Одинокий маэстро оказался в разоренной стране, где ни он сам, ни его музыка больше никого не интересовали. Антонио сидел у окна и вспоминал Венецию: туман над лагуной, гондолы, скользящие по глади каналов, и чувственные баркаролы гребцов. «Дают ли еще мои оперы в театре Сант-Анджело?» — думал с тоской Вивальди.
Осенью 1926 года в монастырском колледже Сан-Карло крошечного городка Сан-Мартино на севере Италии начался ремонт. Денег, как водится, недоставало, а нужно еще и крышу обветшавшую чинить. И тогда монахи решили продать часть библиотеки. Тем более что в одной из заброшенных кладовых они обнаружили девяносто пять томов старинных нотных манускриптов. Для экспертной оценки братья пригласили известного музыковеда Альберто Джентили. Каково же было его удивление, когда копаясь в груде старых рукописей, он вытащил пыльные ноты, взглянул на автограф и чуть не упал в обморок: это были партитуры самого Антонио Вивальди!
...Он родился в Венеции в семье цирюльника Джованни Баттисты Вивальди и его жены Камиллы, в доме на площади Кампо-делла-Брагора четвертого марта 1678 года. По легенде, в этот день в городе случилось землетрясение, воды лагуны окрасились в черный цвет, волны яростно бились о берег и с остервенением выбрасывали на причалы лодки. Поскольку младенец появился на свет раньше срока и едва подавал признаки жизни, он был поспешно крещен на дому повитухой под именем Антонио Лучо, и лишь через два месяца был проведен официальный обряд крещения в церкви Сан-Джованни-ин-Брагора, о чем свидетельствует запись в метрической книге прихода.
Как любому мальчишке, ему хотелось бегать с друзьями по запутанным лабиринтам венецианских улочек, забираться на горбатые мостики, перекинутые через каналы, качаться на привязанных к причалам гондолах. Но из-за мучившей с рождения астмы, или как тогда говорили «тесноты в груди», простые ребяческие радости были Антонио, к сожалению, недоступны. Часто в одиночестве он сидел у воды, задумчиво глядел вдаль и впитывал запахи свежего бриза, водорослей, рыбы. Дышалось здесь легче.
Родной город подарил больному мальчику удивительное волшебство — музыку. Венеция была буквально пропитана ею, она звучала в церквях, театрах, на домашних концертах в палаццо патрициев... На площади Сан-Марко ежедневно играл оркестр дожа, то там, то здесь выступали уличные музыканты. С каналов доносились завораживающие песни гондольеров, а из таверн и кофеен — голоса скрипок. Даже в цирюльнях держали различные инструменты — чтобы клиенты не скучали. Отец Антонио Джованни Баттиста, кстати, был весьма недурным музыкантом, в капелле Сан-Марко он подрабатывал скрипачом.
Антонио не пропускал ни одного выступления отца. Обычно они причаливали к дворцу дожей со стороны пьяцетты — маленькой площади между палаццо и библиотекой — и шли к базилике Святого Марка, украшенной драгоценными старинными мозаиками, которую венецианцы называли la Chiesa d’Oro — Золотая церковь. Отец отправлялся на балкон, где располагались музыканты, а Антонио крадучись забирался по винтовой лестнице к органисту и пристраивался в уголке.
Величественный храм славился не только красотой, но и изумительной акустикой. Стараясь не пропустить ни одной ноты, мальчик жадно впитывал музыку. Больше всего на свете ему хотелось приобщиться к этой божественной феерии звуков, и однажды мечта сбылась.
— Антонио, вытяни левую руку, — велел Джованни Баттиста.
— Зачем, папа? — удивился сын.
— Мне надо знать, какого размера купить тебе скрипку и смычок.
— Ты хочешь учить меня игре на скрипке? — прошептал Антонио, не веря своему счастью.
— Ну что ты придумал? Он же еще очень мал, — недовольно проворчала Камилла.
Муж не удостоил ее ответом и принялся измерять расстояние от худенького плечика сына до центра ладошки, внимательно изучая тоненькую кисть — длина пальчиков должна быть соразмерна грифу. Затем Джованни отправился в ближайшую лавку смычковых инструментов и купил подходящую скрипочку. Он же дал сыну и первые уроки.
