Вспоминаем знаменитый танец Челентано в чане с виноградом и другие знаковые моменты фильма.
Знаменитый итальянский ромком «Укрощение строптивого» (1980) с Адриано Челентано и Орнеллой Мути в главных ролях – ровесник памятной Олимпиады в Москве, снятый легендарным дуэтом комедиографов Кастеллано-Пиполо – так хорошо известен на постсоветском пространстве, что вряд ли нуждается в сколько-нибудь подробной аннотации.
Тем не менее – приличия ради – соблюдём минимальный жанровый этикет.
Элиа Кодоньо – зажиточный итальянский фермер 40 лет отроду, чьи главные социальные характеристики – скверный характер и упорное нежелание жениться. Элиа, которого знакомые справедливо сравнивают с медведем, не жалует посторонних и ссорится со всеми, кто попадается под руку, зато прекрасно ладит с животными и своими работниками, включая пожилую темнокожую экономку Мами, тщетно пытающуюся подыскать хозяину спутницу жизни. Начало картины выстроено таким образом, что зритель узнаёт о герое из отрывочных рассказов его земляков газетному репортёру, тогда как сам персонаж Челентано до поры не появляется в кадре. А появившись, устраивает односельчанам форменный разнос, попутно подтверждая их свидетельские показания.
Поскольку сюжетный тезис экспозиционной части прямо гласит о связи скверного характера Элии с его холостым статусом (что здесь причина, а что – следствие, решайте сами), довольно скоро становится понятно: анонсируемое событие фильма – женитьба, к которой повествование рано или поздно должно каким-то образом вырулить. Самой упорной претенденткой на сердце нелюдимого бобыля становится случайная ночная гостья Лиза Сильвестри, буквально свалившаяся на него как снег на голову. Точнее – пришедшая с дождём.
За что именно «Укрощение строптивого» так полюбилось советскому зрителю, сказать трудно. Впрочем, трудно назвать одну причину – проще определить комплекс таковых. Брутальное обаяние обезьяноподобного Адриано Челентано, нежная сексуальность пикантной Орнеллы Мути, наивная, неправдоподобная, карикатурная, но оттого ещё более весёлая история и, конечно, нарочитая южная экспрессивность персонажей, какой всегда хватало в итальянских, французских и латиноамериканских лентах, попадавших в советский прокат, но заметно недоставало в отечественных. По сути, весь фильм, начиная с появления Лизы в доме Элии, представляет собой изнурительную схватку за неприступное сердце последнего, перерастающую в продолжительное состязание в язвительности и эмоциональные качели: не успевают герои заключить хрупкое перемирие, как тут же ссорятся вновь, ненадолго находят общий язык – и по новой разносят друг друга в пух и прах. Экранные образы Челентано и Мути не похожи во всём, кроме двух общих черт – неисправимого упрямства и взрывной импульсивности. Эта, если угодно, «итальянскость» происходящего особенно явно запечатлена в ряде сколь фантасмагоричных, столь и хрестоматийных сцен.
Обманка – ключевой драматургический ход, используемый в «Укрощении строптивого». Исходная неожиданность здешнего романтического сюжета состоит в том, что не ретивый кавалер терпеливо добивается внимания капризной леди, а городская модница настойчиво пытается понравиться неотёсанному деревенщине, который старше её на 15 лет. Кастеллано и Пиполо раз за разом обманывают зрительские ожидания, а персонажи – друг друга. Элиа пугает очередную непрошеную невесту накладными вампирскими клыками и не спешит впускать в дом промокшую до нитки незнакомку, Лиза вместо отеля умышленно звонит на автозаправку и симулирует недуг, дабы задержаться в гостях, а, в сердцах отвесив полюбившемуся мужлану звонкую пощёчину, получает в ответ симметричную сдачу, что невозможно представить в рассказе о галантном джентльмене. Кроме того, авторы регулярно дурачат зрителя визуальными обманками вроде теннисного «матча» или гэга с велосипедом, где подлинный смысл сцены, раскрывающийся в её финале, не соответствует или прямо противоречит ситуации, заявленной в лукавом начале.
За романтической линией и комической обёрткой картины, где телескоп выступает средством разоблачения, а колка дров метафорически заменяет половой акт, скрывается ряд вполне серьёзных самостоятельных тем. Конфликт города и села, цивилизации и традиции, машинного прогресса и ручного труда, праздной лености и работы на земле, светского лицемерия и простолюдинной искренности, ошибочного и подлинного призвания, токсичного социума и дикой природы – всё это бережно упаковано в «Укрощение строптивого», но привычно меркнет на фоне основного сюжета. При всей своей внешней мизантропии и мизогинии Элиа как никто другой в фильме близок, дружелюбен и уважителен к миру животных, что существенно облагораживает его колючий образ и оправдывает дурной характер. Неизрасходованная нежность героя, недоступная соседям и другим землякам, в полной мере адресуется братьям меньшим: достаточно вспомнить его охоту на браконьеров, дипломатичные «переговоры» со стаей ворон, радость по поводу отёла родной бурёнки или задушевные диалоги с домашним псом (по совместительству – партнёром по игре в шахматы) и собственной свиньёй.
Едва ли не главный вопрос, спрятанный в фильме между строк: что именно и кого именно можно считать нормальным, и следует ли вообще оглядываться на понятие нормы – как в общественной, так и в личной жизни? Кто более нормален – встроенный в социум лицемер-бездельник или нелюдимый, но честный трудяга? Кто более нормален – девушка, исходящая в делах амурных из рационального расчёта, или изысканная горожанка, пленённая очарованием своенравного сельского фермера? В конечном счёте – не всё ли равно, если ты занят любимым делом, а рядом с тобой – любимый человек? В том числе об этом здоровом эгоизме и независимом от эфемерных общественных стандартов и мнения окружающих выборе повествует старая добрая итальянская комедия «Укрощение строптивого».
Статьи по теме:
Свежие комментарии