«Однажды, уезжая в командировку, Волчек оставила Квашу в театре за старшего. Приезжает и...
«Однажды, уезжая в командировку, Волчек оставила Квашу в театре за старшего. Приезжает и обнаруживает, что он и Гафт, с которым Кваша всегда был в прекрасных отношениях, не разговаривают.
Оказалось, за время ее отсутствия Игорь умудрился «влепить» другу официальный выговор», — рассказывают коллеги Игоря Кваши Борис Любимов и Елена Миллиоти. Елена Миллиоти, актриса Московского театра «Современник», заслуженная артистка РСФСР:Игорь Кваша был ужасный спорщик, особенно если разговор заходил о футболе, который он очень любил. Не дай бог кому-то сказать что-то ему поперек — Кваша впадал в ярость, долго доказывал свою правоту, а на следующий день обязательно приносил доказательство. Например, газету, где подтверждалась его оценка: «Вот видишь, я был прав!» И на сцене, если Кваша «упирался рогом», его было не сдвинуть. Режиссеры предпочитали сразу с ним соглашаться: «Все нормально, Игорь Владимирович. Не волнуйтесь. Все хорошо».
Для того чтобы в советские годы получить звание народного артиста, нужно было быть либо партийным, либо занимать избираемую общественную должность, то есть иметь доверие народа. Игорь Кваша был беспартийным. И чтобы ему получить звание, которого Кваша, безусловно, давно заслуживал, мы решили избрать его председателем месткома «Современника». Действительно, звание Кваше вскоре после этого дали. Но два года он возглавлял наш «сумасшедший» актерский местком и в этой должности сделал для театра очень много. И в связи с этим возникала масса противоречий с дирекцией театра, а иногда и худсоветом, в который входила половина членов того же месткома (Игорь Кваша, Мила Иванова, Гена Фролов, я). Например, на заседании худсовета выступает Галя Волчек: «Мы решили... О господи, что же я говорю: «Мы решили…» Ведь еще же надо, чтобы это утвердил местком. А местком будет, как всегда, против, будет опять орать». И мрачный Игорь, понимая, в чей огород этот камень, тут же отвечал: «Конечно, будем против. Что это ты еще придумала?»
Как и всякая профсоюзная организация, наш местком доставал путевки в санатории и детские лагеря, «выбивал» сотрудникам театра квартиры или комнаты, а у нашей дирекции — премии, организовывал праздники и юбилеи. Игорь часто был инициатором капустников. Но главным достижением Кваши в этой должности было то, что он смог перенести отпуск в театре с сентября на август, по просьбе наших актрис-матерей. Ведь когда дети идут в школу, становится не до отдыха. Организовать это было технически очень трудно, требовалось внести изменения в огромное количество документов и получить массу разрешений. Но Кваша ходил в дирекцию, гневался, кричал, обосновывал, доказывал. А гнева его боялись! Когда он входил в раж и впадал в ярость, начинало трясти всех вокруг, и тут лучше всего было с ним согласиться и уступить.
Был смешной случай: Галя ведет репетицию, вдруг с бельэтажа раздается чей-то свист. Волчек командует «Стоп!» и начинает вглядываться в темноту зала — свист вроде бы смолкает. Репетиция продолжилась, и вдруг опять кто-то свистит. Галина Борисовна кричит: «Что за гад хулиганит?! Пойдите проверьте, кто там на бельэтаже!» И вдруг невозмутимый голос Кваши откуда-то сверху: «Галюнь, да это же я». — «Ах, это ты, Игорек… Ну, свисти, свисти», — тут же меняет тон Волчек.
Игорь и Галя с института были самыми близкими друзьями. Однажды, уезжая в командировку, Волчек оставила Квашу в театре за старшего. Приезжает и обнаруживает, что он и Гафт, с которым Кваша всегда был в прекрасных отношениях, не разговаривают. Оказалось, за время ее отсутствия Игорь умудрился «влепить» другу официальный выговор. Такой уж у него был характер — бескомпромиссный, непримиримый.
Борис Любимов, и. о. ректора Высшего театрального училища имени М. С. Щепкина, заместитель художественного руководителя Малого театра:Я был пятиклассником, когда в гостях у Пети Штейна, с которым мы в школе сидели за одной партой, увидел Игоря Квашу на фотографии. Это была свадебная фотография Игоря и Татьяны — Петиной сестры по матери. Ни об актере Кваше, ни о театре «Современник» я тогда еще не слышал, и это неудивительно, потому что театр на тот момент еще даже не имел собственного здания.
