Хлебников меня отозвал и спрашивает: «Ты можешь сумкой Сереже со всей силы заехать?» — «Не вопрос!»...
Хлебников меня отозвал и спрашивает: «Ты можешь сумкой Сереже со всей силы заехать?» — «Не вопрос!» — говорю. И вмазала Бурунову по лицу, не заметив, что на сумке огромная бляшка... Сломала ему нос!
Со своим будущим мужем я познакомилась на сеансе групповой психотерапии. Звучит как сюжет из ситкома, конечно, но из песни слов не выкинешь: я восемь лет ходила к психологу, чтобы наладить отношения с родителями. Всю жизнь протестовала и бежала от того, что они мне навязывали, а теперь вдруг понимаю, что моя нынешняя семья очень напоминает ту, в которой выросла. Так не хотела быть похожей на маму, а сейчас вижу, что я — это она, только тридцать лет назад. И муж мой похож на папу. Даже история нашего знакомства пересекается с родительской: мы с Ромой сошлись не сразу, а только через четыре года, когда опять случайно встретились. Родители познакомились в гостях у родственников, потом несколько лет не общались, пока их снова не свела судьба. Это какая-то кармическая штука!
Нет, я не говорю, что у меня было несчастное детство — оно отличное, интересное, меня все очень любили, но воспитывали в жесточайшей строгости. Я родилась в Питере, мои бабушки-дедушки пережили блокаду, и все мы стали жертвами последствий войны. В доме всегда были заготовлены мешки с сухарями. Открываешь шкаф: пачками спички-спички, соль-соль... Засохший хлеб бабушка целовала, прежде чем выкинуть. Меня заставляла очень много есть, не дай бог что-то оставишь — получишь затрещину. И всю жизнь я борюсь с этим расстройством пищевого поведения...
Вообще, мое первое воспоминание о бабушке — как мы пришли на детскую площадку, где мне понравилось есть песок из песочницы. Каждые десять минут я должна была подбегать к бабушке и отмечаться, что все хорошо. Она два раза удивилась, что у меня лицо в песке, а на третий как залепит с размаху! Вытираю губы — на ладошке кровь... Когда читала книжку «Похороните меня за плинтусом» об отношениях героя со своей бабушкой, многое во мне отозвалось. Тяжело, когда тебя и обожают, и в любой момент может влететь.
Я и боялась, и очень любила своих бабушек. Двоюродную забрали к нам жить из Москвы, когда та стала совсем старенькой. Я в свои четыре года не понимала, что она уже немного того... Бабушка до войны работала в столице в торговом доме «Весна» — нажимала на кнопки в лифте. И любила играть со мной в игру: подводила к большому шифоньеру, мы заходили в него, бабушка закрывала двери изнутри, делала вид, что нажимает на кнопку, и сообщала: «Пятый этаж». Так и «катались».
Вообще, я росла в гиперинтеллектуальной семье, и родители очень хотели сделать из меня человека. Папа Николай всего добился сам: при ехал в Ленинград из деревни в Смоленской области, вы учился на архитектора, параллельно посещал лекции по философии и всю жизнь собирал философские книги. Мама Татьяна преподавала в университете.
Я поздний ребенок, и родители решили вложить в дочку все. Только начала говорить, как со мной стали учить стихи Бродского, Цветаевой, Ахматовой... И папа с гордостью показывал меня своим друзьям. Я постоянно читала книги, а телик считался блажью, смотреть его можно было только по праздникам. Хотя у родителей суперпрофессии, постоянно слышала, как они что-то откладывали на черный день. До сих пор надо мной висит это убеждение: даже когда все хорошо, кажется, что завтра придут и все заберут.
Окраина Питера, лихие девяностые — у нас во дворе творился полный балабановский беспредел! В подъезде цыгане торговали героином, там постоянно тусовались наркоманы. Один раз, видимо, кто-то не получил дозу и решил отомстить барыгам, а в результате пострадала я: меня приняли за дочку барона Эсмеральду, нам обеим было лет по четырнадцать, черные волосы. В подъезде накинули цепочку на горло и стали душить. Спасли мамины сапоги на каблуке — я изо всех сил наступила шпилькой на ногу нападавшему, вырвалась и убежала. На шее остались следы, мы с мамой ходили в милицию, но преступников не нашли, да и неизвестно, искали ли вообще...
