На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

7дней.ru

105 401 подписчик

Свежие комментарии

  • Татьяна Бут
    Поиск крутых имен? Вы их находите, на этом все и кончается, т.к. их больше нигде не увидешь. Эти таланты должны радо...Поселивший семью ...
  • Анатолий
    Нашёлся бы кто смелый да в жопу его трахнул. За семью он перживает. Вот, к примеру, Расторгуев за семью не переживает...«Не трогайте мою ...
  • Вовладар Даров
    Низкая и никому ненужнаяПредали забвению:...

Лидия Федосеева-Шукшина. Ангел-хранитель

Без меня Бари погибнет — слишком много вокруг него людей со своими корыстными интересами. Все мое...

Лидия Федосеева-Шукшина и Бари Алибасов Persona Stars

Без меня Бари погибнет — слишком много вокруг него людей со своими корыстными интересами. Все мое окружение и окружение Бари уверяло: «Ты никогда не вернешь квартиру, ты проиграла, смирись». Но все-таки мы пошли за справедливостью и нашли ее.

— Лидия Николаевна, за историей вашей семьи вся страна несколько лет следит по телевизору как за «Санта-Барбарой». Хочется уже, чтобы у Шукшиных все было хорошо!

— Вы даже представить не можете, как скандалы надоели мне самой! Очень страдаю. Иногда среди ночи просыпаюсь и вдруг начинаю плакать. Наплачусь, потом одергиваю себя: «Что это я расклеилась, никто ведь не умер, все живы». Тем более что квартира в Троицке теперь снова моя — выиграли по суду, спасибо моему адвокату Юлии Вербицкой-Линник. Можно выдохнуть. Очень я переживала, что останусь без квартиры!

Скандалы ведь не я раздуваю. Я неконфликтная, никогда такой не была. Жизнь научила никого не осуждать — если человек так или иначе поступил, значит, были на то свои причины, уж точно не мне его судить. Господь мне дал терпение и умение ладить с людьми. Помолюсь и думаю: все будет хорошо.

Кто-то может сказать: «Что ты носишься со своими молитвами?» Да, «ношусь». Мне молитва помогает жить. Читаю духовную литературу, среди близких людей много хороших священников, с которыми могу поделиться своими переживаниями. Они не бросают меня, но и не советуют ничего, говорят так: «Господь все управит и поможет».

Так же мамочка моя говорила. Она была очень религиозной, глубоко верующей, интеллигентной — коренной ленинградкой. А папа в Туле родился, там же школу окончил, в армию пошел — определили в артиллерийский полк в город на Неве. Там они с мамой и познакомились, поженились, я родилась в 1938 году, а позже появились двое младших братьев. Жили мы в коммуналке, в доме на улице Софьи Перовской, это напротив Казанского собора. Собор стоял закрытый, мама часто смотрела в окно и повторяла: «Господи, когда уже откроют?» А когда открыли, ходила в храм в любое время года и в любом состоянии, как бы сильно ни болела.

К сожалению, война и блокада выкосили многих родных-знакомых нашей семьи. После войны оставшиеся в живых родственники собирались у нас. Мама готовила нехитрый стол — винегрет, треска под томатным соусом и картошечка, иногда котлетки делала. Взрослые вспоминали довоенную жизнь и ушедших близких, а потом заводили песню, пробиравшую до слез.

Всегда за справедливость! Заступалась за слабых, приходилось даже драться во дворе, мальчишки меня и боялись, и любили из архива Л. Шукшиной

Жили мы бедненько. Многодетная семья, работал один папа — на мясокомбинате в отделе снабжения. Денег вечно не хватало — родители считали копейки и дни до следующей зарплаты. Иногда сотрудникам выдавали мясные обрезки. В одной из комнат нашей коммуналки жила пожилая еврейская пара — Роза Соломоновна и Давид Моисеевич. Очень хорошо помню, как говорили моему папе: «Николай Андреевич! Печеночки!» Папа приносил пакетик — они отдавали деньги. Двадцать-тридцать копеек переплачивали. Эти копейки для мамы были существенны — можно купить хлеба и картошки на два-три дня.

Я ходила в школу недалеко от дома. Обучение тогда было раздельным: отдельно девочки и мальчики. Середина сороковых — время голодное, и мы носили с собой бутерброды. Однажды мама сделала с жареной картошечкой, золотистым луком и на белом хлебе — вкуснота невероятная!

Я тогда училась в первом классе. Подмечала, что некоторые одноклассницы угощают своими бутербродами нашу учительницу. Она брала, благодарила, ела. И я тоже угостила. Но вместо добрых слов вдруг услышала от нее изумленно-брезгливое: «Что это ты мне даешь?!» Она не то чтобы швырнула мне обратно этот бутерброд, но отодвинула его от себя так, будто это кусок грязи.

Не смекнула я тогда своим детским умишком, что угощавшие ее мои однокашницы были дочками писателей, поэтов, композиторов, партийной номенклатуры... Многие эти семьи жили тоже в районе Софьи Перовской — там рядом обитали и те, кто побогаче, в отдельных квартирах, а все остальные в коммуналках. То есть социальное неравенство очень даже присутствовало. А отражалось оно в этих самых бутербродах: у одних детей они были с колбаской, сырком, даже с икорочкой, а у других, как у меня, попроще, с картошечкой и луком или даже пустой хлеб. И отношение учительницы к ученицам с «колбасно-икорными» бутербродами было заметно иным, нежели к «картофельно-луковым». Вот такая проза жизни.

Но тогда я была смертельно обижена, очень хорошо помню это чувство. На перемене даже пошла жаловаться директору, сказала, что учительница откинула мой бутерброд, а другие ест. Уже не помню реакцию директора и наказал ли он ее, думаю, навряд ли — ну кого интересовали чувства семилетнего ребенка? На следующем уроке, когда учительница повернулась лицом к доске, а к классу спиной, я со своей второй парты запустила в нее смятым листом бумаги. А пусть знает! Жаль — не попала.