Наша семья жила в писательском доме недалеко от метро «Аэропорт». По лестничной клетке с нами соседствовал драматург Викто р Розов (кстати, с постановок именно его пьес начался «Современник»), на три этажа выше — Алексей Арбузов, а напротив нас — драматург Александр Штейн, отец Пети и отчим Татьяны. На правах родственника исполнителя главной роли Петя в первый раз повел меня в «Современник» — тогда спектакли шли в зале гостиницы «Советская» (там теперь театр «Ромэн»). В спектакле «Два цвета» Игорь Кваша играл главную роль. Петя Штейн, даром что пятиклассник, в первый наш поход в «Современник» был в костюме и галстуке, а я просто в пиджаке. И когда мы с ним после спектакля зашли за кулисы, Олег Табаков меня спросил: «А ты почему не в галстуке?» Я очень смутился и с тех пор терпеть не могу галстуки, по возможности стараюсь их не носить.
По-настоящему общаться с актерами «Современника» я стал, когда в 16 лет из обычной школы перешел в школу рабочей молодежи и устроился работать осветителем в «Современник». Моя работа пришлась на сезон 63—64-го годов, Игорь тогда в качестве режиссера ставил спектакль «Сирано де Бержерак», где сам исполнял роль Сирано, а на роль Роксаны назначил Людмилу Гурченко. Для удобства репетиций вторым составом он ввел на свою роль Мишу Козакова, который тоже мечтал сыграть Сирано. Надо сказать, что режиссером Игорь был требовательным. Как-то раз в своей осветительской работе я что-то напортачил, и он на меня та-а-ак рыкнул! Но это, конечно, по большей части был педагогический прием, чтобы я прочувствовал, что здесь я не обитатель дома у метро «Аэропорт», а рабочий «Современника». Того благодушия, той терпеливой доброжелательности, которые проснулись у Игоря в передаче «Жди меня», в то время за ним не наблюдалось.
Кваша проучил заснувшего режиссера
Совсем по-другому мне в ту пору «доставалось» от Козакова. В изобразительном ряду постановки «Двое на качелях» важную роль играли фонари и окна американского города. И я, осветитель, должен был включать и выключать лампочки. То есть постоянно находился за кулисами. И Миша Козаков в перерывах между своими сценами, проходя мимо меня, всякий раз шутливо давал мне пенделя. А я ничем не мог ответить, ведь надо было соблюдать тишину, и отойти от своей аппаратуры я не мог. Все еще были так молоды: Олегу Далю было всего 22 года, Мише Козакову — 29, а Игорю Кваше — 30, но он уже ставил спектакли!
После школы и я, и Петя Штейн поступили в ГИТИС — он стал режиссером, а я театроведом. К тому времени относится одна очень забавная история. Виталий Яковлевич Виленкин, педагог Школы-студии МХАТ, человек, очень близкий «Современнику», защитил докторскую диссертацию и устроил по этому поводу банкет в Центральном доме работников искусств. В числе приглашенных был и я, студент третьего курса. Стол поставили буквой «П», хотя расселись все, скорее, буквой «Г» — почему-то пришли не все гости. И по окончании застолья осталось много чего несъеденного и невыпитого. Все расходятся, а Игорь Кваша говорит: «Мы это так не оставим! Берем с собой и едем продолжать». Педагог ГИТИСа и режиссер МХАТа Иосиф Раевский, который был соседом Игоря по дому, подхватывает: «Я всех приглашаю к себе». Раевский поехал вперед на машине, а мы весело и неспешно пошли пешком от ЦДРИ до улицы Немировича-Данченко (сейчас называется Глинищевский переулок). Когда пришли, дверь в квартиру Раевских нам открыла домработница и сообщила, что Иосиф Моисеевич уже лег спать. Мы «обозлились», конечно. И Игорь придумал, как «проучить» почтенного профессора. Раскрутили пожарный шланг, примотали его к ручке двери Раевского, а дальше привязали к противоположной соседской двери. Целое представление! Надо было видеть, с каким азартом Кваша осуществлял этот проект. После чего мы пошли к Игорю домой, где просидели до открытия метро, мешая бедной Тане спать (она была врачом, и ей нужно было рано утром вставать)...
Вообще, в молодости Игорю были свойственны подобные проказы. В школе он учился плохо. Не отличался прилежным поведением и в институте. Например, преподавателя по скучным общественно-политическим дисциплинам они с однокашниками прямо во время лекции привязали веревкой к доске. А тот так увлеченно рассказывал свой предмет, что ничего не замечал. Естественно, до тех пор, пока не сдвинулся с места… Но учился в институте Игорь на отлично. При этом лекции они с друзьями списывали у самой прилежной ученицы Ирины Скобцевой. Игорю нужна была повышенная стипендия, так как жили они с мамой очень тяжело.
На их же курсе учились Галина Волчек, Людмила Иванова, Анатолий Кузнецов и Светлана Мизери. Именно она стала первой женой Кваши. Они знали друг друга, можно сказать, с детства: оба арбатские, вместе занимались в театральном кружке при городском Дворце пионеров. Учась в институте, они поженились, но уже к диплому их брак распался. При этом бывшие супруги сохранили добрые отношения на всю жизнь и вместе несколько лет работали в «Современнике» до перехода Мизери в Театр Маяковского.
Со второй женой — Татьяной Путиевской — Квашу познакомила Галина Волчек. Случилось это в Коктебеле, где Галина Борисовна снималась в картине «Дон Кихот». Игорь приехал к ней погостить и искупаться в море. Там же в Доме творчества отдыхали Александр Петрович Штейн с женой и падчерицей Татьяной. Галина была знакома с этой семьей, очень симпатизировала Татьяне и познакомила с ней Игоря Квашу. Наверное, это была классическая любовь с первого взгляда, потому что уже по возвращении в Москву Игорь сделал Татьяне предложение. Вскоре они поженились, родился сын Владимир. Татьяна Семеновна была врачом-рентгенологом, но в театре ее считали своей. Наверное, потому, что она появилась в «Современнике», когда все только начиналось…
Первым спектаклем зарождающегося театра, поставленным Олегом Ефремовым с молодыми артистами, стали «Вечно живые» по пьесе нашего соседа Виктора Розова (эта пьеса легла в основу сценария фильма «Летят журавли». — Прим. ред.). Названия «Современник» тогда еще не было, театр назывался «Студия молодых актеров», а Игорь Кваша еще числился актером МХАТа, куда его приняли после окончания Школы-студии в 1955 году. На легендарной сцене он играл небольшие роли в спектаклях «Кремлевские куранты» (беспризорника), «Беспокойная старость» (студента), репетировал пажа в «Марии Стюарт». В общем, во МХАТе больших ролей ему не предлагали. А в «Современнике» сразу стали давать главные.
Когда Игорь репетировал, все рыдали
Е. М.: Я помню Игоря в нашем спектакле «Вечно живые». В «Вечно живых» у меня была небольшая роль, а Игорь Кваша играл Володю — того, кто присутствовал на фронте при смерти героя. У него был потрясающий монолог. Все участники спектакля всякий раз, когда Игорь репетировал, рыдали во время этого монолога. И не потому, что мы были сентиментальными, а потому, что Кваша так гениально играл. И Света Мизери, его первая жена, замечательно исполняла в этом спектакле роль Вероники. Во время сцены, где она произносила «Я умираю, Анна Михайловна…», мы тоже всегда плакали...
Б. Л.: В конце 60-х годов Игорь Кваша играл очень много. Тут и «Оглянись во гневе», и роль Пестеля в «Декабристах», и параллельно роль Свердлова в «Большевиках». Позже, когда в фильме «Год, как жизнь» он сыграл роль молодого Карла Маркса (а Андрей Миронов — Фридриха Энгельса), на одном дне рождения наших общих друзей я не очень деликатно спросил Квашу: «Игорь, на хрена ты Маркса сыграл?» Он ответил: «Маркс-то что, он хоть человеком хорошим был. Вот на хрена я Свердлова играл?!»
Кстати, с Андреем Мироновым они не случайно несколько раз встречались на съемочной площадке — они и в жизни крепко дружили, и, например, в «Достоянии республики» Квашу уговорил сниматься именно Миронов. Это была хорошая возможность провести время вместе, но еще Игоря обрадовало то, что съемки будут проходить в Кирилло-Белозерском монастыре, недалеко от Ферапонтова монастыря, где сохранились знаменитые фрески иконописца Дионисия. Игорь очень увлекался живописью — любил импрессионистов, интересовался работами древнерусских мастеров и одно время даже коллекционировал иконы. Он и сам писал замечательные картины.