Антонио усердно осваивал трудные скрипичные пассажи Арканджело Корелли, а параллельно учился играть на чембало — так итальянцы именовали клавесин. Ему исполнилось десять, когда перед важным концертом оркестра капеллы Сан-Марко внезапно заболел скрипач. Синьор Вивальди предложил в качестве замены своего сына. Капельмейстер Джованни Легренци, знаменитый композитор, скрипач и органист, сильно удивился — мальчик ведь еще слишком мал для столь ответственных выступлений, но иного выхода не было. Дебют маленького скрипача его впечатлил, и маэстро взял талантливого паренька под свое крыло: приглашал на домашние концерты, занимался с ним композицией и теорией музыки. Через три года Антонио уже сам начал сочинять.
Не исключено, что пример Легренци, принявшего сан, натолкнул Джованни Баттисту на мысль сделать из сына священника. К семейному делу он был явно непригоден, к тому же имелось еще пятеро детей — найдется, кому передать цирюльню. Музыка ведь в те времена считалась ремеслом ненадежным, а церковнику положение в обществе обеспечено. Восемнадцатого сентября 1693 года пятнадцатилетнему Антонио выбрили тонзуру — кружок на макушке, символизирующий терновый венец, и дали звание «вратаря» — мальчика, отворяющего двери храма. Спустя шесть лет он стал аббатом-миноритом ордена францисканцев, но прослужил недолго. Из-за «тесноты в груди» во время мессы ему не хватало дыхания на пропевание псалмов, и Вивальди освободили от этой обязанности.
Впрочем, он не слишком расстроился, поскольку получил приглашение в одну из так называемых венецианских консерваторий — приют для девочек-сирот Пьета, или Милосердие, — с вполне приличным годовым содержанием в шестьдесят дукатов. Антонио обучал девочек музыке, занимался с хористками вокалом, проводил репетиции оркестра и дирижировал концертами. Его воспитанницы пели как ангелы, играли на скрипке, органе, гобое, виолончели, флейте и фаготе, легко переходя от одного инструмента к другому. Перед ним открылись возможности для воплощения своих самых смелых творческих замыслов. Он с упоением писал кантаты, оратории, хоралы, гимны и сонаты.
Девочкам новый преподаватель пришелся по нраву. Молодой, остроумный, доброжелательный, он так виртуозно играл на скрипке! А какие у него выразительные глаза и волосы с медовым отливом. «Il Prete Rosso», — шептались барышни за спиной учителя. Прозвище Рыжий священник закрепилось за Вивальди на всю жизнь.
По воскресеньям на набережной Скьявони в церкви Санта-Мария-делла-Пьета проходили публичные выступления воспитанниц Вивальди. Концерты капеллы Рыжего священника пользовались неизменным успехом у горожан и гостей Венеции, наплыв которых был особенно велик в дни карнавала.
Хористок, впрочем, слушатели не видели — они были скрыты на клиросах за резной позолоченной решеткой. В отличие от оркестранток. Французский путешественник Шарль де Бросс замечал, что «нет ничего привлекательнее юной прекрасной монахини в белой одежде, с букетами цветов граната на ушах, отбивающей такт со всей грацией и точностью».
Клиросы и хоры располагались на возвышении, часто напротив друг друга, отчего звук лился будто с небес, вызывая восторг у слушателей в небольшой базилике. Выступления воспитанниц консерватории всячески поощрялись — это был прекрасный способ облегчить кошельки состоятельных прихожан и гостей Венеции, щедро жертвующих золото «для приютских сироток».
В это время Вивальди получает известность и как скрипач-виртуоз. Из его четырехсот пятидесяти сохранившихся концертов примерно половина написана для скрипки с оркестром. Послушать Антонио съезжались меломаны со всей Европы. В 1706 году он впервые выступил во дворце посольства Франции в Венеции, в 1709 году среди его слушателей был датский король Фредерик IV.