Я хорошенькой была, вся в веснушечках, глазки сияли... О том, чтобы стать актрисой, до поры до времени не думала. Кадр из фильма «Сверстницы» РИА Новости

Такой я была. Всегда за справедливость! Заступалась за слабых, приходилось даже драться во дворе, мальчишки со всей округи меня и боялись, и любили. Я хорошенькой была, вся в веснушечках, глазки сияли...

О том, чтобы стать актрисой, до поры до времени не думала, хотя с удовольствием занималась в драмкружке. Однажды произошла забавная история. В соседней школе для мальчиков учился Миша Козаков, будущий известный актер и режиссер. В восьмом или девятом классе он ставил на школьной сцене «Золушку» и искал исполнительницу главной роли. Репетиции проходили в актовом зале нашей женской школы. Все вокруг только об этом и говорили!

Я училась в шестом. И что же сделала? На перемене дунула в чернильницу, да так сильно, что все чернила оказались у меня на лице. Посмотрела в карманное зеркало — осталась довольна: выгляжу настоящей замарашкой. Подумала, что этот парень, который ставит сказку, меня увидит и, разумеется, утвердит на главную роль.

Совершенно не расстроилась, когда учительница принялась кричать на меня: «Федосеева, вон из класса! Завтра чтобы пришла с родителями, будем ставить вопрос о твоем исключении!» Подумала: да исключайте сколько хотите!

Отважно отправилась в актовый зал. Но мальчик-режиссер Козаков вместо того чтобы обрадоваться моему появлению и утвердить на роль вдруг говорит: «Девочка, выйди вон, не мешай, у нас репетиция!»

Забавно, что я абсолютно не огорчилась. Подумала: ну и сам виноват, лучшей Золушки ты все равно не найдешь и спектакль будет плохим без моего в нем участия. Очень я была в себе уверенной! Спустя много лет мы с Мишей эту историю вспоминали и очень смеялись.

— Чуть позже вы начали сниматься в кино — в картинах «Два капитана», «Максим Перепелица»...

— Это эпизоды. Когда я школе училась — с девочками ходили на «Ленфильм» участвовать в массовке. Киностудия выдавала справки, что мы снимаемся в кино, так что можно было прогулять школу. Как ко мне учителя относились, так и я отвечала им тем же — равнодушием. Думала: только бы не учиться, так хорошо на съемках. Да еще и платили!

Окончив школу, уехала в Москву, в Ленинград приезжала на каникулы, какой-то ерундой занималась, с подружками гуляла. Сейчас бы совсем иначе проводила время: разговаривала бы с соседями — писателями и композиторами, со старожилами коммуналок, со старшим поколением нашей семьи, а бесценные рассказы записывала бы. Но по молодости все это и в голову не приходило. Прав был мой любимый Пушкин, написавший «ленивы мы и нелюбопытны». А потом ушло поколение — вместе с ним ушла и история.

Одно из писем Василия Макаровича я нашла среди многих бумаг и поместила в рамочку А. Ковтун/из архива Л. Шукшиной

— Скучаете по Ленинграду?

— Не то слово! Несколько лет назад купила там небольшую квартиру. Мечтала приезжать хотя бы иногда в город детства и взамен комнаты в коммуналке иметь собственные квадратные метры. Это было важно для меня. Купив, радовалась как ребенок. Квартирка однокомнатная, но очень милая, приезжали подруги, все говорили: «Как же у тебя хорошо, прелестно!»

Прошло еще некоторое время — внучка моя Аня, Машина дочка, развелась с мужем и с маленьким сыном Славиком и няней попросилась пожить у меня. Вот здесь, в этой квартире на улице Бочкова, где мы сейчас с вами сидим.

В этой квартире мы с Василием Макаровичем когда-то жили, он ее очень любил. Здесь его рукописи, вещи, кабинет, куда я никого не пускала, но маленький Славик, подумала, пусть там спит. Больше негде — вторая комната моя, еще в одной разместилась няня. В последней у нас с Василием Макаровичем гостиная-столовая располагалась. Мы там гостей принимали — на небольшой кухоньке всем было не поместиться.

Когда переехали, Вася, помню, предложил мне:

— Давай прорубим в стене окошечко и ты из кухни через него будешь подавать на стол тарелки.

Я посмеялась:

— То есть стану на кухне подавальщицей?

Он удивился — ведь как лучше хотел:

— Тебе же самой удобнее — не бегать с тарелками через коридор. А так через окошечко тарелки подашь, я приму, поставлю на стол — и сядем все ужинать.

Потом эта идея как-то позабылась, так я и бегала с тарелками через коридор... Много позже в этой комнате поставила иконы и стала молиться. Тут же наши семейные фотографии и одно из писем Василия Макаровича — нашла его среди многих бумаг и поместила в рамочку: «Дорогие мои малышкины! Соскучился по вас, стосковался. Ужасть! Любимые мои, я уже забыл, как вы ругаетесь (все трое)... Скоро приеду (завтра-послезавтра). Челюлю. Папа». Он часто присылал такие записочки, уезжая даже на один-два дня.

Когда у внучки появился новый мужчина, они стали вместе оставаться в этой комнате ночевать. И я как человек «старорежимный» ей сказала:

— Аня, одна ночуй сколько угодно. А вот с посторонним парнем, тем более мусульманином, в комнате с иконами и фотографиями — не нужно.

Она вспыхнула, схватила маленького сына:

— Славик, собирайся, мы уходим, бабушка нас выгоняет!

— Я вас не выгоняю, — говорю, — просто мне не нравится этот твой возлюбленный.

В моей жизни через год после смерти Василия Макаровича появился замечательный человек — Миша Агранович, оператор. премьера фильма «Дедушка моей мечты» Е. Чеснокова/РИА Новости

— А где же мне с ним жить? — спрашивает Аня.