Еще он был очень спортивным человеком: в юности занимался футболом, хоккеем, фехтованием, а по конному спорту даже имел разряд. Кстати, в «Достоянии республики» все трюки Кваша выполнял сам — скакал на лошади и падал с нее, когда его героя убивали. За этот эпизод в дополнение к актерскому гонорару Игорю даже заплатили и «трюковой» — как каскадеру. Помню, мы с ним одновременно оказались на отдыхе в Ялте. Недалеко от нашего санатория была вышка для прыжков в воду, и Игорь, ко всеобщему ужасу, нырял в море с самой верхней площадки.
Мне, как театроведу, Игорь Владимирович был всегда невероятно интересен. Есть артисты, работу которых я не могу разложить на составляющие и объяснить, как они играют. Кваша был как раз одним из таких. Помню, как мы с Галиной Борисовной Волчек (а я с 1977 года на протяжении примерно пяти лет был членом художественного совета «Современника» — думаю, что в большой мере по инициативе Игоря Кваши) подбирали большую и серьезную роль для него к 45-летию. Я предложил поставить «Врага народа» Ибсена, и мне доверили сделать литературную обработку. Эту пьесу я рекомендовал не случайно: с одной стороны, она не политическая и формально к ней нельзя было придраться. Но, с другой стороны, даже в начале XX века, когда она шла в Художественном театре, зрители воспринимали пьесу как революционную. Потому что там главный герой доктор Стокман противопоставляет себя бургомистру, то есть власти. И это соотносилось с основной концепцией «Современника». Игорю, конечно, хотелось, чтобы спектакль, как и пьеса, назывался «Враг народа». Но в то время проект с таким названием точно бы не выпустили. Тогда решили назвать спектакль по имени главного героя. С названием «Доктор Стокман» постановку удалось выпустить с минимальными замечаниями цензоров в начале 1979 года. А через год после премьеры Андрей Сахаров был выслан в город Горький, и спектакль неожиданно приобрел такое актуальное значение, которое и не задумывалось в 1978 году…
Е. М.: Игорь Кваша прекрасно читал стихи — великолепно разбирался в поэзии. В 70—80-е годы записал несколько циклов поэтических передач на радио. Он дружил с самыми видными представителями поколения «шестидесятников» — поэтами Беллой Ахмадулиной, Давидом Самойловым, Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским. И художниками: Львом Збарским, Борей Мессерером, оформлявшим спектакль Кваши «Сирано де Бержерак», и Борисом Биргером. Биргер оформил большинство спектаклей Игоря, например, «Кот домашний средней пушистости», «Дни Турбиных». Музыку к спектаклям Кваши писал знаменитый на весь мир Эдисон Денисов.
Б. Л.: Но самое большое впечатление Кваша произвел на меня в спектакле «На дне» в постановке Галины Волчек. Зная, что они за это берутся, я был уверен, что Кваше достанется роль Сатина. Со своим гражданственным запалом, со своим характером Игорь мог бы, конечно, произнести монологи Сатина очень убедительно. А старика Луку, казалось, впору было играть Евстигнееву, как самому старшему из актеров труппы. Но Галина Борисовна предложила гораздо более интересный ход, сработала на контрасте. Человечество, прошедшее через революции 1905-го и 1917 годов, через лагеря, через фашизм, фразу «Человек — это звучит гордо» уже не могло понимать ровно так же, как понимали ее в 1902 году. И Евстигнеев в спектакле это произносил абсолютно по-новому — горько, сложно. А Кваша роль Луки, которого «мяли много» в жизни, играл на сопротивление: сам он был человеком совсем не мягким по своей натуре. Зато поиск Кваши той самой «мягкости» в себе для спектакля «На дне» десятилетия спустя привел его к программе «Жди меня». Будучи достаточно закрытым и зачастую мрачным человеком, он сумел «раскопать» в себе доброжелательность, открытость. А в шестидесятые Игорь Кваша с Аллой Покровской даже иногда в шутку спорили на худсоветах и сборах труппы по поводу того, кто из них самый «злой» в театре.
