Все, что происходит вокруг нас с Арменом Борисовичем Джигарханяном в последние три месяца, иначе как театром абсурда не назовешь. День за днем совершенно незнакомые мне люди выступают экспертами нашей семейной жизни, в которую, хочу заметить, мы с мужем никогда не впускали посторонних.
Трудно представить обстоятельства, которые бы вынудили лично меня прилюдно комментировать чужие отношения. Но я не могу осуждать людей. Это их выбор, возможно, способ заработка или желание напомнить о себе любым образом. Но все-таки странно слышать сомнения тех, кого я порой вижу впервые в жизни, в том, сколько лет на самом деле длились наши отношения с Арменом Борисовичем и любила ли я его... Если верить некоторым «экспертам», я появилась из ниоткуда, не имея ни роду, ни племени, ни образования, стремительно ворвалась в жизнь Джигарханяна и лихо завладела его театром. Пожалуй, придется их разочаровать. Наши отношения развивались слишком неторопливо, на протяжении многих лет, с такими долгими паузами, что слово «стремительно» я бы использовала только единожды. В тот день, когда впервые увидела Армена Борисовича на театральной сцене, любовь в моем сердце к этому великому актеру действительно зародилась мгновенно. Но даже нашего первого разговора после этого пришлось ждать несколько лет.
В моей жизни, за исключением шестнадцати лет, посвященных Джигарханяну, пока не хватило места другому роману, о котором я могла бы повздыхать в старости. Так случилось, что Армен Борисович не оставил никому шансов. У меня не было даже школьных увлечений, как у многих девочек в этом возрасте. В пятом классе я поступила по конкурсу в музыкальную школу при Киевской консерватории, а там особо не погуляешь — приходилось много пахать. Круг общения, соответственно, был очень узким, все разговоры касались исключительно искусства.
Так как для меня кроме учебы ничего не существовало, единственным развлечением, на которое родители не жалели денег, оставались филармонические концерты и спектакли. Я ходила на выступления Николая Петрова, Владимира Федосеева, Наталии Гутман, Наума Штаркмана, Владимира Крайнева.
В 1994 году, когда мне было шестнадцать, в Киев на гастроли приехал Московский театр имени Маяковского. Давали спектакль «Жертва века» в постановке Андрея Гончарова. Состав был великолепным! На сцене блистали гениальные Наталья Гундарева, Александр Лазарев, но меня покорил Армен Джигарханян в роли ростовщика Салая Салтаныча.
Такой мощной театральной постановки я, наверное, не видела больше никогда в жизни: после каждого монолога действие на сцене прерывалось бурными овациями. Понимаю, трудно поверить, что на шестнадцатилетнюю девочку так повлияла классика Островского. У меня было сильное эмоциональное потрясение от одного человека. Разумеется, до этого я много раз видела Джигарханяна на телеэкране, и он не входил в число моих любимых актеров. Но тогда его энергетика сразила меня наповал.
После спектакля с программкой в руках пробралась к служебному входу, где Армен Борисович вместе с Гундаревой и Лазаревым раздавали автографы. Как по заказу, стояла прекрасная летняя погода, пахло липами, розами. Этот вечер можно было бы описать в романе, настолько он был идеален для того, чтобы впервые влюбиться.
С тех пор я стала всерьез интересоваться актером Арменом Джигарханяном. Пересмотрела все фильмы, где он играл, перечитала все интервью, которые можно было найти, обязательно доставала билеты на все спектакли с его участием, когда он приезжал в Киев с театром на гастроли.
С уверенностью могу сказать, что именно этот человек оказал самое сильное влияние на мое творческое развитие. Мне были близки его взгляды, размышления, отношение к профессии. Если он рассказывал про какую-то пьесу и ссылался в интервью на конкретного философа, я шла в библиотеку и читала Сенеку или Сократа. Не для того чтобы вдруг при встрече упомянуть об этом и понравиться ему, нет. Все эти знания были интересны и важны лично для меня, ведь они ассоциировались с человеком, вызывавшим мое восхищение. Я хотела думать как он, воспринимать мир как он, тянуться за ним. Спустя годы Армен Борисович признавался, что ему легко со мной говорить, потому что я хорошо понимаю и чувствую его. Он очень повлиял на мое формирование как личности и подтолкнул к непрерывному самообразованию.
Не скрою, чем старше я становилась, тем чаще закрадывалась мысль, могут ли у нас с ним быть перспективы как у мужчины и женщины. Повод думать об этом мне давали интервью Армена Борисовича. Он очень мало говорил о семье, но я знала, что его жена почему-то живет отдельно в Америке, и складывалось впечатление, что Джигарханян, несмотря на всю его популярность, очень одинокий человек. Видимо, чувствовала это интуитивно, по-женски. Еще мне почему-то с самого начала казалось, что без него я не буду счастлива. Только вместе с ним.