— Не знаю.

Она решила переехать в Петербург, сказала, что там поселится, хочет организовать ресторанное дело.

Спросила:

— Запишешь на меня свою ленинградскую квартиру?

И я записала. За вещи не держусь. Внучка родной человек, а для кого же еще мы все эти квадратные метры покупаем? Конечно для родных и близких.

А потом вдруг звонит мне подружка питерская:

— Лида, я тут прочитала объявление — продается квартира. Адрес указан твой.

Отвечаю:

— Наверное, это какая-то ошибка, мы не продаем.

Оказалось, нет ошибки — Анечка, ничего мне не сказав, выставила ее на продажу. Позже мне многие выговаривали: «А чего ты хотела — если уж записала квартиру на внучку, та теперь внучкина, а не твоя, она и вольна распоряжаться». Но я-то никак не думала, что Аня так ею распорядится при моей жизни. Продала вместе со всей мебелью и телевизорами, их было два — в комнате и на кухне.

Для меня это был первый шаг к могиле. Сердце болело не переставая, жить не хотелось. Не потерянного имущества жаль — не ожидала такого к себе отношения. С Аней мы потом судились, в итоге помирились. Она купила себе недвижимость на деньги от продажи моей квартиры. Мне не перепало и копейки. Ну я, конечно, простила и зла не держу, не умею жить с камнем за пазухой. Но нет-нет да и защемит сердце: эх, съездить бы в Петербург, отдохнуть душой в городе детства — а некуда, гостиницы все-таки уже не по возрасту. Но опять же, думаю: да ладно, слава Богу, все здоровы и живы и уж точно не в квартирах счастье.

Я счастливая, несмотря ни на что. Очень благодарна той судьбе, которую прожила, хотя трудно было и тяжело. Тяжелее всего от людей, которые, не разобравшись, так и норовят бросить камень — да побольше. Но разве только мне доставалось? Вот взять даже Василия Макаровича. Это после смерти его стали превозносить, у нас же любят превозносить именно после смерти: мол, Шукшин — невероятный талант! А при жизни почти в лицо хохотали. Его это, безусловно, обижало, но он старался не показывать виду. Хотя я-то знала, как его ранят насмешки.

Помню, снимался на Киностудии имени Горького, вечером я приехала к нему, и мы отправились домой, а жили тогда в Свиблово, в общежитии. Проезжаем Институт кинематографии, я говорю:

— Мой ВГИК, как же я его люблю!

Вася невесело рассмеялся:

Камни посыпались из-за того, что он еврей. Мол, как жена могла предать память русского писателя! Такими все вдруг стали моралистами Persona Stars

— А-ха-ха, как я ненавижу ВГИК!

Его там не воспринимали всерьез. Наоборот, насмехались: приехал какой-то из Сибири «покорять Москву», черт-те во что одет: ватник и сапоги. Бедненьких и тут не любили, тем более что как и в моей ленинградской школе, так и во ВГИКе училось много детей из обеспеченных советских семейств.

Только лишь режиссер и педагог Михаил Ильич Ромм, очень внимательный и чуткий ум, рассмотрел в Шукшине талант, говорил: «Вася! Веером рассылай свои рассказы во все редакции! Они достойны быть напечатанными!»

Шукшин столько всего знал! Я это при самом первом нашем разговоре отметила. Мы ехали на съемки фильма «Какое оно, море?», где предстояло играть вместе. Прежде были немного знакомы по ВГИКу: он учился на режиссерском, да еще возглавлял комитет комсомола, как-то отчитывал меня за прогул, показался напыщенным и важным. А здесь я увидела совсем другого Шукшина. Мы тогда всю ночь проговорили. Точнее говорил он. О прочитанных книгах, да каких — русская история, религиозная философия. О Степане Разине — предводителе крестьянского восстания, а я и имени такого прежде не слышала, мимо меня прошло в школе это знание.

Когда поженились, Вася принялся лепить и из меня умного человека: «Стремись быть умнее! Разбирайся! Хотя бы то, что интересно, читай!»

Драйзера беру и с ним засыпаю. Утром обнаруживаю: Драйзер из-под подушки исчез — вместо него лежит Мережковский. Что может быть скучнее? Но Вася считал иначе и подкладывал. Чтобы я, так сказать, самообразовывалась.

Брак с Василием Макаровичем меня, конечно, очень сильно изменил. Из хулиганки, какой была с моего чудесного, милого ленинградского детства, превратилась в послушную, любящую, очень семейную. У меня и друзей-то своих собственных тогда не было — только Васины, они же были и моими. Общаться с остальными Шукшин не запрещал, но каждый раз подчеркивал: «Вон соседка есть, у нее тоже дети, с ней и общайся, а другие зачем?» Мол, нечего замужней женщине ходить по подружкам и тем более по друзьям. А мне и не хотелось. На площадку приеду, снимусь — и сразу домой, к Васе и детям.

— Некоторые из тех, кто был знаком с Василием Макаровичем, вдруг начинают вспоминать, что он был в семейной жизни человеком жестким. Тут же всплывают разговоры и про алкоголь...

— Как у каждого есть свой Пушкин, свой Есенин, так у каждого имеется и свой Шукшин. Мой Василий Макарович — это талантливый писатель, заботливый муж и отец. Если и случались ссоры — а в каких семьях их нет? — как говорится, что было, то быльем поросло. Мне вспоминается хорошее. По-доброму жили!

За вещи не держусь. Внучка родной человек, а для кого же еще мы все эти квадратные метры покупаем? Конечно для родных и близких. Презентация благотворительного проекта Sovietsky Boutique в Государственном музее А.С. Пушкина Е. Чеснокова/РИА НОВОСТИ

Маша росла очень скромной, тихой, всего боялась. Бывало, просит:

— Оль...