Невысокий, узкоплечий, в черной сутане с белым воротничком, Рыжий священник выходил на сцену, касался смычком струн — и публика подпадала под магию чарующих звуков. Венецианцы говорили, что скрипка Вивальди умеет петь человеческим голосом, плакать, жаловаться, умолять.
Особую яркость выступлениям придавали каприччо — темпераментные импровизации, не внесенные в партитуры, слишком сложные для исполнительской школы того времени. Франкфуртский юрист Иоганн Кристоф фон Уффенбах вспоминал: «Под конец Вивальди проиграл solo просто изумительно. А к нему присоединил фантазию, которая прямо привела меня в ужас, ибо подобным образом никогда еще не играли, да и вообще невозможно играть, так как между пальцами и подставкой едва можно было проложить соломинку, а для смычка вообще места не нашлось бы. И играл он на всех четырех струнах фуги с такой проворностью, что и поверить нельзя».
В 1713 году Вивальди обратился к новому для себя жанру — опере. И это неудивительно. Опера в республике была всенародной любимицей, она соединяла в себе все то, что обожали эмоциональные венецианцы: музыку, драматический сюжет, зрелищность, запутанность интриги, образы-маски.
Успешный дебют «Оттона на вилле» в Виченце — в родном городе начинать было сложнее — открыл Антонио двери лучших сценических площадок Венеции. Здесь он поставил «Нерона, ставшего Цезарем», «Коронацию Дария», «Постоянство, торжествующее над любовью и ненавистью» и в тридцать пять лет занял должность импресарио театра Сант-Анджело. Отныне он сам выбирал сюжеты для опер, боролся с капризами певцов, дирижировал оркестром. При этом писал неимоверное количество произведений и преподавал в приюте Милосердия. Как со всем этим справлялся — загадка, ибо такой бешеный ритм не под силу даже здоровому человеку!
В 1719 году австрийский наместник в Мантуе принц Филипп фон Гессен-Дармштадтский предложил Вивальди престижное место капельмейстера при своем дворе, и тот на три года покинул родной город.
В Мантуе случилось событие, повлиявшее на всю его дальнейшую судьбу. Антонио встретил семнадцатилетнюю Анну Жиро, начинающую оперную певицу, дочь французского постижера. В своих мемуарах Карло Гольдони нарисовал ее портрет: «Она была некрасива, но очень изящна, тонкая талия, красивые глаза, прекрасные волосы, прелестный ротик. Имела небольшой голосок, но несомненное актерское дарование». Другие современники отзывались об Анне как о певице с приятным, хотя и скромным меццо-сопрано. Вивальди взялся развивать ее вокальные способности и, кажется, серьезно увлекся подопечной.
Когда он вернулся в Венецию, Анна с матушкой и старшей сестрой Паолиной отправилась следом. О недопустимой интрижке монаха судачил весь город: «Обет безбрачия предписывал отцу Вивальди противостоять соблазнам, а вместо этого он влюбился». Венецианцы тут же окрестили Анну «подругой Рыжего священника», несмотря на то что композитор представлял знакомым синьорину Жиро только в качестве своей самой «прилежной ученицы».
Антонио, впрочем, не обращал особого внимания на пересуды, продолжал заниматься с Анной вокалом, писал для девушки главные партии в операх, ездил с ней для представления своих сочинений в Прагу, Вену и Амстердам. Именно в тот счастливый период он создал удивительный по красоте цикл знаменитых скрипичных концертов «Времена года». Идея родилась у Вивальди в поездках по городам Италии — Виченце, Флоренции, Мантуе. Мелькающие за окнами дилижанса зеленые холмы Тосканы, долины, покрытые ярким ковром разнотравья, натолкнули на мысль запечатлеть в музыке различные состояния природы, в которых угадывалась бы параллель с этапами жизни человека — рождением, расцветом, зрелостью и увяданием. В 1723 году он написал, а спустя два года издал в Амстердаме цикл из четырех концертов под названием «Весна», «Лето», «Осень» и «Зима». Пассажи скрипок в них поразительно точно передавали и удары капель дождя в стекло, и грозу, и веселый бег ручьев, и пронизывающую зимнюю стужу.