Конечно же, мое восхищение Арменом Борисовичем не было секретом. У меня в комнате не висело ни одного его портрета, я не устраивала иконостас из газетных вырезок с интервью, но многие тем не менее были в курсе. И если родители относились к ситуации с пониманием, то находились люди из довольно близкого окружения, которых это настораживало. Маму, например, однажды вызвали в консерваторию педагоги и открытым текстом сказали: «Лидия Ивановна, а вы хоть знаете, что ваша дочь влюблена в актера Джигарханяна? С этим нужно что-то делать. Это же ненормально! Вот окончит консерваторию — срочно в семилетку преподавать, репетиторствовать. Познакомится с хорошим мальчиком и забудет про все эти глупости!»
Волнение учителей, которые стали для нас практически родными людьми, можно объяснить. О том, что я, дожив до двадцати одного года, ни с кем никогда не встречалась, было известно всем. Поэтому подобные разговоры были, скажем так, дружескими рекомендациями. Но я, если честно, никогда не обращала на них внимания. А мама с папой, зная мой характер, понимали, что все равно поступлю так, как считаю нужным. Даже видя, что мое увлечение становится чрезмерным, родители мудро наблюдали за всем со стороны, а я не форсировала события...
Неслучайно Армен Борисович порой называл меня «женой декабриста» за умение долго ждать. Видимо, есть во мне это качество. Лишь спустя несколько лет после того, как посмотрела ту самую «Жертву века» по Островскому, которая изменила мою жизнь, я снова решилась на встречу с Джигарханяном, узнав об очередных гастролях «Маяковки».
В театре, где был намечен показ спектакля, администратором работала моя знакомая. Я попросила ее дать мне возможность увидеться с Арменом Борисовичем лично. «Виталина, послушай, ну я же не могу сказать: «Там одна девушка хочет с вами пообщаться». Это не совсем прилично, и я не хочу выглядеть сводницей. Напиши ему записку, а я передам», — ответила она. Мое послание получилось достаточно эмоциональным и объемным. Написала о том, что читала многие его интервью, что завидую ученикам Армена Борисовича и людям, имеющим возможность слушать его, говорить с ним, общаться, как хотела бы этого сама. И оставила свой домашний телефон.
Хотя я не до конца верила в то, что мое письмо заинтересует Джигарханяна, предупредила маму о возможном звонке. Родители знали, что я собираюсь на спектакль, и в этом не было ничего предосудительного. Армен Борисович перезвонил сразу же, как получил письмо, из кабинета администратора: «Это же вы мне написали? Вы мне писали, не отпирайтесь! В шесть вечера я буду в гримерке, приходите перед спектаклем, я договорюсь, чтобы вас пропустили». И вот теперь представьте мое состояние, когда звонит и назначает встречу кумир, которым ты восхищаешься! Ровно в восемнадцать ноль-ноль меня встретили у служебного входа и провели к Армену Борисовичу. Впечатление от происходящего было нереальным, я чуть в обморок не упала. Он стал рассказывать какие-то интересные вещи, читать стихи. Но я, если честно, кроме тембра его голоса не слышала ничего. Помню, что от Армена Борисовича шла такая теплая энергия, с ним рядом было очень уютно!
Пока мы пили чай, в гримерку заходили близкие друзья Джигарханяна — композитор Владимир Быстряков, мультипликатор Давид Черкасский, известные украинские телеведущие, актеры. Армен Борисович потом вспоминал, что я выглядела как насмерть перепуганная девочка, сбежавшая из школы, хотя мне уже был двадцать один год. Я действительно находилась в шоковом состоянии. Давид Янович Черкасский, помню, попытался разрядить ситуацию и предложил мне коньячку. Разумеется отказалась, но это помогло переключиться и я уже не так сильно волновалась.
Если вы думаете, что именно тогда в гримерке все и началось: Армен Борисович вскружил мне голову, позвал с собой в Москву, я бросила консерваторию и сбежала из дома — то ничего подобного. С той встречей еще не связано ничего судьбоносного. За полчаса до спектакля я прошла в зрительный зал, Джигарханян, как всегда, блестяще отыграл свою роль. Не знаю, состоялся ли после этого банкет с друзьями, поскольку не была на него приглашена и из театра сразу поехала домой.
Утром нужно было идти на занятия — оставалось два последних курса в консерватории, самых сложных, напряженных. О том, когда мы еще раз увидимся с Арменом Борисовичем и будет ли эта встреча, на тот момент думалось меньше всего. Хотя во время отдыха в Греции я все же купила для него статуэтку Сократа — на этого философа Джигарханян часто ссылался в своих интервью. Думала, передам через кого-нибудь из его киевских друзей.