— Ну, что тебе надо? — вопрошает младшая, недовольная тем, что отвлекли от каких-то ее детских дел.

— Свет зажги в комнате, а то темно и страшно.

— Бери швабру и зажги сама!

Такой боевой Оля и осталась. Вася ее называл «пенек березовый». В школу пошли — сначала Маша, Оля годом позже. Машенька и там всего стеснялась, а Оля жаловалась:

— Мама! Маша ну ничего сама не может!

— Ты ей помогай, если она боится и стесняется.

Отец обеих одинаково любил, но Машу иногда боялся на руки взять. Очень уж она нежная — положит головку на плечо и затихнет. А Ольга — боевая подруга: принималась копошиться, дергать папу за волосы, за уши, Вася, смеясь, отбивался.

Вечером, когда дочки засыпали, мы с ним засиживались на кухне вдвоем — пили чай, беседовали. Его любимое место — за столом у окна. Все чаще повторял: «Вот бы пожить хотя бы до шестидесяти пяти!» Ему, видимо, казалось это ужасно далеким — шестьдесят пять и так много — эти «лишние» двадцать лет. Васе-то было всего сорок пять...

Вдруг вспомнилось, как однажды ехали в такси, Вася с Машей и Олей сзади сидели, а я впереди на пассажирском сиденье. Проезжали мимо церкви на Шереметьевской, вдруг водитель произнес — запомнила на всю жизнь:

— А это «Нечаянная Радость».

Храм так называется, где находится икона «Нечаянная Радость», — верующие ходят сюда поклониться и помолиться.

— Да? — охнули Маша с Олей. — А радость бывает «чаянная»?

— Бывает, — сказал водитель.

— Папа, а какая — «чаянная»? — спрашивает Оля.

— «Чаянная» — это когда я еду с вами и с мамой.

Батюшке говорю своему, отцу Никону:

— Я его, Шукшина, любила безумно!

Он в ответ:

— Лидия Николаевна, безумно любить не надо...

Когда Васи не стало, похоронить собирались на каком-то немецком кладбище — руководство Дома кино так распорядилось. Уже была вырыта могила. Мне-то все равно, то или другое, я в лежку лежала, не верила, что он умер. Брежнев и Косыгин «Калину красную» посмотрели — вынесли вердикт буквально в последний момент: «Все-таки Новодевичье!» Но никаких почестей, наоборот, на похоронах не присутствовали ни телевидение, ни радио. Запретили! Единственный телеоператор — друг кинооператора Васиных фильмов Толи Заболоцкого — пришел со своей камерой и втихаря что-то снимал. Прощание тоже организовали друзья во главе с Толей.

Маша сказала, что не надо было никому ничего дарить. Ей некогда, у нее очень много работы. О чем они говорили с Аней за закрытыми дверьми, мне неизвестно. Церемония открытия XXVIII Московского международного кинофестиваля Л. Ларина/PhotoXPress.ru

— Одно время ходили слухи, будто Шукшина убили.

— Много позже я познакомилась с двумя женщинами, они когда-то работали при КГБ. Признались мне по огромному секрету:

— Да, его отравили, мы все об этом знали и давали подписку о неразглашении.

Уже стояли девяностые и было как бы другое государство — Россия, а не СССР. Сказала им:

— Так об этом надо говорить, писать, кричать!

Они строго ответили:

— Ни в коем случае! И вообще вам лучше забыть об этом разговоре.

После его смерти какое-то время у нас продолжали собираться друзья. Среди них Леня Куравлев, он открывал окна и кричал на всю улицу Бочкова: «Ненавижу советскую власть!» Я очень боялась, каждый раз думала: сейчас придет милиция и заберут, спаси, Господи, сохрани и помилуй.

Кому мог помешать Василий Макарович? Он же написал сценарий и хотел снимать фильм про Разина, освободительную войну против правительства и деспотизма. Восемь лет с этой картиной не мог запуститься — не пускали, закрывали. Он ходил чернее тучи... А потом внезапно умер.

— Что же вам дало силы жить дальше?

— После похорон моя мама отвела меня, от горя еле переставляющую ноги, в храм. Там мы стояли на коленях и молились за упокой Васиной души. Просили, чтобы Господь дал нам сил и указал путь.

И Он нас не оставил. В том числе в материальном смысле. После смерти Шукшину не нужно было пробивать стены и что-либо доказывать. И даже те столичные снобы, кто вчера посмеивался над его простоватостью, рассмотрели в нем и острый ум, и талант, и признали великим русским писателем. Начали печатать — не только в СССР, но и переводили на другие языки, ставили пьесы, снимали фильмы. Нам пошли авторские отчисления, стало понятно, что не пропадем.

Девочки вступили в подростковый возраст. Маша строила планы выйти замуж и стать мамой. Оля заявила: «А мне муж не нужен, поеду путешествовать!» — так впоследствии и поступила, уехала, всюду побывала, во Франции даже пожила. Маша замуж вышла, дочку родила, деньги собирала, чтобы отдельное жилье купить, — копеечку к копеечке, она очень бережливая.

В моей жизни через год после смерти Василия Макаровича появился замечательный человек — Миша Агранович, оператор. Мы познакомились на съемках картины «Трын-трава». Когда стали жить вместе, на меня камни посыпались из-за того, что он еврей. Мол, как жена могла предать память русского писателя! Такими все вдруг стали моралистами.

Вася любим мною ничуть не меньше, чем остальные внуки и внучка, но звонят они редко. С внуком Василием (сыном Ольги) и Анной. День рождения продюсера Бари Алибасова С. Иванов/PhotoXPress.ru/яхт-клуб «Адмирал»

А ведь какая разница, еврей или нет? Был бы человек хороший. Миша замечательный, я его вспоминаю добрым словом. Умница, читающий, родители образованнейшие: мама переводчица, писала стихи, папа драматург. Он и сам очень любит стихи. Мы ложились вместе на диванчик, Миша говорил:

— Давай почитаем.