В школе не чувствовала себя уверенной, казалось, что хуже всех одета. Но в подростковом возрасте на меня стали обращать внимание мальчики, что вызвало странную женскую ревность учительницы литературы. Видно, она не могла смириться, что ей под семьдесят, а я расцветаю и у меня все впереди.
Училка устроила страшную травлю: позорила перед всем классом, называла проституткой, кидалась в меня учебником... При том, что я всегда была литературно одарена и участвовала от школы в конкурсах чтецов, она занижала мне оценки. Но когда мою маму вызвали в школу, та встала на сторону учительницы! Я восприняла это как пре дательство. А дома мама мне все время приводила в пример других девочек: «Вот Гри горье ва хорошо учится, а ты троечница!» Это было постоянное давление, из-за которого я только закрывалась.
Какое-то время была очень правильной девочкой: мы с подружкой даже ходили в школу в шапках, когда это было немодно и другие дети за порогом их тут же снимали. Домой приходила вовремя, нигде не тусовалась. А в пятнадцать лет у меня случился дичайший протест: появилась дворовая компания, с которой мы весело проводили время — сигареты, алкоголь, посиделки в подъезде. Прогуливали уроки. С мамой начались скандалы, она пыталась меня удержать и однажды даже спрятала одежду. Я ушла из дома в тапках и халате, хотя на дворе стояла поздняя осень. Ночевала у по дружки, потом вернулась, но это только обострило наш конфликт. Вскоре с той компанией рассталась — она мне была нужна только для того, чтобы оторваться от родительской опеки. Хлебнув свободы, слушаться папу с мамой я больше не собиралась: ярко красилась, носила короткие юбки. Родители стали закрывать от меня свою комнату на ключ.
После школы мама помог ла устроить меня в СПбГУ на факультет графического дизайна — только потому, что считала неблагонадежным элементом, пэтэушницей, которая сама неспособна никуда поступить. Рисовала я действительно неплохо и полгода там протянула, но у меня слишком бешеный темперамент, чтобы по шесть часов рисовать гипсовую голову. Всех развлекала, пела, плела интриги — меня возненавидели и однокурсники, и педагоги, все они были совсем из другого теста. В результате на сессии поставили одни двойки, хотя я сдала работы не хуже остальных. Пресле дует меня такая карма: час то людей раздражает, что я слишком яркая, и они меня выталкивают оттуда, где мне не нужно быть. Но если раньше я шла напролом, терпела и расстраивалась, сейчас стараюсь прислушиваться к этому сопротивлению: если где-то не принимают, может, лучше выбрать другой путь?
Мама была в шоке, когда узна ла, что меня выгнали из университета. Я в ее глазах оказалась неблагодарной сволочью, которая не оправдала ожиданий. И в тот момент мы просто перестали общаться... А мне восемнадцать, и я во обще не знаю, что делать! По шла работать в ночной клуб официанткой, там заметили, что я общительная, и перевели в хостес — встречать гос тей на входе. У меня появились новые друзья, и вскоре я начала организовывать там вечеринки, а потом даже стала директором этого клуба.
Казалось, что нашла себя: всех развлекала, веселила, меня полюбили. Но неоправданные родительские ожидания глодали по ночам: «Надо получить высшее образование!» Друзья-актеры, которые приходили в клуб, заметили: «Ты хорошо читаешь стихи, попробуй поступить в театральный». Я и представить не мог ла, что стану актрисой, хотя сразу после школы была безответно влюблена во взрос лого актера. Он честно говорил, что я ему не нужна, но еще долго билась в эту дверь со своей настойчивостью... А в результате пришла в его профессию. Правда, не знаю, было ли в этом его влияние, но такое вот забавное совпадение.
По совету друзей выучила басню, стих, прозу и отправилась на встречу с известной питерской актрисой Ольгой Кирсановой-Миропольской, которая согласилась меня посмотреть. После выступления она восторженно закричала: «Персик, ты гений!» У меня получалось быть смешной — это редкость, а если актриса еще и красивая, вообще вау!