Но вышло так, что очень скоро лично передала подарок. Мне удалось заказать в Москве билеты на концерты музыкантов, которые редко гастролировали в нашем городе, и я решила устроить себе культурную программу — на четыре дня отправиться в столицу.
Приехала одна, поселилась в отеле возле ВДНХ. У меня к тому времени уже был номер домашнего телефона Армена Борисовича — попросила его у Давида Яновича Черкасского, хотела поздравить Джигарханяна с днем рождения. Но в первые два дня в Москве было столько событий, что я даже забыла о том, что у меня есть этот номер. Вспомнила, только когда наткнулась в сумке на статуэтку Сократа, — взяла подарок с собой на всякий случай. Позвонила, Армен Борисович оказался дома, узнал меня и пригласил на репетицию на малую сцену своего театра у станции метро «Спортивная».
Это было весной, в конце марта. Тогда я еще плохо знала город, кажется, даже немножко поплутала, пока нашла нужное здание. Стою у входа с Сократом, и тут появляется Армен Борисович, сразу переходит на «ты», говорит «мое золото», «моя девочка», и все так искренне, от души.
Они репетировали антрепризу, вводили новую исполнительницу на роль — и я увидела другого Джигарханяна, наблюдала, как он переживает за актеров на сцене, с какой самоотдачей работает. Я понимала, что уже давно люблю этого человека и вот сейчас сижу рядом, смотрю на него и возможно, именно сегодня нас ждет какое-то продолжение. Мысли были сумбурные, но очень искренние.
После репетиции Армен Борисович пригласил меня поужинать в грузинский ресторанчик неподалеку от театра. Вдруг он начал рассказывать о съемках накануне, о том, как замерз на Армянском кладбище, мне даже физически передалось состояние страдания, о котором говорил Джигарханян. Возможно, он к тому времени уже что-то понял про меня и специально давил на жалость. Не пытался ни покорить, ни обольстить, но добился очень правильной реакции в отношениях двоих — сопереживания, когда уже было трудно скрыть свои чувства к нему. Этой ночью в отель я не вернулась...
Не могу сказать, что мне было страшно, когда мы поехали в его квартиру на Арбате. Но безусловно, я волновалась и прекрасно понимала, что эта ночь может быть единственной. Спасало то, что не тешила себя иллюзиями. Я признавала, что полюбила женатого человека. Впрочем, не думаю, что если бы Джигарханян был счастлив в браке или жена хотя бы постоянно жила с ним рядом, а не на другом континенте, наши отношения зашли бы так далеко. Возможно, он на какое-то время и увлекся бы мной — и все. Но Армен Борисович оказался очень одиноким человеком и открыто об этом сказал.
Утром мы заехали за вещами в отель, где я остановилась, и он проводил меня на вокзал. Нужно было видеть лица проводниц, когда они увидели, как народный артист катит мой чемодан на колесиках! Джигарханян не таясь поцеловал меня и сказал: «Думаю, мы будем видеться еще много раз». Не было никаких обещаний, конкретных дат. Но когда он уходил, я не выдержала, догнала его на перроне и еще раз поцеловала.
Думаю, что по моему восторженному состоянию мама догадалась о том, что произошло в Москве. Но для всех остальных наша близкая связь с Арменом Борисовичем оставалась тайной. А вот он, нужно отдать ему должное, не скрывал меня от своих друзей и родных, когда я приезжала к нему время от времени. Познакомил в том числе с сестрой — Нарой Борисовной. Узнавая все больше от окружения Джигарханяна о его странной семейной жизни, я поражалась, как может жена жить так долго отдельно от мужа и ждать от него только денег. Армен Борисович отправлял Татьяне Власовой в Америку практически все, что зарабатывал.
При этом в моей жизни за довольно продолжительный к тому времени период наших отношений он никак не участвовал финансово. И это меня устраивало, ведь у нас тогда был, что называется, роман без обязательств. Как бы мне ни хотелось порой навести порядок в его доме, Джигарханян не позволял переходить грань и делать это. Хотя условия, в которых жил народный артист СССР, совсем не соответствовали его званию. Ремонта в квартире не было, наверное, с восьмидесятых годов, на облупленной штукатурке повсюду висела паутина.
Моль в прямом смысле слова летала стаями: все шерстяные вещи, которые Армен Борисович сдавал в чистку, были с дырками. Быт его оказался по-холостяцки скромным, еду себе он покупал в основном в «Новоарбатском» гастрономе — салаты на развес и куриные ножки. Но больше всего меня убивали замороженные супы, которые Джигарханян разогревал в микроволновке. Приезжая к нему из Киева, я готовила домашнюю еду, но все остальное время он продолжал питаться полуфабрикатами.