Для карнавального сезона 1727 года Вивальди сочинил восемь опер и во всех занял Анну. В те дни Венеция преображалась: одна часть горожан, облачившись в маскарадные костюмы, дефилировала вдоль каналов, другая с восторгом на них взирала. Распахивались высокие окна дворцов, через подоконники перебрасывались пестрые ковры, на балконах красовались дамы в золотых и пурпурных одеждах. Толпы стекались на площадь Сан-Марко, где выступали фокусники, жонглеры и акробаты. Затем праздник стремительно выливался на узкие улочки Венеции, сопровождаемый музыкой, танцами, шествием масок, парадом гондольеров.
Сан не позволял Вивальди участвовать в шумных уличных забавах, но выступать в домах венецианской знати не возбранялось. На последний день карнавала — «Жирный вторник», когда устраивалось самое большое обжорство, сопровождаемое обильными возлияниями, Антонио с синьориной Жиро пригласили в палаццо семейства Пезаро на Гранд-канале. Но пробраться сквозь ликующую толпу до ожидавшей гондолы оказалось делом непростым. Маэстро, чтобы его не узнали — иначе импровизированного концерта было не избежать, — нахлобучил широкополую шляпу, лицо прикрыл полумаской, а под широким черным домино спрятал скрипичный футляр. Удобно устроившись в гондоле, они хохотали как дети.
Надо заметить, сочинения Антонио имели огромный успех и на карнавалах в Риме. Первая его поездка в Вечный город состоялась в 1723 году, он представил там новую оперу «Геркулес на Термодонте». Известный флейтист и композитор Иоганн Иоахим Кванц вспоминал: «Публике так понравился «ломбардский стиль» Вивальди, что с тех пор она не хотела слушать другой музыки».
Со временем молва о необыкновенном венецианском виртуозе в сутане дошла и до ушей папы римского Бенедикта XIII, и тот выразил желание с ним познакомиться. В Апостольском дворце музыканта встретил секретарь и проводил к понтифику. Помимо него в покоях находился какой-то человек в светском платье. Новый глава Ватикана, как и многие его предшественники, слыл поклонником живописи, поэзии и музыки. Говорили о Венеции, о службе синьора Вивальди в приюте Милосердия, о его сочинениях. Потом папа попросил гостя взять скрипку. Антонио сыграл несколько своих пьес, удостоился похвалы и намеревался откланяться, но тут Бенедикт XIII жестом подозвал незнакомца.
— Знакомьтесь, Пьер Леоне Гецци. Один из моих предшественников назначил его живописцем римской курии. И синьор Гецци так метко изобразил наших прелатов, что те страшно обиделись. Но думаю, я все же разрешу публикацию этих работ, — улыбнулся понтифик.
— Позволите сделать шарж и на вас, отец Вивальди? — поинтересовался художник.
— С удовольствием, люблю посмеяться над собой, — ответил композитор.
Гецци взял лист бумаги, обмакнул перо в чернила и быстрыми штрихами набросал длинные завитые волосы, тонкие губы, выступающий подбородок и большой крючковатый нос. Вивальди пришел в восторг:
— Вы абсолютно точно подметили. Обожаю везде совать свой длинный нос.
Оригинал карикатуры Гецци «Рыжий священник» до сих пор хранится в библиотеке Ватикана.
Слава Вивальди росла, либреттисты наперебой предлагали свои услуги. Однажды к нему пожаловал и начинающий драматург Карло Гольдони. «Вошел в комнату, всю заваленную книгами и нотами, — вспоминал он. — В углу клавесин, на нем скрипка. А вот и Рыжий священник — сидит у окна с молитвенником. Я предложил сюжет для оперы. Разговор, видимо, заинтересовал капельмейстера. И вот молитвенник летит на пол, он садится за клавесин, наигрывает мелодии будущей оперы. Он был готов сочинять, творить, он уже во власти музыки!»
Через пару недель Антонио поджидал нового друга Гольдони в «Кафе делла Венеция Триофанте». На часовой башне два мавра ударили в колокол: час пополудни. Карло безбожно опаздывал, но композитор не сердился. Он любил созерцать городскую жизнь. Здесь, на площади Сан-Марко, она бурлила с рассвета до заката. Между Новыми Прокурациями и лагуной стоящие за прилавками торговцы зычно предлагали молоко и сыры. Чуть подальше, к востоку, расположились золотых дел мастера из прихода Сан-Лио, ювелиры из Сан-Маттио и продавцы пряностей. На теневой стороне площади в черных одеждах, отороченных горностаем, группками прогуливались патриции — обменивались новостями, плели интриги, оказывали знаки внимания женщинам: в толпе было немало куртизанок. Впрочем, добропорядочные матроны тоже дома не сидели. Не так давно им разрешили посещать кофейни наряду с мужчинами, и женщины не преминули этим воспользоваться. Съезжались сюда путешественники и негоцианты, живописцы и шарлатаны, музыканты и авантюристы, создавая ту неповторимую атмосферу, которая с детства вдохновляла Антонио.
— Не на этой ли площади вы отыскиваете прототипы своих персонажей, Карло? — поинтересовался он, когда Гольдони все-таки появился.
— Вы правы, маэстро, наша обыденная жизнь дает много сюжетов для творчества. Вот мы пьем с вами кофе и обсуждаем дела. Хотите, я сделаю кофе героем новой комедии? Ведь это не просто напиток, а ритуал, настроение, стиль жизни...
— Вы шутите?
— Вовсе нет. Серьезен как никогда.
Вивальди лишь посмеялся. А осенью следующего, 1736 года в театре Сан-Самуэле состоялась премьера интермедии Гольдони под названием «Кофейная лавка».
В 1737 году Рыжий священник собрался ставить свои новые оперы в Ферраре, но тамошний архиепископ Томмазо Руффо запретил композитору въезд в город. Он припомнил Вивальди все: и независимый характер, и издание сочинений у голландских протестантов, но главное — Анну. «Архиепископ Руффо не желает видеть в своем городе священника, который вместо того чтобы служить мессы, связался с певичкой», — заявили ему.
Возмущенный Вивальди пишет своему покровителю в Ферраре маркизу Гвидо Бентивольо, прося добиться отмены запрета: «...Ставить оперу, не присутствуя при этом, не могу, не желая рассчитывать на чужие силы при таком значительном денежном риске. (Перед началом работы он принял обязательств на шесть тысяч золотых цехинов.) Уже двадцать пять лет, — объяснял Антонио, — как я не служу обедни, но не вследствие запрета или приказа, а из-за болезни, которая мучает меня от рождения. Со времени назначения меня священником я служил обедню в течение целого года с лишком, потом перестал это делать, после того как трижды вынужден был покинуть алтарь, не доведя литургию до конца по причине своего недуга».
Увы, маркиз помочь не смог. Архиепископ уперся и не желал ничего слышать. «Если даже мне прикажет сам папа, не отменю решения», — высокомерно заявил он. Итог оказался плачевным: оперы, поставленные другим человеком, успеха не имели, вложенные средства пропали и солисты из-за сорванных контрактов подали на Вивальди в суд.
Не испытывала прежнего восторга от его произведений и родная Венеция. Ее жители были переменчивы, словно вода в лагуне, где властвуют приливы и отливы. Появились новые кумиры, и музыка Вивальди теперь казалась устаревшей. Это заметил и посетивший республику в 1740 году Шарль де Бросс: «К моему великому изумлению, я нашел, что его ценят далеко не столь высоко, как он заслуживает, — здесь, где все зависит от моды, где слишком долго слушали его вещи и где прошлогодняя музыка уже не делает сборов».
Измученный долгами и бесчисленными судебными исками, опечаленный охлаждением поклонников, Вивальди решил перебраться в Вену. Композитор был представлен Карлу VI в 1728 году, когда монарх посетил расположенный неподалеку от Венеции Триест, в то время главный морской порт империи Габсбургов. Большой ценитель искусства, Карл сразу сделался горячим поклонником Вивальди. И как остроумно заметил один из современников, за четырнадцать дней пребывания в Триесте говорил с ним больше, чем со своими министрами за два года. Он наградил Антонио золотой цепью, медалью и возвел в рыцари. В ответ музыкант преподнес императору двенадцать своих скрипичных концертов.