Игорь так и не смог простить Олега Ефремова
Алла Покровская была женой создателя «Современника» Олега Ефремова. Уход Ефремова из театра Кваша переживал мучительно, буквально до слез. Ведь на этапе становления «Современника» они очень близко дружили, были абсолютными единомышленниками. Они даже однажды клятву дали, что всегда будут верны своему делу, и записали ее на клочке бумаги. Игорь Кваша пронес этот листочек с клятвой в прямом и переносном смысле через всю жизнь.
Все мы в молодости даем клятвы... Я не имею права судить Ефремова за то, что он ушел в Художественный театр. Но, например, Кваша, которого Николай Охлопков когда-то звал на роль Гамлета в Театр Маяковского, отказал великому режиссеру — навсегда остался верен клятве, данной другу и «Современнику». Игорь мне рассказывал так: «Николай Павлович пригласил нас с женой в ресторан. Сообщил о своих планах на меня. А я ему несколько по-пижонски ответил: «Вы же «Гамлета» играете в переводе Лозинского, а я могу играть только в переводе Пастернака». Весь «Современник» очень тяжело переживал уход Ефремова во МХАТ, а Игорь Владимирович испытывал боль не только от разрыва творческих отношений с Олегом Николаевичем, но и от потери человека, которого любил и которому верил.
В 1997 году, когда умер Виталий Яковлевич Виленкин, Игорь был бесконечно возмущен, что МХАТ в лице Ефремова не оказал человеку, который отдал этому театру всю жизнь, должные почести. Мне он с огромной горечью говорил, что никогда не сможет простить этого Ефремову. Виленкин был одним из самых близких Игорю людей. Ни разу не женатый и не имевший детей, Виталий Яковлевич обожал Квашу как собственного сына. В свою очередь, Игорь, рано оставшийся без отца, очень трепетно относился к Виленкину.
Игоря вырастила мать. Дору Захаровну я видел несколько раз, она была учителем, но не простым, а дефектологом и сурдопедагогом — работала с людьми с ограниченными возможностями. По внешнему виду, прическе — типичная учительница. Очень положительная, степенная, аккуратная, исполнительная, заботливая — у нее был совершенно не «квашовский» характер. Игорь, вероятно, темпераментом пошел в отца. Владимир Ильич Кваша был доктором химических наук. В начале войны ушел на фронт и примерно через год пропал без вести… Это стало для Игоря самой страшной бедой всей жизни. Долгие годы он жил надеждой, что отец вернется или найдется где-нибудь живым. Потом, когда надежда пропала, Игорь упорно разыскивал сведения о гибели отца. Он, мне кажется, вообще жизнь и людей мерил через призму той войны… И, конечно, в программе «Жди меня» Кваша оказался очень на месте. Абсолютно исповедальная программа, в которой он пытался помочь тысячам людей найти родного человека, которого искал сам.
Именно «Жди меня» неожиданно, на седьмом десятке принесла Игорю Кваше бешеную популярность. Ведь театр настоящей узнаваемости, как правило, не дает, а среди сотни киноролей у Кваши очень мало крупных. Всем запомнился, конечно, его бургомистр в фильме Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» по сценарию Григория Горина. Игорь очень дружил и с Марком Анатольевичем, и с Григорием Израилевичем. Когда Горин написал театральную пьесу о приключениях Мюнхгаузена, сначала принес ее в «Современник», и главная роль должна была достаться именно Кваше. Но пьеса, к сожалению, не была принята к постановке, и Горин отдал ее в Театр Советской армии, где барона триумфально сыграл Владимир Зельдин.
Конечно, Квашу и в 70-е годы узнавали на улице, но такой популярности, как у Евстигнеева или Табакова, в тот период у него не было. А после «Жди меня» все изменилось, я видел это своими глазами. Как-то мы вместе оказались на телевидении, и, когда выходили из студии, к Игорю стали бросаться люди: кто за автографом, кто сфотографироваться, а кто просто сказать слова благодарности и любви. А он как-то даже смутился, зажался. С одной стороны, Кваша не привык к такой славе, а с другой — ему, может быть, было немного обидно, что это не плоды его актерского успеха. Ведь все-таки не телестудия, а театр «Современник» всегда был его главным и настоящим домом. И там его знали и понимали лучше всех: как великого актера и как человека, имеющего четкую и жесткую гражданскую позицию, всегда говорящего правду и на сцене, и в жизни, верящего в справедливость и дарящего эту веру людям.
Статьи по теме:
Свежие комментарии