В 2002 году Армен Борисович, возвращаясь с гастролей, перенес первый микроинсульт. В таком состоянии он летел в самолете, а потом отказался от госпитализации и остался дома. Я поняла, что с ним что-то случилось, когда не смогла дозвониться до Джигарханяна, а потом трубку взял его друг, с которым он был на гастролях.
Мне вежливо намекнули, что звонить пока не надо, Армен Борисович какое-то время не сможет подходить к телефону и сам свяжется со мной. Действительно, где-то на пятый день он перезвонил, у него была немного замедленная речь, но я услышала главное: «Приезжай и помогай!» Шел последний год учебы в консерватории, я готовилась к госэкзаменам, но, естественно, тут же поехала в Москву.
Сердце сжалось, когда увидела больного, полумертвого человека в холодной заброшенной пыльной квартире. Но это не испугало. Всего за неделю мне удалось отогреть его, вернуть к жизни, преобразить. Он вышел из тяжелого состояния очень быстро, на глазах, даже врачи отказывались верить, что такое возможно. Перед моим возвращением домой пришел доктор, провел обследование и сказал Армену Борисовичу, показывая на меня: «Вот оно, ваше лекарство».
Увы, уже тогда болезнь сказалась на характере Джигарханяна. После первого микроинсульта стали появляться раздражительность, вспышки неконтролируемой ярости. К примеру, он почему-то очень сильно начинал нервничать при появлении своей сестры. Хотя это Нара Борисовна за ним ухаживала, пока не было меня, готовила для него потрясающе вкусные армянские блюда. Необъяснимо, но именно на близких людей он срывался чаще всего. Потом, конечно, отходил, извинялся.
Иногда я пыталась понять, почему он ругается, что стало причиной. «Ой, не знаю. Давай не будем. Ты же понимаешь, я эмоциональный человек, южный», — отговаривался Джигарханян. С годами он стал хитрить и все списывать на возраст. Мол, что с меня возьмешь, мне же восемьдесят два года...
Его друзья и родственники много рассказывали о том, каким открытым, дружелюбным и компанейским был раньше Армен Борисович. Я этого почти не застала. Мне уже достался человек, который к семидесяти годам с трудом мог сдерживать эмоции. Но в этом и есть особенность отношений: я-то видела в нем только хорошее! Зачем акцентировать внимание на недостатках? Они есть у каждого. Мои родители тоже могут ссориться, я сама не подарок, но зачем выносить это за пределы семьи?
На протяжении шестнадцати лет я постоянно искала ему оправдания: он народный артист, ему много лет, он имеет право капризничать и быть неудобным. Я, конечно, все эти годы себя ломала и подстраивалась под него. А как иначе? Приходится, если любишь человека и живешь с ним.
В самом начале у нас был период, когда мы расставались и не общались целых полтора года. Боюсь ошибиться, но это могло быть связано с тем, что Джигарханян пытался сохранить свой брак с Татьяной Сергеевной Власовой. Разговор произошел после его очередного возвращения из Америки, где он проводил по три месяца в году. Возможно, я неверно трактую, но мне показалось, что Армен Борисович испугался того, что стал ко мне привыкать. И судя по всему, еще не был готов менять свою жизнь кардинально. Даже сказал: «Я не хочу ломать тебе судьбу», — дал понять, что мы должны перестать общаться.
Это было в 2003 году, когда он восстановился после микроинсульта. Конечно, мне было обидно, но я никогда не показывала своих эмоций. За годы, проведенные с Джигарханяном, похоже, обросла броней. Меня сейчас часто обвиняют в том, что не плачу, все хотят видеть, как убиваюсь, схожу с ума. Но за шестнадцать лет с этим человеком я уже не в первый раз попадаю в ситуации, когда принимаю условия, которые он диктует. И считаю, что унижу себя, если буду валяться в ногах, рвать волосы, плакать, истерить. Не буду скрывать, сейчас он меня так сильно обидел и оскорбил, что уже не хватит сил собрать то, что разрушилось... Но тогда, в 2003-м, я уезжала из Москвы, предчувствуя, что все же это еще не финал. Армен Борисович, как всегда, проводил меня на вокзал, однако прощального поцелуя на перроне уже не было. Один раз я не удержалась и позвонила ему из Киева. Он говорил очень отстраненно, давая понять, что не готов ничего обсуждать. Больше я не навязывалась.