Соглашалась:

— Но начнем с детских.

— Ну давай с детских.

Я была с ним счастлива. Мысленно благодарила покойного мужа: «Вася, спасибо тебе, что послал мне такого хорошего человека».

Вася мне часто снился. Никогда не ругал во сне, наоборот, улыбался и говорил: «Хочу, чтобы все у вас было хорошо». Расценивала это как знак: раз Василий Макарович сказал, значит, и правда все будет хорошо.

Миша для Маши и Оли много доброго делал — провожал в школу, учил с ними уроки, от быта меня освобождал: за продуктами в магазин сбегает, обед приготовит.

Мы прожили лет десять. Потом он, если память мне не изменяет, влюбился в другую. И мы расстались.

Сейчас преподает во ВГИКе — ведет операторский курс. Несколько лет назад снимал документальный фильм обо мне, приехал, сидит на кухне, пьет чай, улыбается, повторяет:

— Моя любимая кухня!

Говорю:

— Миш, здесь даже мебель уже другая, все другое!

Со следующим мужем мне также повезло — я же говорю, что очень счастливая. Он был польским художником — Марек Межеевский. Я в Польше снималась: восьмисерийный сериал «Баллада о Янушке», замечательная картина, потрясающая главная роль. Почти целый год провела в Польше, мне там хорошо и работалось, и жилось. Почему-то меня принимали за польку, поляки говорили обо мне:

— Вы наша актриса!

Я поправляла:

— Нет, я русская.

Марек ухаживал, но я замуж не собиралась. Он как-то говорит:

— Знаешь, Лиденько, пани моя (так меня называл), я пребываю в трудной ситуации. Прихожу в посольство, мне говорят:

— Вы так Лидию любите, это заметно.

Отвечаю:

— Очень люблю!

Они говорят:

— Любите — ну так женитесь!

— Так она же не хочет!

— Надо с ней поговорить, убедить.

В посольстве надо мной уже смеются!

Он выглядел таким обескураженным, расстроенным, что я пожалела его — и согласилась:

— Ну раз уже смеются, придется жениться.

Марек красивый, элегантный. И хороший. Но переехав в Москву, пить стал, оттого что на работу не мог устроиться. Чужой человек — а на «Мосфильме» надо устраиваться, уметь дружить с нужными людьми, не заведешь полезные знакомства — не возьмут, мало ли талантливых художников. Никогда не делала ему замечаний, мол, ты мои деньги пропиваешь. Хотя ведь так оно и было, сам он не зарабатывал. Я его одевала-обувала и кормила. Но Марек мне помогал. Квартира всегда чистенькая — он приберет, вещи перестирает. Я ведь пропадала на гастролях и фестивалях и совершенно не успевала вести быт.

Ничего странного в этом не вижу — молодые и должны жить своей жизнью. И я такой была. Как уже рассказывала, «ленивой и нелюбопытной». Фестиваль «Восток&Запад. Классика и Авангард» в Оренбурге Е. Чеснокова/РИА НОВОСТИ

Меня бы и дальше такое положение дел устраивало, если б не его пьянки. Выпив, ревновал, скандалы стал устраивать — не со злобы, а от отчаяния: плохо человеку. Попросила его уехать в Польшу, какое-то время пожить врозь. Он уехал.

У меня есть подруга Надюша, мы дружим лет сорок, и она меня очень поддерживает. Надя не то чтобы ясновидящая, скорее невероятно интуитивный человек. Описывала мне события ближайшего будущего с потрясающей точностью. Когда я собралась в Польшу, окончательно решив разводиться, Надя сказала: «Марек тебя встретит в аэропорту... Ой, нет, не встретит. Он в горах. Поэтому и ты дозвониться до него не можешь, и от него звонков нет». И правда, он не звонил и его домашний телефон молчал, а мобильных тогда еще не изобрели. «Он постоянно думает о тебе, — добавила она тогда. — Ему будет очень больно услышать о твоем решении, но Марек тоже понимает, что будущего у вас нет».

— А как мудрая Надюша отреагировала на вашу свадьбу с Бари Алибасовым два года назад?

— Удивилась: «Уверена, что тебе нужна свадьба?» Ей эта идея не понравилась.

Но ведь мы с Бари тоже знакомы лет тридцать с лишним. Всегда прекрасно ладили, чувствовали друг друга — знаете, даже не с полувзгляда, а на еще более тонком уровне.

Я и сама как будто ясновидящей становилась. Бывало, еду на фестиваль, думаю: «Точно встречу там Бари, подойдет, положит голову на плечо и скажет: «Как же сильно я по тебе скучал, ну почему мы снова друг друга из виду потеряли?!» Представляете, все так и происходило — наша встреча, и голова на плече, и именно эти слова он произносил.

Не только Надя, но и остальные мои подруги не могут понять, до сих пор спрашивают: «Чем он тебя взял? Охмурил? Опоил? Кто он такой? Пустое место, ну что он в своей жизни сделал — собрал какую-то попсовую группочку?»

Несогласна. «На-На» были супергруппой в девяностые! Помню, как побывала впервые на их концерте. Прежде за эстрадой никогда не следила, знала разве что Шульженко и еще нескольких наших патриархов, а вот поющие и танцующие мальчики-девочки не интересовали совершенно. А тут осознала, что такое безумие зала. Их обожали! Это не просто шоу и танцы-шманцы. Такую группу надо было придумать, собрать, вложить время и силы, и сделал это именно Бари, а не кто-то другой.

