Владимир Финогеев: Геронтологический обдув

«Меня осенило!» — вдохновенно сказал Слава. Мы находились в фойе Новой сцены Большого театра. Я нарочито замер: «На этом месте надо табличку поставить!» Поразмыслив, Слава произнес: «Если быть точным, меня осенило не здесь. Тут я просто вспомнил, что меня осенило. Это было на первом действии, в зале.

— Слава продолжил: — Иоланта сидела на стуле в затемненной части сцены. Если ты обратил внимание, декорации устроены в виде дома, разделенного на две части. В левой части свет не горел, а правая половина была ярко освещена. На той части сцены, где находилась героиня, столы и стулья стояли в некотором беспорядке, в правой порядка было больше. Я нашел, что это правильный режиссерский ход и по логике, и по символизму. Раз Иоланта слепая, то логично разместить ее в темном пространстве. Это пространство устроено слева, а левая сторона считается неправильной, недоброй, лживой, греховной, там обитают темные силы. То есть эта сторона и символически темная. Тогда как правая — это правильная, сторона правды, света, благодати и божественной истины. Мне думается, это хороший сценический умысел». Мы прогуливались среди колонн по мраморному полу, за нами, навстречу нам и поперек медленно передвигались люди поодиночке и парами. Стайками проносилась молодежь. Стоял монотонный гул. Из открытой двери буфета доносился запах кофе и бутербродов с красной рыбой. Слава категорически отвергал буфет в театре: «Есть перед спектаклем недопустимо, а пить — кощунство. Представь, что актеры или исполнители тоже махнули пару-другую бокалов перед представлением. Как тебе это? Именно! — торжествовал Слава, приняв мое молчание за согласие. — И зрители должны соответствовать!» — закончил он свою тираду. «Актеры на работе, им нельзя, а зритель все-таки пришел развлечься», — вяло возражал я, скорее из привычки оппонировать Славе, дабы он не слишком отрывался от земли или увидел другую сторону вопроса. Отвлекаясь на буфет и связанные с этим воспоминания, я перестал вслушиваться в Славин голос, точнее в его мысли, так как голос я продолжал слышать. И когда через несколько секунд я «вернулся», то обнаружил, что Слава рассуждал на другую тему: «Католики крестятся слева направо. Это нам, православным, не нравится». — «Почему?» — перебил я, показывая, что я на месте и полон внимания. «Потому что это неправильно». — «Насколько я помню, — решился уточнить я, — католики объясняют такое направление крестного знамения тем, что человек восходит от греха к Богу. Потому сначала на левое плечо, а потом на правое. Разве тут нет «сермяги»?» — «Есть-то она есть, — возразил Слава, — но дело вот в чем: крест, которым мы осеняем себя, не есть крест человеческий, в том смысле, что на нем не человек был распят, а Христос. Бог. В Христе греха нет. Поэтому ложно указывать на изменение от греха, перемену от тьмы к свету, ибо Бог есть свет. А вот движением справа налево мы выражаем суть крестной смерти и воскресения Христа — победу Бога над человеческим грехом, сатаной, смертью. Тогда как крестом слева направо отвергается подлинная история этого великого события, его смысл и его назначение. Посему православные и называют это ложным. Есть и другое: есть подозрения, что, начав с левого плеча, человек показывает, что первый — дьявол, и невольно выдает, кому он служит». Я пожал плечами: «Пожалуй, ты прав, я этого не знал, мне казалось, что оба крестных знамения, и левое и правое, образуют полный крест, то есть и путь человека к Богу, и деяние Божие ради человека. А оно, вишь как обернулось. Да, но мы отвлеклись. Чем тебя осенило?» — «Я открыл еще один путь к долголетию». — «Да что ты?! Так поведай нам». — «Смотри. Иоланта сидела в темноте. Началась музыка, я ожидал, что она начнет петь, но она не пела. Ну, думаю, значит, рано. Может, это была увертюра? Ладно, жду. Другой отрывок зазвучал. Она молчит. Единственное, она несколько оживилась, закачала кистями в лад с музыкой. Но молчит. Я думаю: ага, это какой-то ход, загадка, я пытаюсь отгадать — ничего. Следующий отрывок играется, опять молчание. Но она уже встала со стула, начала двигаться, но очень робко, несмело. Неуклюже. Оркестр замолкает, начинает новый кусок, Иоланта преодолела