В скором времени вернулась в Москву, но это не было связано с Джигарханяном. После окончания консерватории поступила в столичную аспирантуру, начала преподавать, играла на рояле в деловом центре, побывала в Израиле. Жизнь, во всяком случае профессиональная, била ключом. Родители, понимая, что обратно уже не вернусь, решили переезжать за мной.
И вот в тот период, когда мама с папой уже задумались о продаже квартиры, в Киев на съемки приехал Армен Борисович. Он позвонил на наш домашний телефон и очень удивился, узнав, что уже несколько месяцев я живу в Москве, но при этом не преследую его, не караулю у театра и вообще не требую никакой взаимности. Даже если мама и не очень была рада этому разговору, она все равно рассказала мне про него. Мы созвонились с Джигарханяном, встретились, и с тех пор, собственно, у него больше не возникало сомнений, быть ли нам вместе. Он то уезжал в Америку к жене, то Татьяна Сергеевна прилетала сюда на месяц. Меня эта ситуация, как ни странно это прозвучит, не напрягала. Если Армен Борисович так решил, его право. Я любила этого человека, имела возможность быть рядом. Так бы и продолжалось до бесконечности, но произошли события, вследствие которых Джигарханян уже не мог находиться один, без поддержки.
Второй инсульт случился в 2009 году. Мы были в ту ночь вместе, в квартире на Арбате. Ему стало очень плохо. Знакомый доктор, с которым я тут же связалась, сказал, что нужно срочно вызывать скорую помощь. И хотя сам Армен Борисович понимал, что его состояние крайне тяжелое (он уже практически не мог говорить), все-таки проявил свои великие актерские способности и как-то оживился, когда приехала бригада.
Ему говорят:
— Армен Борисович, вас надо срочно госпитализировать!
— Не хочу!
Врачи хватаются за голову — в таком состоянии можно оставить больного дома только под расписку. Он соглашается:
— Давайте, я подпишу. А завтра позвоню другу-академику и сам к нему схожу.
Спорить с Джигарханяном невозможно, той ночью он остался дома. Утром, конечно, его сразу же положили в реанимацию. Хотя, как и обещал, Армен Борисович пришел в больницу своими ногами. Ночью — звонок: «Я так нервничаю, кажется, если ты сейчас не приедешь, то случится что-то плохое». У него начинался приступ паники. Конечно я тут же вызвала такси, поехала. Попасть в реанимацию было непросто, но мне удалось уговорить врачей.
Какое-то время он узнавал только меня. Моим именем называл медсестру. Тяжелое состояние сохранялось на протяжении недели, затем Джигарханян начал приходить в себя, но многие вещи ему пришлось вспоминать и узнавать заново. Мне было странно, почему когда Армен Борисович находился на грани жизни и смерти, Власовой не было в Москве? В больницу я специально принесла список с номерами телефонов самых близких людей, в том числе и Татьяны Сергеевны, чтобы Армен Борисович мог сам позвонить ей. Он связывался с Америкой, говорил о том, что с ним происходит, что он в больнице, но жена как-то спокойно отреагировала на это и даже не попыталась приехать.
Когда Джигарханяна выписывали, стало понятно, что время коротких встреч прошло, ему требуется постоянный уход и нам лучше жить вместе. На руки мы получили большой список лекарств, включая новый для него инсулин. Несколько дней меня обучали, как измерять сахар, подбирать дозировку, делать уколы. Эти знания очень пригодились: сложных ситуаций, когда Армена Борисовича приходилось снова возвращать к жизни, было потом немало.
Он, например, очень тяжело приходил в себя после небольшой операции, когда потребовался общий наркоз. В такие моменты у него возникает полная дезориентация, когда нужно не только лечить, но и адаптировать к действительности. Однажды в больнице нам предложили вывезти Джигарханяна к машине на инвалидной коляске. Решение нужно было принимать мне, и я запретила это делать. Как только он почувствует себя немощным, останется дома в кресле перед телевизором — вернуть его к нормальному существованию будет уже невозможно. Жизнь ему продлевают умеренная активность и, конечно же, любимая работа. Местом силы для Армена Борисовича всегда был его театр.
То, чего мне никак не могут простить «эксперты» с ток-шоу, — мое появление в Театре Джигарханяна. Произошло это еще до его болезни. Когда в 2008 году я по приглашению Армена Борисовича стала там музыкальным руководителем, мало кто догадывался, что между нами существует такая тесная связь. Но потом, после его второго инсульта, уже не было смысла что-то скрывать: мы же вместе приезжали и уезжали, Джигарханян постоянно требовал моего присутствия. С самого начала поняла, что спокойствия теперь уже не будет. Я раздражала многих только тем, что существую. Нужно было просто смириться, любой женщине на моем месте точно так же завидовали бы.