Человек он необыкновенный. Очень интересно рассуждает, умница. И всегда умел дружить. Готов всем помогать, за ребят своих из группы прямо душой болел, проблемы каждого воспринимал как свои собственные и сразу бросался их решать. Как к сыновьям к музыкантам относился и относится, ведь они вместе прошли огонь и воду. В 1996 году, например, когда мы встретились в очередной раз, Бари сообщил, что уезжают в Чечню:

Если любишь, зачем спорить? А я Бари люблю. Если он настаивает, что нужны официальная регистрация и свадьба, пусть так оно и будет И. Стомахин/PhotoXPress.ru

— Пригласили перед нашими солдатами выступить, конечно мы поедем.

Сказала, что тоже хочу с ними:

— Не знаю чем, но чувствую — помогу. Может быть тем, что просто буду рядом.

Он долго отговаривал, это же опасная командировка. Я упрашивала, и Бари махнул рукой:

— Ладно! Потом не жалуйся.

Боялась конечно. Мы ездили в газике — я впереди на пассажирском сиденье, а сзади — Бари с «на-найцами» и автоматчики.

Когда проезжали по ущельям, где могли засесть снайперы, автоматчики кричали мне «Пригнитесь!» — и начинали палить так, что закладывало уши.

«На-На» давали концерты посреди боев. Приезжали и матери наших погибших ребят, рассказывали, как своих мальчишек по косточкам собирали. Мы обнимались и плакали вместе. И Бари плакал тоже.

Он любит Шукшина, не раз мне признавался: «Читаю его рассказы, и такое ощущение, будто это я сам написал». Они ведь почти из одной местности: Алтайский край, где вырос Василий Макарович, и восток Казахстана, где прошло детство Бари, географически недалеко расположены.

Недавно Оле, доченьке моей, кто-то знакомый заметил:

— Между прочим, Алибасов и внешне чем-то на Василия Макаровича похож: скулы, форма глаз...

Оля взвилась:

— Что?! Как можно даже сравнивать?!

Она ненавидит Бари. Как ни пыталась я объяснить, что он хороший и добрый человек, мне это не удалось. Завожу разговор:

— Доченька, как же, ведь в Священном Писании сказано: «Любите врагов своих...»

Оля негодует:

— Готова любить всех, кроме обоих Алибасовых — Бари и его сына!

— С Ольгой у вас многие годы сложно складывались отношения. Она жила в Сергиевом Посаде, в редких своих интервью высказывала обиды на вас. Вы говорите о ней с нежностью — «Оленька моя»... Все устаканилось?

— Дети в принципе часто предъявляют претензии родителям. Ну что делать, так устроена жизнь. Говорила, будто я ее не люблю? Это ей так казалось. Может быть, я в силу характера или воспитания не умею выражать свои чувства, как ей хотелось бы. Для меня она всегда оставалась моей доченькой и родным человеком. Как и Маша, и Настя — старшая дочь, которая выросла со своим отцом, самым первым моим мужем Вячеславом Ворониным. Настя — это отдельная тема, о которой я до сих пор не готова говорить, моя незаживающая рана. Я их очень люблю. Люблю как умею. Каждый день за каждую молюсь подолгу на коленях перед иконами. Священники говорят, что материнская молитва самая сильная. За внуков молюсь. Бабушкина молитва, думаю, не менее действенная. Дай Бог, чтобы счастливо складывались их судьбы.

Оля считает, что они оба опасны для меня и для всей семьи Шукшиных. Это ее личное мнение... из архива О. Шукшиной

— С Олиным сыном Васей тоже наладили отношения? Ведь и с ним в прошлом было непонимание.

— Вася любим мною ничуть не меньше, чем остальные внуки и внучка. Он живет отдельно — как и Макар, и Аня. Правнука, сына Макара, видела только на фотографиях — Маша показывала. Звонят редко, но ничего странного в этом не вижу — молодые и должны жить своей жизнью. И я такой была. Как уже рассказывала, «ленивой и нелюбопытной»: вместо того чтобы в Ленинграде со старшим поколением побеседовать, убегала гулять с подружками и друзьями. Понимание, что упустила неуловимо важное, пришло только с годами.

— А как Мария отнеслась к продаже ее дочерью Аней вашей питерской квартиры? Не винилась, что не внушила дочери: надо зарабатывать свое, а не транжирить чужое?

— Мне Маша сказала, что не надо было никому ничего дарить. Ей некогда, у нее очень много работы. О чем они говорили с Аней за закрытыми дверьми, мне неизвестно.

— Вернемся к отношениям с Бари. Вы чудесно дружили, так и продолжали бы дружить! Зачем понадобилось регистрировать брак и играть свадьбу?

— Бари очень поддерживал меня, когда еле ходила от горя, потеряв свою ленинградскую квартиру. Не квадратных метров жаль — обидно, что рассыпалась мечта.

Он приезжал ко мне, обнимал, повторял: «Какое счастье, что ты у меня есть! Почему же мы бесконечно теряли друг друга, так много времени упустили?»

Бари сумел найти слова, которые мне, вероятно, в тот момент хотелось услышать. Потом сделал предложение: «Хочу, чтобы ты стала моей женушкой». Снова обнимал, улыбался: «Жалко тебе, что ли?»

Мне было не жалко, а точнее индифферентно. Но жизнь меня так воспитала (точнее, Вася воспитал): если любишь, зачем спорить? А я Бари люблю. Если он настаивает, что нужны официальная регистрация и свадьба, пусть так оно и будет.

— В прессе писали, что якобы он пообещал защитить вас от «алчных ваших детей и внуков».

— Нет, ни о детях, ни о внуках в данном случае речи не шло, он просто сказал, что хочет меня защищать и быть рядом до могилки. Говорил, что я ему нужна, что мы должны быть вместе. Я подумала: неслучайно ведь судьба нас сводила, разводила и снова свела, значит, это нужно Богу, любовь — она ведь от Бога. И я сказала да.

Нет, не смутило, что я уже не дева юная и Алибасов тоже не мальчик. Вот будет вам восемьдесят, тогда и поговорим. Чувства не угасают, человек не меньше, чем в молодости, способен и любить, и страдать. Возможно, у кого-то иначе, а я с годами чувствительнее стала.