Ольга Германовна подо брала комедийную программу, с которой меня взяли в ЛГИТМиК. Она не унималась: «Теперь давай в Москву!» Познакомила с Германом Петровичем Сидаковым, который меня усмешнил еще больше: на поступлении читала рассказ Хармса «Семь кошек» про то, как все кошки разбежались от работника выставки, а герой не может вспомнить, где какая. Вместо кошек я тренировалась на приемной комиссии, показывая то на одного, то на другого преподавателя: «Мурка? Нет, это штукатурка...» Все ржали.
В результате я понравилась Константину Райкину в Школе-студии МХАТ и Алексею Бородину в ГИТИСе. Второй дал мне понять, что возьмет на курс, а поскольку мне хотелось в ГИТИС, я обрадовалась и к Райкину на последний экзамен не пошла. И вот в ГИТИСе вывешивают список поступивших, но меня в нем нет! Подходит один из пе дагогов и объясняет: «Выби рали между тобой и другой девочкой». Для меня трагедия — придется вернуться в Питер и сказать родителям, что опять провалилась... Лучше утопиться! И вот идем мы с подружкой по Тверской, я плачу — навстречу двое незнакомых мужчин. Спрашивают: «Девушка, что с вами?» Выясняется, что один из них — лучший друг сына Бородина. Такое совпадение! Он говорит: «Сейчас позвоню и выясню, почему тебя не взяли». Сын Алексея Владимировича оказался рядом с мастером и тут же передал ему вопрос. Бородин удивился: «Я думал-думал и почему-то не взял... А что, она просто вышла на улицу и случилась такая встреча? Хм, ну тогда пусть учится...» Наверное, Алексей Владимирович узрел в этом перст судьбы.
И я провела четыре сложнейших года в ГИТИСе. Театральный вуз — это секта. Живешь там с девяти утра до двенадцати ночи без выходных, а по ночам не спишь, потому что в общаге постоянно бухают и играют на гитаре (поз же мы с девчонками сняли квартиру). И тут меня педагоги не принимали — я была не в их эстетике: любили воздушных героинь, а во мне нет этой томности. Пыталась подстроиться под их требования, но все равно прорывалась моя необузданная комедийная природа. Если все показывали наблюдения за кошечками-собачками, я играла Тину Тернер, пела и кидалась туфлями. Меня не допускали до показов, постоянно угрожали отчислением. Это было больно, обидно, я рыдала... И не жалела себя — к профессии у меня сол датское отношение. Ходила на учебу даже с воспалением легких, обожравшись таблетками — увезли тогда в больницу прямо с репетиции.
Всю жизнь борюсь со стереотипами и отстаиваю свое право на жизнь: и в своей питерской интеллигентной семье, из которой выпадала, и в московском театральном вузе, где меня не видели нежной дивой. Но я держалась за обучение, ведь для меня по-прежнему самым страшным кошмаром было вернуться в Питер ни с чем.
Мама с папой, кстати, не сразу поверили, что я поступила в ГИТИС: подозревали, что придумала. Специально приехали, увидели на сцене института и только тогда не много успокоились. Но это все равно не вылечило наши отношения. А первую похвалу от мастера я услышала только три года назад, когда пришла в ГИТИС и Бородин мне сказал, что наблюдает за развитием моей карьеры и я все делаю правильно.
Во время учебы нам запрещали сниматься: мы должны были служить искусству, сцене. При этом после выпуска многих, как и меня, в театр не взяли, а в кино уже выстроилась огромная очередь и никому ты не был нужен. Полкурса тупо сидели и пили водку. Страх и ужас, когда не знаешь, куда идти дальше!
И у меня был такой период, хотя я еще во время учебы плюнула на все запреты: жила одна в Москве и мне нужно было зарабатывать. Записывалась на экскурсию на «Мосфильм», а сама стучалась в каждую дверь, спрашивала, не нужна ли актриса. Однажды мы с девочкой-агентом в одной из комнат наткнулись на дядек, которые представились продюсерами. Сидели компанией, выпивали и обрадовались: «Актриса? Заходи! Мы сейчас фильм совместно с Италией снимаем, только в нем надо петь. Умеешь?» Я не умею, но всегда горячо убеждаю, что лучше всех... Грянула русскую народную, как Фрося Бурлакова! Они слушали, ржали, наливали моему агенту, пока я завывала песен семь подряд. Развлекла их, после чего услышала: «Ну ладно, мы вам позвоним!» Не позвонили, конечно, я вообще не уверена, что это были продюсеры... Но не мне должно быть стыдно за то, что шла к своей цели.
И все-таки начала сниматься, еще учась. Первая большая роль — в сериале «Обручальное кольцо», где в общей сложности более восьмисот серий. Я была так счастлива, когда получила первую зарплату — пятьдесят шесть тысяч! Чувствовала себя Дональдом Трампом и не знала, куда такие деньжищи деть. До этого в институте ела бесплатную кашу... Но сдерживалась недолго: накупила шмоток и деньги очень быстро улетели.
После этого была еще одна мыльная опера — «Маруся». Горничная Ксюша изначально отрицательный персонаж, но зрители ее очень полюбили. Оба сериала имели огромный успех на Украине, там на меня свалилась первая популярность — не могла спокойно по улице пройти, поклонники заваливали еще и бумажными письмами. Работа запомнилась тем, что мы снимали зиму на тридцатиградусной московской жаре, к тому же горели торфяники. Все было затянуто смогом — ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Но сроки сдачи сериала горели тоже, так что процесс никто останавливать не собирался. На площадке дежурила скорая, мы с Ваней Колесниковым в зимней одежде обливались потом и вдохновлялись только тем, как мужественно держится Лариса Лужина... С Ваней мы недавно снова поработали на съемках сериала «Русские горки», который скоро выйдет на Первом канале.
На каждом кастинге я продолжала доказывать, что достойна этой роли. Меня долго не хотели утверждать в «Дело следователя Никитина» на роль советской писательницы. Считали, что я латиноамериканская женщина, которая может только «секса давать», а на драму неспособна. Но мне удалось убедить режиссера Валерия Ускова в обратном, ради роли согласилась кардинально поменять внешность: мне сделали каре и высветлили волосы пергидролем.
С партнерами везло: в сериале «Метод Лавровой» с удовольствием поработала со Светой Ходченковой. Она воин и суперпрофи! Если ей скажут, что надо потолстеть на пятьдесят кило, сделает это. Может спать на стуле в перерыве. Света полностью лишена рефлексии, которая порой так мешает мне.
Когда я давала одно из первых интервью, говорила, как хочу поработать с Борисом Хлебниковым. Еще живя в Петербурге, во время просмотра его фильма «Коктебель» мечтала, что когда-нибудь буду сниматься у этого режиссера. Но мы были в разных мирах — он в авторском кино, я — в мыльных операх. Казалось, они никогда не пересекутся. И вдруг мне присылают материал для проб в сериал «Озабоченные, или Любовь зла»: провокационная сцена секса в бассейне, написанная жестко и пошло. Как потом выяснилось, многие актрисы не захотели даже идти на эти пробы, о чем потом жалели. Я же ходила вез де. Утверждали меня полгода, но роль Алены стала стопроцентным попаданием в мою бунтарскую природу. Героиня прет против норм и не старается быть такой, какой ее хотят видеть другие.
Главная любовная линия у Алены в сериале — с героем Сергея Бурунова. Наше знакомство в первый же день началось со сцены секса на колесе обозрения. Мы оказались на высоте девятиэтажного дома, где всю ночь изображали фрикции. Оба без страховки: Бурунусик сзади, а я вывешиваюсь из открытой кабины, бортик на уровне моих колен. В конце героиня выпадает, но это делала уже дублерша.
Боря снимает документально точно, добивается тотального проживания в кадре и сразу слышит любую фальшь. Режиссеру не понравилось, как мы в другой сцене деремся с Буруновым, Хлебников меня отозвал и спрашивает:
— Ты можешь сумкой Сереже со всей силы заехать?
— Не вопрос! — говорю.
И вмазала Бурунову по лицу, не заметив, что на сумке огромная бляшка... Сломала ему нос!
Бедный Бурунов, долго просила у него прощения. Теперь он в своей манере надо мной подтрунивает: «На тебе моя кровь, запомни!» Сережа очень юморной, всех на площадке подкалывает, причем довольно жестко. Находит слабинку и начинает в нее тыкать. Мне говорил: «Ты откуда взялась, с какой помойки?» Кто-то обижается, но я всегда ржу вместе с ним. Мы подружились несмотря ни на что, а Сережа потом бесплатно снялся в короткометражке, которую я режиссировала. Всю ночь торчал в грязи и почти не нудел.
«Озабоченные...» для меня были сплошным экстримом. Я чуть не утонула. По сценарию спрыгивала с лодки в одежде, а два мужика-каскадера должны были притапливать меня за голову. Снимали издалека, с берега, а мы стояли посреди реки. На мне платье в обтяжку, туфли на платформе, куртка — под водой это все начинает резко тянуть ко дну. Из последних сил пытаюсь выплыть, только показываюсь из воды и вдыхаю, как меня хватают за голову и снова толкают на дно... Они же не сразу поняли, что я на самом деле тону — так натурально захлебывалась. Ужасно испугалась!
Почти каждую серию я подвергала свою жизнь опасности, потому что моя Алена влипала в адские приключения. Сама ездила за рулем — камеру ставили в машину и выпускали меня в поток. Потом спрашивали в наушник: «Что ты на дорогу смотришь? На партнера гляди!»
Еще Алена все время ела, и мне приходилось впихивать в себя разнообразный корм по тридцать дублей подряд. Бутерброды, пицца, однажды съела одну за другой две жареные курицы, а это потом даже в кино не включили! Что-то тут же выходило обратно... И поправилась, конечно. Но я же стойкий оловянный солдатик — претензий режиссеру не предъявляла.
Боря Хлебников со сценаристом Семеном Слепаковым меня очень полюбили, три года съемок мы провели в творческом и человеческом тандеме. После «Озабоченных...» наступил кризис: понимала, что роль моей мечты сыграла и мне вряд ли дадут еще когда-нибудь что-то такое же стоящее. Накрыли печаль и боль: и что, теперь снова играть в мело драмах?
Тогда я и пошла к психологу, чтобы разобраться в себе. Примерно с таким же запросом на сеансе групповой терапии оказался мой будущий муж Роман: он был дизайнером, делал заставки для СТС (однажды видел меня на съемках «Метода Лавровой»), но вдруг понял, что зашел в тупик. Мы познакомились, но тогда даже представить не могла, что когда-нибудь будем вместе. Поначалу Рома меня сильно раздражал: я суперэмоциональная, а он слишком спокойный, вроде моих бывших однокурсников по факультету дизайна, которые могли шесть часов подряд рисовать гипсовую голову. Через месяц я ушла с терапии, поехала на Бали, где тусовалась в русском комьюнити серферов и прекрасно проводила время. А Рома туда писал-звонил: он расставался со своей девушкой и пытался подбить клинья, но мне было совсем не до него. По возвращении я поступила на режиссерский курс Хлебникова и Попогребского и два года осваивала новую профессию.
Режиссерские амбиции у меня были всегда, но я в себя не верила: казалось, где я и где эти небожители? Посоветовалась с Борей Хлебниковым, а он говорит: «Да господи, бери телефон и снимай!» Я прониклась его легким отношением к делу и решила попробовать. Написала сценарий короткометражки, позвонила Саше Палю, предложила роль. Он прочитал и ответил: «Классно, давай снимать!» Мои друзья из продакшена, который делал «Озабоченных...», дали нам всю технику — и получилось так хорошо, что наш фильм «Добрый день» прошел семьдесят фестивалей, даже в Каннах был от России. Я поняла, что мне надо этим заниматься, и проучилась у Хлебникова и Попогребского, сняла пять короткометражек. Сейчас пишу сценарий полного метра, которым собираюсь заняться этим летом. Параллельно Хлебников взял меня на работу сценаристом в свой новый проект, так что совмещаю целых три профессии.
Вообще я интроверт, мне за режиссерским плейбэком гораздо комфортнее, чем в кадре. Очень долго не могла принять, что у меня вообще есть какой-то успех в кино. Были адские комплексы, синдром самозванца: не могла пройти по красной дорожке на премьере, казалось, что вокруг звезды, а я никто. Много работала над самооценкой... Однако мои опасения, что у хороших режиссеров я больше не снимусь, оказались напрасными.
Сыграла в третьей части «Боя с тенью» у Алексея Сидорова. Там надо было профессионально танцевать, а я вообще не танцую, но как обычно на кастинге всех убеждала: «Я самый лучший танцор на свете!» Потом училась, но в кадре меня периодически заменяла профессиональная танцовщица.
У Ильи Куликова в «Мылодраме» сыграла плохую актрису. Вспоминала бразильские сериалы: как там героини на яривают, как страдают — пыталась повторить. Мне ведь в детстве запрещали телик, по этому самым большим счастьем был совместный про смотр «Санта-Барбары» и «Рабыни Изауры» у бабушки. Когда поступила в театральный ин ститут, думала, что надо именно так играть, и пришлось от этого избавляться. А в «Мылодраме» смогла воплотить свое детское представление об актерской игре. На съемках все подружились: Сережа Бурунов, Аня Котова-Дерябина, Маруся Климова... Сейчас снимаем второй сезон и постоянно ржем за кадром.
С Ильей Куликовым поработала и в недавно вышедшей драме «Учителя» — в роли любовницы героя Владимира Вдовиченкова. Сама себе придумала, что моя героиня приехала с Украины, хотела найти мужика побогаче, чтобы устроиться в Москве, а потом на самом деле полюбила. У нас с Аней Котовой-Дерябиной есть смешная сцена, где я учу ее, как правильно с мужиками общаться. Володя — суперинтеллигентный человек, ему правда преподавать можно: всегда откроет девушке дверь, если мне нужно по роли тащить чемодан, за кадром подбежит и выхватит. У него в крови правильное отношение к женщине.
В фильме «Холоп» было очень приятно иметь дело с режиссером Климом Шипенко. Ради роли мне пришлось научиться кататься на лошади. Только в Москве я тренировалась на одной, выхожу на площадку, а там совсем другая кобыла! Меня успокоили: «Не бойся, она старая, ей уже ничего не хочется!» Но мы не подозревали, насколько неправы... Я должна была эффектно появиться на закате и спасти героя Милоша Биковича от повешения. На красивое солнце в кадре у нас был всего час, а моя старая лошадь наотрез отказалась двигаться с места.
Клим Шипенко кричит:
— Ну что ты там?
— Я не виновата, это лошадь!
Конюх поддает ей хлыстом по заднице — кобыла дергается, я вместе с ней. Режиссер орет:
— Что ты дергаешься?
— Это не я, это лошадь!
Наконец достали ее — и тут кобыла слишком быстро влетела в кадр. В итоге получился единственный дубль, я спрыгиваю — и тут лошадь какает в самый неподходящий момент... Ну в этом-то уж точно меня не обвинишь! Солнце садится. Режиссер: «Сто-оп!» В итоге перенесли съемку на следующий день.
Я по-человечески влюбилась в своего партнера Милоша Биковича — такой легкий, добрый, милый! У нас с ним была одна очень сложная сцена: снимали в сентябре в настоящем лесном болоте — на входе водоросли, вода ледяная. Условия тоже не Голливуд: обогревали нас феном в палатке. Милош выносил меня на руках из болота, а мне нужно было изображать томность. И хотя мы все мокрые на холоде, а я девушка не легкая, он ни разу даже не пикнул! А некоторые актеры все изнуделись бы.
Никто не верит, что у меня никогда не было романов на съемочных площадках, ведь я снималась со столькими красавчиками. Но большинство актеров слишком носятся с собой: «А что это я сейчас почувствовал? Кажется, ты меня ранила!» Отсюда в киношно-театральном мире столько разводов и страданий.
Я это поняла еще во время своих первых отношений — с однокурсником по ГИТИСу. У него тоже режиссерская жилка, когда он ставил со мной отрывки, вел себя как диктатор. А я не могу покорно выполнять то, что мне говорит мужчина. Оба тем пераментные, он еще и наполовину грузин — итальянские страсти разгорались на глазах у всего курса, доходило даже до драк. Потом влюбилась в другого парня, у нас было болезненное расставание, но вскоре я пожалела об этом и безуспешно пыталась вернуться... Индийское кино!
На меня профессия тоже накладывает отпечаток: привыкаешь, что на площадке тебе кофе приносят, причесывают, одевают — все вокруг скачут. Невольно переносила это на жизнь и на отношения с мужчинами: подарок подари, на машине забери, денег заработай... А я сама по себе подарок! И в ответ сталкивалась с потребительским отношением — это же всегда зеркально. Очень сложно было принять, что никто тебе по жизни ничего не должен, а все происходит по взаимному согласию и желанию. Партнерские отношения долго были мне неведомы.
В результате получился такой неудачный опыт личных отношений, что я боялась строить семью, хотя у меня перед глазами многолетняя любовь мамы и папы... И я снова пошла к психологу, чтобы разобраться в себе. Так совпало, что и Рома опять обратился к тому же терапевту. Мы к этому моменту оба освоили новую профессию — я режиссера, он стал управленцем в сфере IT. Выросли духовно, морально, психологически — и теперь у нас все закрутилось очень легко. Рома отогрел меня своей любовью, залечил мои раны. Многое принял, хотя я его сначала долго проверяла: орел, не орел? Уже два года мы вместе.
О свадьбе я, в отличие от многих девушек, никогда не мечтала — представляла ее как в фильме «Горько!»: приперлись бы все мои снобистские родственники из Питера, пафосные тосты говорили... Так что мы с Ромой просто расписались и поехали в Венецию. Муж там никогда не был, и я захотела показать ему любимый город, который мне даже снится иногда. Еще за ехали в Рим, Флоренцию — гуляли по улочкам, сидели в маленьких ресторанах. Вспоминаю и снова хочу в Италию, но не знаю, когда теперь получится с маленьким ребенком.
К беременности оказалась не готова — кто вообще к ней готов? Год назад для съемок надо было похудеть, но у меня никак не получалось: и ела мало, и спортом занималась. Сделала тест и поняла при чину. Как всегда на эмоциях звоню Роме, а он спокойно: «Понял, ладно, пойду на совещание». Уже дома сказал мне разные приятные слова...
Я все время чувствовала себя хорошо — ни перепадов настроения, ни токсикоза. До пяти месяцев работала в се риале «Золотое кольцо», который только что вышел на ТНТ. Живот уже пер, а меня снимали так, будто не беременна. И опять я себя особенно не жалела: и с лодки там в воду падаю, и в сцене погони сама за рулем... Не то чтобы я такая сумасшедшая — меня на площадке все оберегали, просто это к тому, что беременность не стала поводом лежать на диване. Наоборот, ребенок дал мне энергию!
Схватки начались ночью, я позвонила акушерке, она говорит: «Спи спокойно, схватки еще не роды, утром приезжай». И роды были легкими, хотя я отказалась от обезболивания. Только в один неприятный момент закричала: «Убейте меня!» Но когда мне дали на руки малышку, тут же забыла о боли. В этот момент я рефлексирующая и страдающая как будто умерла — и родилась новая счастливая Оля! Имя дочки не хочу называть, пока ее не покрестила. Могу только сказать, что никогда не думала о нем — имя пришло мне в голову каким-то мистическим образом. Похожая история была у моей мамы... Сначала она дала мне другое имя, но потом к ней во сне пришла женщина по имени Ольга, которая при жизни ей помогала, и попросила назвать дочку в честь нее. Обе щала: «Я буду ей помогать». Может, и правда она меня где-то ведет?
Не произошло разделения на жизнь до и после рождения дочки — я благодарна, что она понимающая малышка и у меня получается быть мамой, сниматься, писать сценарии... А Рома оказался хорошим отцом — помогает, встает по ночам. Мои родители тоже сейчас живут с нами и во внучке души не чают. И с ними смог ли наладить отношения, на что мне понадобился не один год работы с психологом. Разобралась со своими демонами, обидой. Произошло покаяние: я поняла, сколько крови попортила маме, и просила у нее прощения.
Мой плюс в том, что могу видеть свои недостатки: на орать на мужа, а потом понять, что неправа, и из виниться. Роме приходится терпеть мои эмоциональные всплески, я себя все время накручиваю и сама не замечаю, как гоню на него без повода. Вообще-то, у моих родителей все примерно так же: папа спокойный, а мама любит пилить. Правда, если я ругаюсь на Рому, она же меня и одергивает: «Хватит зудеть!» Это раньше мне казалось, что драки и выкидывание вещей из окон — и есть любовь. А сейчас поняла, что можно быть счастливой рядом с любимым человеком и в спокойствии.
Статьи по теме:
Свежие комментарии