Но дело в том, что какой бы хорошей любовницей или женой я ни была, Армен Борисович лично не мог сделать меня директором. Перед моим назначением на эту должность сложилась непростая ситуация. Департаменту культуры была предложена совсем другая кандидатура, но ее не утвердили. А когда представили меня, собеседование проходило на уровне директоров московских театров. Разумеется, всех интересовало, как же я буду решать экономические вопросы, ведь у театра была колоссальная задолженность по налогам. Я честно призналась, что мне потребуется помощь, и попросила о ней заместителя по финансовым вопросам Департамента культуры города Москвы. А чтобы стало окончательно понятно, подчеркну, что договор с директором театра заключается всего на год и при его продлении учитывается вовсе не желание Джигарханяна, а результаты работы. Судя по тому, что со мной контракт продлевали трижды, я была самым успешным директором театра за всю историю его существования.
Мне действительно приходилось увольнять актеров, но все это делалось только по распоряжению Армена Борисовича. Он вызывал меня, называл конкретные фамилии и говорил: «Этот артист театру не нужен! Увольняй!» В списке однажды оказались одновременно семь человек — их не планировали задействовать в репертуаре. Я не могу судить, плохие они актеры или хорошие, но если учесть, что на протяжении восьми сезонов эти люди не были заняты в постановках и просто получали зарплату, наверное, неправильно было бы продолжать содержать их. Тем не менее я позвала всех и предложила поговорить с Джигарханяном еще раз: «Если худрук скажет, что вы нужны театру, я не буду вас увольнять». Но ни один из семерых не пошел. Никто не хотел терпеть его оскорбления, а в такие моменты Армен Борисович не стеснялся в выражениях.
Много упреков приходится выслушивать из-за того, что в театре работали мои родители. Но и папу, и маму приглашала не я, а сам Джигарханян. Причем зарплаты они получали намного более скромные, чем их предшественники. Мой папа — очень хороший инженер с сорокалетним стажем, в театре никогда не было специалиста такого уровня. До прихода мамы в пошивочный цех костюмы для спектаклей заказывали у фирм-посредников и сметы достигали восьмиста тысяч рублей. А когда мы стали шить сами, расходы сократились в восемь раз.
У Армена Борисовича, кстати, с моими родителями были исключительно рабочие отношения. Разговоров на семейные темы между ними точно не было. Они не так часто встречались вне театра, мы не устраивали домашних посиделок. Родители, кстати, даже не были на нашей свадьбе, хотя этот день мы провели в театре. Папа и мама всегда деликатно держались на расстоянии. Для Джигарханяна они оставались хорошими специалистами, с которыми можно решить деловые вопросы, не более. Я даже старалась называть папу и маму по имени-отчеству в его присутствии. Почему-то слово «теща» ассоциировалось у него с кошмаром, остались, видимо, какие-то комплексы из его прошлой семейной жизни. Было несколько больных для Армена Борисовича тем, которые он не любил обсуждать, в том числе предыдущие браки.
Самыми тяжелыми, конечно, были воспоминания о дочери Елене, она погибла в двадцать три года. Несколько раз я предлагала Джигарханяну навестить ее могилу, но он всегда начинал нервничать и переводил разговор на другое. Мне рассказывали о Елене его близкие. Не исключаю, что такая реакция — проявление чувства вины. Все-таки когда дочка заканчивает жизнь по своей воле, это связано с сознательным действием, с протестом. Нельзя просто так, ни с того ни с сего завести мотор и пустить в машину газ, чтобы умереть вместе с любимым человеком. Такого не случится, если тебя дома ждут, любят, могут выслушать. Не знаю истинной причины, по которой это произошло, но при мне Армен Борисович так ни разу и не решился съездить на могилу Лены. Он не любил говорить о дочери, однако при этом с удовольствием вспоминал о своей маме. Много рассказывал о Гончарове, Захарове, съемках в кино. Прошлое всегда привлекало его больше, чем настоящее.
Театр стал для нас в прямом смысле слова вторым домом. Меня обвиняют в том, что в октябре, накануне премьеры спектакля по Цветаевой, я будто бы заперла Джигарханяна в его кабинете. Об этом с уверенностью говорят на всех каналах, но это же чудовищная ложь и провокация! Правда заключается в том, что Армен Борисович сам периодически закрывался. Говорил: «Я не хочу ехать домой, останусь в театре!»
Связано это было с перепадами настроения. В кабинете есть все условия для отдыха, удобный диван, туалет. Я уже знала, что спорить с Джигарханяном через закрытую дверь бесполезно, нужно просто выждать какое-то время. Поэтому оставалась в своем кабинете этажом ниже. То есть в театре находились только охранники и мы.