...я так не считаю. Жизнь научила никого не осуждать. Помолюсь и думаю: все будет хорошо Persona Stars

Бари радовался: «Свадьба будет шикарной, я тебе обещаю!» А мне-то все равно, шикарная или вообще никакая, главное, чтобы он был здоров и доволен. Чтобы улыбался.

В какой-то момент вдруг заговорил об имуществе:

— Я все переписал на сына. Так что после моей смерти все будет принадлежать ему.

Раз сказал, второй, пятый... Я не выдержала:

— Мне-то зачем об этом знать? В ваши с сыном отношения не встреваю и не собираюсь и на имущество твое не претендую.

Потом замечаю: у него с каждым днем настроение все хуже. Но я никогда не имела привычки влезать в мужские дела, а сам он молчал. Позже его помощник Сережа Моцарь мне рассказал, что спонсор Бари отказался его поддержать: «На такую свадьбу, как затеял Бари Каримович, я денег не дам». А я-то думаю: что такое? Бари ходит мрачный, злой, боюсь на эти темы с ним заговаривать. Он мне не рассказывал — от Сережи узнала.

— После свадьбы вы ведь все равно разъехались — Бари Каримович продолжал жить в своей квартире на Арбате, вы — в своей на Бочкова. Зачем такой брак?

— Я полагала, что вместе будем жить. Точно не в его арбатской квартире, обустроенной как офис и не приспособленной для жилья. И не в моей — Оля не позволила бы чтобы в квартире Василия Макаровича поселился Бари, а она является собственницей одной второй доли в ней.

Мы могли бы поселиться в моей квартире в подмосковном Троицке, обсуждали это, и Бари был не против, но тянул с переездом, говорил, что не пускают дела.

Алибасовым крутило его окружение, в первую очередь сын. Пока он жил своей жизнью, менял девушек и жен, не сильно вникая в проблемы отца, все у нас было хорошо. Потом вдруг начал накручивать Бари, внушать ему всякое: якобы мы с Олей сможем претендовать на недвижимость Алибасова. Знаю об этом от общих знакомых, лично присутствовавших при этом разговоре.

В одной из телепередач мой муж заявил про Олю: якобы она продала две мои квартиры в Шуе.

Наглая ложь, не было никаких двух квартир! В Шуе — одна, маленькая. Причем Оля ее сама себе купила, рядом с монастырем. Я ни копейки на эту квартиру не давала!

Попросила его перестать лить грязь на мою семью. Он говорит: «Машу я не трогаю».

Ну правильно, Маша же самоустранилась — мол, делайте что хотите, а я не вмешиваюсь.

Оля заселилась со мной в квартиру на Бочкова. С ее слов, чтобы не пустить туда на постоянное место жительства моего мужа, а также его сына. Оля считает, что они оба опасны для меня и для всей семьи Шукшиных. Это ее личное мнение, я его не разделяю.

Всем сердцем благодарна своему адвокату.С Юлией Владимировной Вербицкой-Линник из архива Л. Шукшиной

Оля помогает в быту, в том числе платит коммунальные взносы за обе квартиры — на Бочкова и в Троицке. Однажды, это было чуть меньше года назад, говорит мне с изумлением:

— У троицкой квартиры почему-то новый собственник. Не Федосеева-Шукшина Л.Н., а некий Моцарь С.О.! Ты не знаешь, кто это?

Говорю:

— Вообще-то Моцарь — это помощник Бари. Но при чем здесь он? Бари действительно возил меня к своему юристу, а там попросил подписать некий документ. Перед этим мы договаривались, что если я умру раньше, Бари как супруг наследует квартиру в Троицке и позже перепишет ее на моих пока еще несовершеннолетних внуков — младших детей Маши Фому и Фоку.

— Разве нельзя было напрямую завещать жилье Фоме и Фоке, как вы и хотели?

— Бари говорил, что так будет быстрее и правильнее. Я снова не стала спорить. Честно говоря, не подумала, что здесь может быть какой-то подвох. И сейчас уверена, что Бари ни при чем и некрасивая ситуация сложилась помимо его воли.

Прежде чем подписать любой документ, надо сначала его показать своему грамотному адвокату. Теперь об этом точно знаю! Оказывается, вместо завещания мне дали подписать дарственную — и жилплощадь отошла Бари, а он переписал ее на помощника. Зачем — до сих пор так и не объяснил, путано говорит о каких-то якобы налогах, но я совершенно ничего в этом не понимаю.

Оля снова негодует: «Он тебя обманул!»

Мой адвокат Юлия Вербицкая-Линник, без которой не знаю, что бы я делала, в очередной раз напоминает мне фразу, которую любил повторять Василий Макарович. Впрочем, я и сама ее помню: «Если у тебя получилось обмануть человека, это не значит, что он дурак, это значит, что тебе доверяли больше, чем ты этого заслуживаешь». Она добавляет: «Существует закон Вселенной: если что-то мерзкое совершаешь в отношении другого человека — будь готов, что то же самое однажды сделают и в отношении тебя самого. Пусть Бари Каримович не удивляется, когда прилетит бумеранг и он сам останется без всего. С таким ушлым сыном может оказаться где угодно — в доме престарелых, на вокзале... Угадайте, куда придет жить? К вам. И ведь вы его примете, потому что вы добрая».

Ну конечно приму.

Троицкая квартира вернулась ко мне — суд мне ее вернул.

Знаете, в одном фильме я играла судью и судила по сценарию преступницу, а ту играла моя дочь Маша. Я сидела в мантии, серьезная, дочь мне после съемок говорит: «Мама, я смотрела на тебя и не узнавала, такой ты была строгой».

