам писал сценарии. — Прим. ред.)
— Не так много фильмов, которые вы могли бы показать своим детишкам — пока они не вырастут... Может, хотя бы «Одиннадцать друзей Оушена»? Тогда-то вы и познакомились с членами своей будущей собственной «банды» — Питтом, Дэймоном, Джулией Робертс...
— Бюджет у первого фильма был всего лишь 85 миллионов, а гонорары у звезд, которых нужно было уговорить сниматься, заоблачные. Все бы деньги только на них и ушли. Еще могло и не хватить. Ну, Питта и Дэймона я уболтал. А вот Джулию Робертс я совсем тогда не знал, даже не встречал никогда. Но должен был найти к ней креативный подход — чтобы убедить ее сделать нам дисконт. Она в то время получала 20 миллионов долларов за один фильм! Но мы очень ее хотели. И я решил отправить ей вместе со сценарием купюру в 20 долларов. Положил в конверт и отправил. С запиской: «Слышал, Вы получаете теперь 20 за картину!» (Смеется.)
— И номер удался. Что ж, ваши розыгрыши — вы на них и Питта с Дэймоном подсадили — уже стали легендами в Голливуде. А вот скажите, это правда — то, что рассказал в 2017 году еще один ваш близкий друг Рэнди Гербер (муж Синди Кроуфорд)? Будто вы собрали как-то 14 своих самых разных друзей и каждому подарили по миллиону долларов? Вы не признавали и не отрицали эту великолепную историю или анекдот, уж не знаю...
— Правда. У меня тогда не было семьи, и я не думал, что когда-нибудь ее обрету. Хотя уже познакомился с Амаль, но до романа с ней, а тем более до брака, было еще далеко. Мне было немногим за 50 лет. Все мы стареем. А большинство моих друзей старше меня. В тот год должна была выйти «Гравитация». Продюсеры не верили в успех, а были убеждены, что это кино ожидает полный провал. И мы договорились — чтобы все-таки его снять — получить не гонорары, а проценты от сборов. Как известно, фильм «выстрелил», и, соответственно, мы все оказались при неплохих деньгах. Я тогда подумал: «А что, собственно говоря, у меня есть, кроме моих друзей, которые все 35 лет поддерживали меня в моем безнадежном деле?» Я спал у них на диванах, одалживал деньги, когда все было плохо... Конечно, я тоже им помогал. Но без них я бы все равно не стал тем, кем стал. И если вдруг я завтра попаду под автобус, они все у меня есть в завещании. Но какого черта я должен ждать, пока под него попаду?
Главная задача была — достать 14 миллионов наличными. (Смеется.) Я тогда никому, кроме своего ассистента и охранников, которые, к слову, от страха чуть не обделались, не сказал ничего. Потом купил 14 одинаковых чемоданчиков и сложил туда по миллиону. Позвал друзей. Достал карту, ткнул пальцем во все места, где я побывал благодаря им. «Как я могу вас отблагодарить? Это нереально. Но как насчет миллиона баксов?» Самое забавное, что это было где-то в конце сентября 2013 года. А спустя ровно год я женился. 27 сентября... Такое вот совпадение. Или знак?
— Потрясающая история. В сущности, готовый сценарий — фильма-ограбления...
— (Смеется.) И вот еще забавная штука. Как-то в Лас-Вегасе очень богатый засранец, ну намного более богатый, чем я даже теперь, завел об этом разговор и спросил: «Почему же ты все-таки такой номер выкинул?» А я ему: «Интересно другое — почему ты, чудило, такое не выкидываешь?» (Улыбается.)
— Рождественская, новогодняя история — блеск! Как, кстати, провели праздники?
— Изображал, как я беседую с Санта-Клаусом.
— ?
— Элла и Александр, они такие: чтобы заставить их себя хорошо вести, надо постараться. Ну я и придумал, как это делать во время каникул и праздничных дней. Хотя бы. Например, слышу, что они проснулись и начали ссориться друг с другом, подхожу к двери их детской, приоткрываю и говорю в сторону: «О, приветик, Санта!» Они затихают. Отворачиваюсь и голосом Санты: «О-хо-хо!» Кряхчу, в общем. Потом опять своим голосом: «А что ты здесь делаешь, Санта?» И снова за него отвечаю: «Ну как же, как же, я здесь для того, чтобы убедиться — детишки хорошо себя ведут или нет!» И тут раздаются голоса детишек: «Да, Санта, да! Мы хорошие!» Ну, в общем, он уходит, а дети ведут себя и впрямь на редкость хорошо. (Смеется.) Вот только не уверен насчет пасхальных каникул. Не могу сообразить, какой голос должен быть у пасхального зайчика! (Смеется.)
Статьи по теме:
Свежие комментарии