В два часа ночи или в пять утра раздавался звонок: «Ну ты где? Поехали домой, я устал». В последний раз мы вернулись к себе в восемь утра. Армен Борисович сказал, что будет отдыхать:
— Пусть мне никто не звонит!
Я предупредила:
— Мне надо ехать на премьеру!
— А, ну хорошо, потом посмотрю, скажу, принимаю я спектакль или нет.
Все было как обычно. Но в мое отсутствие Джигарханяна увезли из квартиры, и больше я не имею возможности с ним увидеться...
Конфликта, который мог бы спровоцировать такие последствия, между нами не было. Просто некие люди воспользовались возможностью внушить Армену Борисовичу то, что им выгодно. Эти провокации готовились заранее и были продуманны. Не только я сама, но и мои близкие понимали, что как только он решил развестись с Власовой, я стала мишенью.
Татьяна Сергеевна намерена опозорить меня и с удовольствием посвящает теперь этому свою жизнь. Наша первая встреча с ней, как ни странно, произошла именно в Театре Джигарханяна на Ломоносовском проспекте. В какой-то момент она узнала, что Армен Борисович снова находится в больнице, при помощи прежнего директора проникла в его кабинет, по-хозяйски заняла место худрука и стала вызывать к себе для допроса сотрудников театра. В том числе и меня как заведующую музыкальной частью.
Когда меня пригласили с репетиции в кабинет к Джигарханяну, я вообще не поняла, что происходит. Татьяна Сергеевна сидела за его столом и говорила со мной командным тоном. Ситуация была абсурдной, я сказала, что не буду поддаваться на провокации, и ушла из кабинета. Власова бежала за мной по лестнице и спрашивала, куда я пошла. Она говорила, что ославит меня на всю Москву. Это был такой бред! Даже сейчас, когда Татьяна Сергеевна поливает меня грязью, я все равно не могу привыкнуть к этому тону. В моем окружении никогда не было людей, которые ведут себя как на базаре.
Мне кажется, что и сам Армен Борисович побаивался Татьяны Сергеевны. Он очень сильно переживал каждый раз, когда собирался в Америку, у него портилось настроение еще за неделю. В последний раз летал к ней в 2010-м и вернулся раньше, чем планировал: они сильно поссорились. Джигарханян сказал, что больше туда не поедет. А потом, когда узнал, что Татьяна Сергеевна может появиться в Москве, предложил перебраться в скромную однокомнатную квартиру под Красногорском, в которой мы жили до прошлого года.
Теперь я могу об этом рассказать: странные события вокруг нас с Арменом Борисовичем стали происходить не три месяца назад, а намного раньше, в период между его разводом с Власовой и нашей свадьбой. Знаю, как многих раздражало, что в интервью он начал говорить обо мне, благодарить за то, что столько лет нахожусь рядом. В то же время Джигарханян оформил у нотариусов завещание в мою пользу. По мнению юристов, это было логичное решение. В противном случае первым наследником становился его приемный сын Степан, который переехал в Америку и не общался с Арменом Борисовичем уже двадцать лет.
Все понимали, что мы уже давно живем семьей, я собиралась быть с ним до конца. Никто не планировал ни ссоры, ни развода. Иначе зачем бы мы женились? По решению Джигарханяна была приобретена новая квартира на Молодогвардейской, вокруг которой сейчас столько шума. Это была его навязчивая идея — жить именно в этом доме, мимо которого мы часто проезжали на работу по Рублевскому шоссе: «Иди узнай, может быть, кто-то продает там жилье».
Мы связались с владельцами, которые сделали очень большую скидку, когда узнали, что здесь будет жить Армен Борисович. Эти люди приезжали на встречу, лично с ним знакомились. Поэтому мне смешно сейчас слушать предположения, что я скупала недвижимость за спиной мужа. Он, напротив, торопил меня сделать в этой квартире ремонт, чтобы поскорее туда переехать, и я влезла в большие долги, взяла кредит, который сейчас выплачиваю.
Повторюсь: все, что связано с документами и собственностью, происходило только по его инициативе. Джигарханян прекрасно понимал, что делает, что подписывает, к тому же оформлением бумаг всегда занимались юристы, которых выбирал он. Для него было нормальным решить все самому и поставить меня уже перед фактом.
После его развода с Власовой я даже не рассчитывала, что Армен Борисович сделает мне предложение, эта тема не обсуждалась никогда. Живем и живем, меня все устраивало. И вдруг в Санкт-Петербурге среди ночи он стал говорить, что мы должны срочно пожениться. Когда вернулись в Москву, выяснилось, что Джигарханян уже дал юристам указание подготовить нашу свадьбу.