Окружение Бари уверяло: «Ты никогда не вернешь квартиру, ты проиграла, смирись». Но мы пошли за справедливостью и нашли ее. Пресс-конференция, посвященная музыкальному фестивалю «Russian Woodstock 2020» в продюсерском центре Игоря Сандлера С. Виноградов/ТАСС

Вот и наше дело рассматривала судья Троицкого районного суда Елена Александровна Ежова. Я на нее смотрела и вдруг перестала бояться всей этой ситуации, поняв, что она умная, достойная и своим справедливым решением сможет меня защитить. Всем сердцем благодарна ей и своему адвокату Юлии Владимировне. Без Юлии я бы даже не решилась обратиться в суд, ведь все мое окружение и окружение Бари уверяло: «Ты никогда не вернешь квартиру, ты проиграла, смирись». Но все-таки мы пошли за справедливостью и нашли ее. За здоровье всех, кто мне помогал, молюсь каждый день и буду молиться дальше.

Не исключаю, что в Троицке мы все-таки будем жить с Бари. Пока я на Бочкова с Олей, она помогает, уезжать, к счастью, не собирается, ну как я без нее? Бари живет у себя на Арбате. У нас нет возможности встретиться из-за режима самоизоляции, но стараюсь ему звонить. Беседуем о жизни, о книгах, а вот о квартирах и он молчит, и я тему не трогаю. Как будто ничего и не было.

Молюсь, чтобы неприятности в жизни Бари закончились. Что бы о нем ни говорили, для меня очевидно одно: он несчастный человек. У Шукшина все-таки была семья, и мы его очень любили и любим. А вокруг Бари много лжи и людей с недобрыми помыслами. Сделаю все, что в моих силах, чтобы его спасти. За него молилась и молюсь все это время. Очень надеюсь, что удалось отмолить.

Прошу, чтобы Бог не забирал меня пока. Хочу жить, помогать в силу своих возможностей. Иногда даже словом. Как говорят, доброе слово и кошке приятно. У меня кошек нет, собак нет, но я никогда не обижу ни одно животное. Вон у соседки моей собака большая красивая и кот рыжий старый, они меня обожают. Соседка их выпускает гулять одних и каждый раз говорит: «Лид, представляешь, они стоят в коридоре и смотрят оба на твою дверь, ждут, когда ты выйдешь и погладишь. Животные чувствуют доброго человека!»

— Вы такая красивая сейчас, потому что улыбаетесь!

— Улыбку мою Вася любил. Говорил:

— Улыбайся, тебе идет.

Я ему отвечала:

— А тебе идет, когда смеешься!

И он смеялся.

Иногда мне кажется, что Шукшин и сейчас смотрит на меня с небес и улыбается. Я-то к нему нередко обращаюсь. В последнее время все чаще прощения прошу: «Вась, все бывает в жизни, полюбила я Бари, хочется помочь ему. Ты, — говорю, — Вась, помолись за меня. Чтобы мне было полегче жить. А то очень уж тяжело порой».

Вокруг Бари много лжи и людей с недобрыми помыслами. Сделаю все, что в моих силах, чтобы его спасти. За него молилась и молюсь. Кинофестиваль «Окно в Европу» в Выборге А. Даничев /РИА Новости

— Признайтесь, скучаете по кинематографу?

— Пять лет не снимаюсь, есть быть точной. Не предлагают ничего стоящего — а лишь бы появляться на экране не хочу.

Какое-то время назад через Машу передали сценарий, я стала читать. Моя героиня — бабушка за восемьдесят, у нее дочери, внучки, а сама она «железная леди». У нее на Новый год день рождения, семья собирается, бабушка говорит:

— Дедушку забыли, где он?

— В своей комнате, — отвечают дети и внуки.

Внучка бежит в дедушкину комнату — приносит урну с прахом, все по очереди подходят к этой урне и здороваются...

Съемки пока перенесли, Маша говорит, мол, жди, не волнуйся. А я и не волнуюсь, просто перебирала бумаги и попался на глаза этот сценарий. Написано: «комедия». Возможно, и снимут хорошо. Зависит от многого.

Мне, например, на съемках всегда нравилось и нравится импровизировать, придумывать на ходу. Правда, не все режиссеры такую самодеятельность приветствуют. Например Николай Губенко — а мы дружили, я у него снималась, — если вдруг вставляла хоть слово от себя или, того хуже, изменяла предложение, категорически возражал: «Пожалуйста, Лида, от сценария не отходим!»

А Василий Макарович, наоборот, говорил: «Лид, если тебе удобно так произносить, то и произноси». И не потому что я — жена и мне как бы позволены преференции. Он одинаково ко всем относился, главное, чтобы артисту было удобно.

Илья Фрэз, у которого я снималась в «Вам и не снилось...», как и Губенко, требовал: «Дословно по сценарию!» При том что сама автор повести Галина Щербакова присутствовала на съемках и восклицала:

— Браво, Лидия Николаевна, вы нашли очень точные слова для нашей героини!

Однако Фрэз упорствовал:

— Никакой самодеятельности!

Мы с Галиной принимались с ним спорить — и после нескольких часов режиссер чаще всего шел на уступки.

Хотя стычки «местного значения» иногда происходили, в целом у меня со всеми складывались хорошие отношения — и с режиссерами, и с авторами. Ролей, вы правы, много, но конечно, самые любимые связаны с Василием Макаровичем.

Перед сном мысленно опять беседую с Васей: «Вот ты мечтал хотя бы до шестидесяти пяти дожить. А я до сих пор не могу поверить, что мне уже восемьдесят два. Не чувствую в душе этой цифры. Если б не мои больные ноги, я бы, наверное, прыгала и танцевала, честное слово. Ноженьки только подводят — болят, и сильно. Но я опять читаю молитву — встаю и иду». Живу с молитвой. Как мама научила.

Редакция благодарит адвокатское агентство «Вербицкая и партнеры» за помощь в подготовке материала.

Статьи по теме:

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх