Разбираемся в устройстве и идеях одного из лучших хорроров последних лет.
Сатирический детективный хоррор Джордана Пила «Прочь» (2017) пять лет назад прогремел на весь мир. Полнометражный режиссерский дебют американского комика, известного западной публике прежде всего по актерским работам на телевидении, пришелся по вкусу и рядовым зрителям, и кинопрессе, и профессионалам индустрии. Пришелся настолько, что заработал свыше 250 000 000 долларов в прокате (при бюджете в $4,5 млн.) и получил несколько номинаций в топовых категориях «Оскара», в итоге завоевав престижную статуэтку за лучший оригинальный сценарий, основанный, впрочем, на узнаваемой завязке из молодежных комедий 2000-х: афроамериканец Крис отправляется на выходные за город к родителям своей белой девушки Роуз, с которыми никогда прежде не виделся. Крис не первый день живет на свете, а потому справедливо опасается, что для семьи возлюбленной цвет его кожи может стать не самым приятным сюрпризом, к тому же он у Роуз первый темнокожий парень, однако та заверяет, что ее отец, мать и младший брат вовсе не расисты и никаких проблем поездка не сулит.
Стоит ли говорить, что «Знакомство с родителями» в хоррор-версии Пила оказывается пронизано расовым дискурсом от начала до конца. Триумф Джесси Оуэнса на Олимпиаде-1936 в нацистском Берлине, президентство Обамы, гольф-карьера Тайгера Вудса – беспрестанные разговоры о черных и их конкурентных преимуществах над белыми, звучащие в доме Армитажей, вызывают у Криса не только чувство неловкости, как у захваленного елейными комплиментами подростка, но и объяснимое отторжение в силу приторной неестественности происходящего, как если бы радушные хозяева заставили дорогого гостя в одиночку поглотить на их глазах огромный торт, заедая его медовым сиропом и запивая засахаренной колой, – на том лишь основании, что гость в принципе ест сладкое и согласился на чаепитие.
Оказавшись на неизведанной территории и будучи вырванным из своей привычной нью-йоркской среды, с которой теперь его соединяют лишь Роуз и заряженный телефон, дезориентированный Крис уравнивается со зрителями в правах – с той лишь разницей, что публика наблюдает за историей из безопасного далека, а герой находится в центре событий. Персонаж попадает в пространство, чей уют декоративен, а атмосфера аномальна, что провоцирует психологический дискомфорт, на фоне которого ощущающий тревогу зритель быстро идентифицируется с протагонистом, синхронизирует переживания последнего с собственными.
Успех фильма не в последнюю очередь объясняется многослойностью его содержания. Будучи бодрым мультижанровым аттракционом, в котором детектив крепко спаян с триллером, триллер – с хоррором, а хоррор – с черной комедией, «Прочь» представляет собой злободневное высказывание, в котором расовая повестка лишь верхушка айсберга. Выстраивая сюжет на крупном научно-фантастическом допущении, Пил присоединяется к сонму коллег-предшественников, многократно демонстрировавших, что наука и прогресс могут служить злу и всякого рода бесовщине столь же охотно и эффективно, как и самым благим помыслам, помноженным на божий промысел: в конечном счете важнее всего то, в чьих руках оказываются знания и возможности.
Фильм недвусмысленно иллюстрирует безрадостную мысль о том, что людские пороки не исчезают, меняются лишь формы их удовлетворения, становящиеся с течением времени все изощреннее. Вместе с тем режиссер предлагает зрителю поразмыслить и над куда более любопытными вопросами: всякий ли спрос должен быть обслужен соответствующим предложением и должны ли существовать моральные, а не экономические границы у свободного рынка? Если должны, то кто вправе их устанавливать и добросовестно следить за их соблюдением?
Ключевые фантастические твисты сюжета также отчетливо перекликаются с современностью: внезапное «погружение» в «затонувшее место» метафорически изображает стремительное превращение человека в беспомощное ничто, пассивно наблюдающее за чужим управлением собственной жизнью, а «состояние повышенной внушаемости» сродни психологическому оцепенению жертвы перед насильником или интеллектуальному подавлению объекта пропаганды, чья воля оказывается парализована под воздействием внешних факторов. Необходимость пробуждения и восстания в самом широком смысле слова – протеста против принудительного подчинения, сопротивления агрессии эксплуататора, борьбы за то, что принадлежит тебе по праву, и собственную субъектность как кротчайшего пути к выходу из рабства, какой бы характер это рабство ни носило и какие бы технологии ни использовало, – важнейший посыл ленты, которую легко интерпретировать как антиглобалистскую и направленную против людоедских аппетитов и эгоистических привилегий сильных мира сего, возомнивших себя земными божествами. Впрочем, справедливости ради нужно признать, что фильм Пила работает не только с актуальной повесткой. В сугубо житейском отношении «Прочь» – лишенная нравоучительных нот и потому выгодно отличающаяся от многих других история о том, как важно вовремя отпускать свое прошлое, чтобы не превращать в ад чужое настоящее.
Отдельное удовольствие зрителю способен доставить повторный просмотр, во время которого (проверено лично!) новыми красками играют не только переполненные подтекстом диалоги и случайные, на первый взгляд, реплики персонажей, но и многочисленные сюжетные детали – от аварии по дороге за город до парика Джорджины, от ночных пробежек Уолтера до постеров в комнате Роуз, от дотошного выбора выпечки в утреннем кафе до навязчивой борьбы Армитажей за избавление Криса от никотиновой зависимости. Едва ли не каждое слово, поступок, предмет имеют здесь двойное дно, либо неожиданным образом обыгрываются по ходу повествования, как, например, комичные детективно-дедуктивные умозаключения Рода.
Картина Пила неслучайно претендовала на «Оскар» за лучшую режиссуру и лучший фильм. В кинематографическом отношении лента сделана крайне искусно и содержит немало подтверждающих класс постановщика фокусов (так, пролог в вечернем пригороде почти целиком снят одним планом) и красноречивых моментов, в которых история рассказывается исключительно языком кино (матч-каты в эпизоде психотерапевтического сеанса, асимметричное тактильное приветствие Криса и Логана, подглядывание за Джорджиной в объектив фотоаппарата, разительная перемена в образе Роуз и т.д.). Стук ложечки о чашку, оленья голова, внезапные слезы, прямоугольный экран, спасительный смартфон, черная пустота зазеркалья в духе триллера «Побудь в моей шкуре» (2013) – все это визуальные лейтмотивы фильма, которые крепко впечатываются в память уже после дебютного сеанса. Как, кстати, и лицо Эллисон Уильямс, чертовски похожей на внебрачную дочь Дэниэла Дэй-Льюиса. Как бы то ни было, картина Джордана Пила действительно предлагает публике и мощную режиссуру, и оригинальный сценарий. Во всяком случае, знаменитое этьеновское сожаление «если бы молодость знала, если бы старость могла» в хорроре «Прочь» приобретает весьма нетривиальное прочтение.
Статьи по теме:
Свежие комментарии