Я бы соврала, если бы начала утверждать, что не радовалась этому. Покажите мне женщину, которая не мечтает называть мужем любимого человека! Но особой суеты перед торжеством не было, все шло в повседневном ритме. В назначенный день мы в обеденный перерыв на полчаса уехали в ЗАГС, расписались и вернулись в театр. В этот вечер у меня был музыкальный спектакль, а Армен Борисович принимал гостей в своем кабинете. Если бы я была другой по характеру, возможно, захотела бы день свадьбы провести в шикарном ресторане, сразу отправиться в путешествие. Но нам с Джигарханяном нравилась обыденность. Он избегал всего показного. Цветы, подарки, сюрпризы — это все не про него. Всегда говорил: «Если что-то приглянулось, иди сама купи. Тебе нравится? Ну, считай, что это я подарил. Правда я молодец?» Даже в таких мелочах старался оставаться в стороне.
Невозможно было представить, что тот мужчина, которого я знаю, будет на всю страну рассказывать подробности нашей личной жизни. Но потом его накрутили так называемые друзья и посыпались нелепые обвинения: Джигарханяна обобрали, не пускают домой, он останется на улице. Умышленно создается конфликт, идут комментарии от третьих лиц. При этом сам Армен Борисович после развода не потребовал от меня ничего. У меня, кстати, есть сомнения, а знает ли он о том, что нас развели? Еще не до конца понятно, действителен ли наш развод, ведь возникли некоторые юридические нюансы.
Меня спрашивают, как я поступлю, если узнаю, что мы все еще муж и жена. Наверное, это было бы забавно. Но я не стала бы этому радоваться, взяла бы его за ручку и уже сама повела в ЗАГС разводиться. На этот раз по-настоящему. Как жена я разочаровалась в мужчине, которому до сих пор не хватило смелости поговорить со мной лично. Моя любовь к нему родилась в одно мгновение. Двадцать с лишним лет я жила этим человеком, боготворила его. Но чувства к нему пропали ровно в тот момент, когда он на всю страну стал оскорблять меня. Простить этого я не смогу, но все равно переживаю за него. Меня действительно волнует, кто сможет быть рядом с Арменом Борисовичем, кто обеспечит ему достойное существование? Джигарханяну очень трудно угодить, ему нужно посвящать всю свою жизнь, как это делала я начиная с 2009 года. Татьяна Сергеевна Власова часто хвалится тем, как одна гадалка предсказала ей, что она будет ухаживать за Арменом Борисовичем. Но почему-то он не спешит к ней возвращаться, ему снимают квартиру в том же доме, где живу я, только тремя этажами выше.
В наших отношениях бывали разные сложные моменты, но мы ни разу не предъявляли друг другу никаких претензий. Пусть мой муж не был склонен к сентиментальности и всегда говорил: «Моя девочка, ты же и так знаешь, что я тебя люблю», — но я все чувствовала, когда вдруг ловила на себе его взгляд или он брал меня за руку. Думаю, если бы он действительно захотел развестись, пожить отдельно, разделить квартиры, деньги, то нашел бы возможность сказать мне об этом наедине. Но так получилось, что из-за вмешательства посторонних людей мы с ним оказались втянуты в некрасивую историю, которая в первую очередь сказалась на репутации Джигарханяна. Вся страна увидела не великого актера, а старого больного человека.
Конечно же, я думаю о том, как буду жить без него. Для начала постараюсь воплотить в реальность проекты, которые начинала в Театре Джигарханяна, но уже на других площадках. Что ждет меня еще? Надеюсь, только хорошее. Мне кажется, смогу полюбить другого мужчину, стать матерью. Но я уверена, что никогда не брошу Армена Борисовича, все равно найду возможность заботиться о нем. Нельзя вычеркнуть двадцать лет жизни и просто забыть их.
Сейчас у нас сложный период, но Джигарханян должен знать, что у него по-прежнему есть дом, в котором он прописан и куда может вернуться в любой момент. Я не стану этому препятствовать. Не уверена, что мы сможем после всего жить под одной крышей, но хотела бы встретиться с ним и спокойно обсудить наши имущественные вопросы, которые так волнуют «экспертов» в ток-шоу. Мы разберемся с Арменом Борисовичем сами, без посторонних лиц, угроз и шантажа.
Мы с ним так часто прощались на вокзале, что сейчас я снова представляю себе перрон. Это стало символом наших отношений. Мой поезд отправляется в новую интересную жизнь. Я действительно верю, что в сорок лет все только начинается. Я уеду одна. А он снова останется там, на перроне. Только я больше никогда не спрыгну со ступенек и не побегу за ним, чтобы еще раз поцеловать... А когда буду далеко, он все равно позвонит и скажет: «Ты мне нужна». Так будет, я уверена...
Статьи по теме:
Свежие комментарии