— Убирайся! — кричал жене Заболоцкий. — Так не может больше продолжаться! Резким движением он смел со стола медную чернильницу и следом всю стопку папок и выпорхнувших из них рукописей. Лицо его сначала резко покраснело, а через мгновение стало пепельно-серым. Смятое постаревшее лицо...
Долгие месяцы потом он будет вспоминать, как Катя всхлипнула, но не бросилась немедленно поднимать все эти разбросанные по полу предметы; вместо этого дрожащими руками стала неловко складывать свои вещи в потрепанный, видавший виды саквояжик.
Конечно же он не верил, что за ней в конце концов деликатно закроется дверь, что перед тем как уйти, она тихо подойдет поцеловать его опущенную голову. Ему хотелось оттолкнуть ее, но он этого не сделал. Неужели она ушла? Невероятно, невозможно. Кто угодно, но только не Катя. Любая из знакомых женщин, но его жена — никогда…
Эта любовная драма разыгралась в Москве в середине 50-х годов. В стране после смерти Сталина уже началась «оттепель», и на жизнь каждого из участников истории она повлияла по-своему. Поэт Николай Заболоцкий еще в 1946 году получил прописку в Москве; Союз писателей предоставил ему с семьей квартиру; вышел долгожданный стихотворный перевод «Слова о полку Игореве» и множество заказанных ему переводов грузинских классиков; его оригинальное поэтическое творчество приняло новое направление. После долгих мытарств жизнь постепенно налаживалась.
Заболоцкие поселились в одном из корпусов «Хорошевской деревни» — это были построенные пленными немцами симпатичные домики на 10 квартир между Беговой улицей и Хорошевским шоссе. В те годы они продолжали активно заселяться литераторами; сюда переехали В. Каверин, И. Андроников, Э. Казакевич; а ближайшими соседями Заболоцких по дому стала семья писателя-прозаика Василия Гроссмана, тоже много пережившего, намыкавшегося из-за того, что многие его вещи отказывались печатать. После долгих перипетий в 1952 году журнал «Новый мир» опубликовал наконец его многострадальный роман «За правое дело», который критика сначала разгромила, а потом понемногу к нему потеплела. Теперь Гроссман ежедневно работал над эпопеей «Жизнь и судьба» в надежде рассказать горькую трагическую правду о своем времени.
Заболоцкого и Гроссмана связывал не только общий литературный круг, приятели и знакомые: жена Заболоцкого, Екатерина Васильевна, сразу подружилась с Ольгой Михайловной Гроссман, а сын Заболоцких — Никита приятельствовал с Федором Губером, сыном Ольги от первого брака. Только дочь Заболоцких — Наталья, уже почти барышня, держалась замкнуто и при молодых людях по большей части стеснялась и молчала; однако пройдут годы — и она выйдет замуж за «соседа по деревне» — сына писателя Каверина. Днем Екатерина Заболоцкая и Ольга Гроссман частенько отправлялись вместе за покупками, однажды выторговали на базаре синий китайский сервиз, приглянувшийся обеим, так и купили его пополам: Заболоцкая взяла столовую часть, а Гроссман — чайную. Смеялись, что отныне на Екатерине лежит обязанность готовить обед на две семьи сразу, а на бесхозяйственной Ольге — только «легкий» чай. Что же, вполне логично: Екатерина Васильевна готовить любила и умела, могла состряпать приличный обед из пожухлой свеклы и пары дохлых морковок — ее научила этому жизнь, а Ольга терпеть не могла хозяйственной возни.
— Бабы! — смеялся Гроссман, не без удовольствия наблюдавший за их совместной суетой на кухне и иногда случавшейся примеркой новых кофточек, юбок, слыша шушуканье и лукавый смех. — Вечные бабы.
В «бабах» он толк знал, по крайней мере на это намекали иногда приятели. Высокий, кудрявый, черноволосый и синеглазый, Василий Гроссман и в молодости нравился женщинам, и в зрелые годы, когда его виски поседели. Но тогда, в далеком и страшном 1937 году, когда он влюбился в жену своего друга по литературному кружку «Перевал» Бориса Губера — Ольгу, ему было всего 32 года. Она оставила мужу двоих сыновей и ушла к Гроссману.
Свежие комментарии