внутреннюю скованность. Она танцует более свободно, раскованно, поднимает вверх руки. И тут меня осенило: да это же балет! Мы шли на оперу, а попали на балет! Я откинулся в кресле, прикрыл глаза, чтобы начать наслаждаться понятным мне произведением, как вдруг на правую часть сцены, где сияет свет, выбегает уйма народу. Девушки и женщины все как одна в длинных белых платьях с обширными деколь те. Смело для балета! С ними юноши: одни одеты как слуги XIX века, другие — как наши современники, в вязаных кофтах и штанах с большими накладными карманами на бедрах. У всех в руках широкие бокалы для шампанского. И — тут я чуть не упал с кресла — они запели. Грянули мощным хором. Ба! Все-таки опера! Я скачкообразно перешел из одного состояния в другое. Музыка смолкла. Антракт. И вдруг ты мне говоришь, что первые музыкальные главы были взяты из «Щелкунчика». Я был потрясен! Как? Почему? Ты объясняешь, что «Иоланта» — короткая опера, видимо, чтобы удлинить, решили включить. Чайковский один и тот же. Тут мне и открылось, почему Иоланта так вяло реагировала на музыку, это же другая музыкальная реальность! Иоланты там нет. А потом она, видимо, решила поучаствовать. Ты понимаешь, какую эволюцию я проделал за эти полчаса! — Он шумно выдохнул. — Теперь к главному. Ты помнишь, как мы с тобой ездили в Малайзию в 1986 году?» — «По-моему, это был конец 1987-го, ноябрь». — «Воз­можно, — согласился Слава, — не столь важно. Нас пригласил на обед один твой знакомый малайзиец, богатый бизнесмен, которого ты принимал в Москве за год или два до этого». — «Помню». — «К нам присоединился еще один богач, некто Рой де Вриз. Помнишь?» — «Да. Он пришел позже». — «Твой знакомый угощал и всем заказал суп из акулы». — «Из акульих плавников». — «Вот. Этот Рой де Вриз опоз­дал. Твой друг нас представил. Де Вриз сел, спросил: «Что это? Акулий суп?» И вместо того чтобы есть, он начал правой рукой, ладонью помахивать, подгоняя воздух к носу, как это делают химики, издали нюхая опасное вещество. Есть не стал. Объяснил: «Я люблю этот суп, но перестал есть, так как мне сказали, кто ест акулий суп, будет съеден акулой. Я только обоняю. Хотя мне это уже не поможет. Достаточно одного раза, и акула тебя унюхает». Он же подарил нам книгу «Мост» Иэна Бэнкса. Помнишь?» — «Помню. Только не пойму, к чему это?» — «Слушай, — сказал, понизив голос, Слава, — недавно ученые выловили гренландскую акулу возрастом 512 лет. Чуешь, 512! Полтыщи! И вот сегодня все срослось: как Рой де Вриз обмахивал суп, книга «Мост», превращение оперы в балет и обратно, левая и правая сторона сцены и то, что Иоланта прозреет во втором акте». — «Во что срослось?» — «В метод. Я стал думать, как, вернее, что может унюхать акула, если ты однажды съел акулий суп? Не осталось ни одной молекулы ее тела в твоем организме. Ясно, она чует информацию. Только она и остается. Ты знаешь о волновой концепции генома? Волна стоит над телом акулы, а следовательно, и информация о механизме долголетия. Эту информацию надо «сдуть» с акулы. Это и делал на самом деле де Вриз! Он интуитивно впитывал мощь, силу и долголетие акулы!» — «Чем сдувать? Вентилятором?» — «Нет, светом. Помни об Иоланте. Но светом когерентным, лазерным. Осветить эту акулу-долгожительницу и отбросить на носитель, например, на дистиллированную воду. Воду пить. И жить долго». — «Это ты лихо придумал. Любопытно, наш ученый Петр Гаряев делает примерно то же. Только он лазером «обдувает» фотографию тебя самого, где ты запечатлен в младенчестве. Полученную информацию о твоем молодом здоровом геноме он превращает в аудиосигнал, дает тебе слушать, ты перестаешь болеть, молодеешь и, значит, живешь дольше. Но твоя идея с акулой очень интересна. Но!» — «Что?» — «Помнишь сказку? «Иванушка, не пей водицу, козленочком станешь». Нет опасения превратиться в акулу?» — «Никакого. Поставим информационный фильтр». — «Это как?» — «Словом. Информация управляется информацией. Надо проговорить, что нам нужна только информация о механизме долголетия. Остальное отбрасывается. А если не получится, запоем «Акулу» Андрея Козлов­ского­».

Усилим наше тайное зрение, чтобы отделять левое от правого. Безымянным пальцем прорисуем 1 минуту фигуру треугольника в 8-м поле.