28 мая 1877 года в Киеве родился будущий поэт Максимилиан Волошин. Вскоре после рождения мальчика его родители разошлись, и Макс остался жить с матерью Еленой Оттобальдовной Глезер, которая воспитала сына на свой собственный манер. Будучи отчисленным из Московского университета за участие в беспорядках, Волошин решил заняться самообразованием. Он много путешествовал, посещал библиотеки и слушал лекции в Европе, а также брал уроки живописи и гравюры. В 1910 году вышел первый сборник стихов Волошина под названием «Стихотворения. 1900—1910», который сразу же сделал Максимилиана популярным поэтом и влиятельным критиком. В материале рубрики «Кумиры прошлого» мы расскажем о любви поэта, а также о великой литературной мистификации Максимилиана — таинственной поэтессе Черубине де Габриак, из-за которой Волошин стрелялся с Николаем Гумилевым на Черной речке...
Задолго до того, как советские начальники от искусства додумались до создания Домов творчества, в Крыму, в Коктебеле, существовала уникальная «летняя станция для творческих людей». Здесь Булгаков диктовал жене «Дни Турбиных», гостили Цветаева, Горький, Брюсов, Петров-Водкин, Бенуа.
В небольшом трехэтажном доме, принадлежавшем эксцентричнейшему человеку — поэту и художнику Максимилиану Волошину, в год проживало до 600 человек!.. «Скажите, неужели все, что рассказывают о порядках в вашем доме, правда?» — спросил у Макса гость. «А что рассказывают?» — «Говорят, что у вас право первой ночи с каждой приехавшей к вам женщиной. Что ваши гости одеваются в «полпижамы»: один разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другой — в верхней. Еще — что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук.
Угадываете будущее по звездам. Ходите по воде аки посуху. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову. Правда это?» «Конечно, правда!» — гордо воскликнул Макс… Никогда нельзя было понять, дурачится Волошин или нет. Мог с самым серьезным видом заявить, что поэт Валерий Брюсов родился в публичном доме. Или что сумасшедший, искромсавший картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван», очень умен.
Макс азартно читал лекции, одна другой провокационнее. Благопристойных матрон он просвещал на тему Эроса и 666 сладострастных объятий. Революционно настроенных студентов-материалистов под видом лекции о Великой Французской революции потчевал россказнями о том, что Мария-Антуанетта жива-здорова, только перевоплотилась в графиню Х и до сих пор чувствует в затылке некоторую неловкость от топора, который отрубил ей голову. Под конец Макс ввернул собственные стихи. Его чуть было не побили. Его спрашивали: «Вы всегда так довольны собой?» Он отвечал патетически: «Всегда!» С ним любили приятельствовать, но редко воспринимали всерьез.
Его стихи казались слишком «античными», а акварельные пейзажи — слишком «японскими» (их по достоинству оценили лишь десятилетия спустя). Самого же Волошина называли трудолюбивым трутнем, а то и вовсе шутом гороховым.
Он даже внешне был чудаковат: маленького роста, но очень широк в плечах и толст, буйная грива волос скрывала и без того короткую шею.
В литературных гостиных острили: «Лет триста назад в Европе для потехи королей выводили искусственных карликов. Заделают ребенка в фарфоровый бочонок, и через несколько лет он превращается в толстого низенького уродца. Если такому карлику придать голову Зевса да сделать женские губки бантиком, получится Волошин». Макс внешностью своей гордился: «Семь пудов мужской красоты!» — и одеваться любил экстравагантно.
К примеру, по улицам Парижа расхаживал в бархатных штанах до колен, накидке с капюшоном и плюшевом цилиндре — на него вечно оборачивались прохожие. Круглый и легкий, как резиновый шар, он «перекатывался» по всему миру: водил верблюжьи караваны по пустыне, клал кирпичи на строительстве антропософского храма в Швейцарии... При пересечении границ у Волошина частенько возникали проблемы: таможенникам его полнота казалась подозрительной, и под его причудливой одеждой вечно искали контрабанду.
Женщины судачили: Макс так мало похож на настоящего мужчину, что его не зазорно позвать с собой в баню, потереть спинку. Он и сам, впрочем, любил пустить слух о своей мужской «безопасности». При этом имел бесчисленные романы. Словом, Волошин был самым чудаковатым русским начала ХХ века. В этом мнении сходились все, за исключением тех, кто знал его мать…
Мать оригинального человека
Едва выйдя замуж за отца Макса — добропорядочного судейского чиновника, недавняя выпускница Института благородных девиц Елена Оттобальдовна Глезер (из обрусевших немцев) принялась кроить жизнь по-своему. Для начала пристрастилась к папиросам, потом обрядилась в мужичью рубаху и шаровары, потом нашла себе мужское увлечение — гимнастику с гирями, а затем уж и вовсе, бросив мужа, стала жить по-мужски: устроилась на службу в контору Юго-Западной железной дороги. О муже она больше не вспоминала.
Разве что лет через двадцать после его смерти, на свадьбе друзей сына — Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, — в графе «Свидетели» приходской книги через весь лист подмахнула: «Неутешная вдова коллежского советника Александра Максимовича Кириенко-Волошина». Понятно, что сына эта удивительная дама воспитывала на свой собственный манер. Недаром она дала ему имя Максимилиан, от латинского maximum. Максу разрешалось все, за исключением двух вещей: есть сверх положенного (и без того толстоват) и быть таким как все.
Свежие комментарии