Вивальди отправился к сестрам Жиро, надеясь, что они составят ему компанию и тоже отправятся в Австрию. Анна сидела за клавесином и разучивала очередную арию. Паолина только что вернулась с рынка Риальто, куда каждый день на лодках подвозили свежие фрукты, овощи, мясо и цветы.
— Сейчас будем трапезничать, маэстро, — объявила она. — А для начала выпейте вина, — девушка протянула ему наполненный бокал.
— Я покидаю Венецию. Хочу обратиться за покровительством к австрийскому императору, — сообщил Антонио. — Надеюсь получить место при его дворе. Вы поедете со мной?
— Простите, маэстро, но Анне предстоят гастроли в Граце — она не может нарушить контракт, — сказала Паолина.
Продав консерватории рукописи своих концертов сначала по два с половиной дуката за штуку, потом и вовсе по дукату, Вивальди поехал один.
В доме вдовы венского шорника Валлера он снял квартиру, из окон которой был виден старейший Кернтнертор-театр, где на немецком языке давались итальянские комедии. Антонио надеялся на его сцене поставить что-нибудь из своих сочинений.
Увы, Вивальди прибыл в Вену в неудачное время. Двадцатого октября 1740 года пятидесятипятилетний Карл VI внезапно скончался от сердечного приступа, и началась война за австрийское наследство. Одинокий маэстро оказался в разоренной стране, где ни он сам, ни его музыка больше никого не интересовали. Все попытки найти какую-то работу были тщетными, а заделаться уличным музыкантом не позволяла гордость.
Цепь нескончаемых несчастий привела к обострению болезни. Страдая от приступов астмы, Антонио почти не выходил из дома. Сидел у окна, смотрел на театр у Каринтийских ворот и вспоминал Венецию: туман над лагуной, гондолы, скользящие по глади каналов, и чувственные баркаролы гребцов. «Дают ли еще мои оперы в театре Сант-Анджело?» — думал с тоской Вивальди.
В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое июля 1741 года шестидесятитрехлетнего композитора не стало. Приглашенный хозяйкой квартальный врач составил свидетельство о смерти, указав, что «преподобный Антониус Вивальди, священник, умер от внутреннего воспаления». Из-за жары похороны состоялись в тот же день на госпитальном кладбище, всего в полумиле от дома, где квартировал Вивальди. За скромную плату в девятнадцать гульденов и сорок пять крейцеров, под «малый колокольный звон» музыкант, некогда принадлежавший к числу знаменитейших людей Европы, был погребен в могиле для бедняков.
Место захоронения Антонио Вивальди в Вене не сохранилось. Вскоре после его ухода музыкальный мир, некогда трепетно внимавший каждой ноте композитора, забыл своего кумира. Лишь Иоганн Себастьян Бах оставался верным почитателем. Перекладывал его скрипичные концерты для клавира и органа, осваивал композиторскую технику Вивальди и указывал в письмах, что наследие итальянца служит ему источником вдохновения. Остальным же понадобилось почти два столетия, чтобы заново открыть и оценить музыку Рыжего священника.
Своим вторым рождением Вивальди обязан тому самому туринскому музыковеду Альберто Джентили, который занимался активным поиском его произведений. Помимо находки в монастырском колледже Сан-Карло, Джентили разыскал автографы композитора и на генуэзской вилле семейства Дураццо — с 1764 года князь Джакомо служил австрийским послом в Венеции. Уникальная коллекция Джентили включала в себя триста концертов, девятнадцать опер, ораторию, духовные и светские вокальные сочинения.
Утерянные партитуры находят до сих пор. В 2010 году в Национальном архиве Шотландии обнаружили концерт Вивальди для флейты, двух скрипок, альта и виолончели под названием «Великий Могол». Ранее это произведение лишь упоминалось в торговом каталоге одного голландского книготорговца XVIII века. Долгое время манускрипт хранился в семейном архиве маркизов Лотиан.
Поиски рукописей продолжаются. Нет сомнения, что мы еще услышим неизвестные творения рыжего гения, которому четвертого марта исполняется триста сорок лет.
Свежие комментарии