На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

7дней.ru

105 401 подписчик

Свежие комментарии

Екатерина Градова. Дорога к Богу

Кадр из фильма «Семнадцать мгновений весны» Киностудия Горького; Совэкспортфильм/Global Look Press

У меня произошло крушение иллюзий и до сих пор идет исцеление ослепленной души. С точки зрения христианской, когда есть ребенок... да и вообще, жена не имеет права разрывать брак.

— У меня дома хранится много фотографий. Перелистываю страницы альбомов — тут вся моя жизнь. Есть и снимки Андрея в детстве. На фото он пухленький, светлый одуванчик. Их семья жила на Петровке. Неподалеку находился каток. Мария Владимировна рассказывала, как Андрей ходил туда с коньками — их тогда, в пору дефицита, добыть было трудно, но ему нашли. Возвращается с виноватыми глазами:

— У меня коньки украли!

— Вместе с ногами?! — гремела Мария Владимировна.

Через неделю приобрели вторые коньки — мальчику нужен свежий воздух. Пошел на каток. Приходит, чуть не плачет: опять украли!

Ну ладно, купили и третью пару. Он вечером отправился на каток, а Мария Владимировна потихоньку пошла следом — хотелось понять, как же такое могло произойти, чтобы коньки два раза подряд крали.

«Подхожу, — рассказывала, — музыка звучит, люди пируэты выписывают. А на скамейке сидит мой «фигурист». И с восхищением наблюдает за катающимися, ничего не видя вокруг, рядом коньки валяются. Я подошла сзади: «Ну теперь понятно, как у тебя их уводят!»

Учился Андрюша неважно, как сам шутил: «Я в слове «май» делал три ошибки». Он потрясающе всех копировал. Все детство собирал марки, монеты. Очень любил футбол, в тетрадях описывал футбольные матчи. Он даже вышивал стежком, вероятно под руководством няни Анны. У Маши сохранилась его вышивка.

Андрей был рожден светлым ребенком, очень трогательным.

— Как вы познакомились?

— Я пришла поступать в Театр сатиры по приглашению главного режиссера Валентина Николаевича Плучека. Он видел меня в выпускном спектакле Школы-студии МХАТ «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в роли Розины и позвал в свой театр. Но я на четвертом курсе сыграла в Театре Маяковского Негину в «Талантах и поклонниках». Премьера была очень громкой, все журналы писали о нашем спектакле, посвящали ему обложки. Плучек был на меня обижен. В «Талантах и поклонниках» меня, как выяснилось позже, заметил и Миронов. Кто-то из его друзей рассказывал, что он прямо загорелся: «Эту актрису нужно позвать к нам!»

Театр сатиры был грандиозным, спектакли изумительными. Билеты достать невозможно, очереди в кассу занимали с ночи. Это заслуга и главного режиссера, и больших актеров театра. Плучек был безусловно интересной личностью.

Когда пришла на первую встречу с ним, столкнулась в фойе с Андреем. Он меня узнал, подбежал:

— Здравствуйте! Видел вас в Театре Маяковского, у вас там такие дебюты!

Я сказала, что хочу служить здесь.

— Может, я вместе с вами зайду к Плучеку?

Он был светлым ребенком, очень трогательным из архива Е. Градовой
Когда пришла в Театр сатиры на первую встречу с Плучеком, в фойе столкнулась с Андреем. Он меня узнал, подбежал. Кадр из фильма «Невероятные приключения итальянцев в России» Legion-media

— Нет, справлюсь сама.

— Тогда подожду вас возле его кабинета.

Разговор с Валентином Николаевичем был недолгим. Он снова немного попенял из-за моего ухода в «Маяковку», а потом сказал: «Ладно, дело прошлое, приноси документы. — Потом Плучек поцеловал меня в лоб и добавил: — Берегись наших «половых беркутов». (Так и сказал! — Е. Г.) Будь художником. Поосторожнее с ними!» И назвал фамилии тех, кого следовало остерегаться: Миронов, Ширвиндт и Державин.

Когда вышла из кабинета, Андрея в коридоре не оказалось. Какое счастье, надо скорее уехать, чтобы невзначай не столкнуться с ним снова. Меня же предупредили: бойся этого человека — и я вправду испугалась. Но едва успела доехать до дома, как раздался звонок по телефону.

— Ну почему вы ушли? Я носился по всему театру, вас разыскивал, мы же договорились встретиться у кабинета Плучека!

Это был Миронов. Понятия не имею, как он узнал мой номер. Ответила:

— Видимо, что-то недопоняла. Вас не было, я отправилась домой, у меня вечером съемка.

Работала тогда на «Семнадцати мгновениях весны» — чудесное кино моей юности, мой дебют. Татьяна Михайловна Лиознова — гениальный режиссер. Моими партнерами были остроумнейший, интеллигентнейший Ростислав Плятт, великий Евгений Евстигнеев. И аристократичный Вячеслав Васильевич Тихонов — у нас были очень хорошие отношения, близкие, доверительные. Он меня опекал, на съемках стоял рядом и шептал в ухо: «Давай еще один дубль... А это не тот ракурс, давай поменяем».

— Коллеги-актеры болтали о ваших якобы чересчур теплых отношениях.

— Чужие разговоры оставлю без комментария. Вячеслав Васильевич был женат, незадолго до «Семнадцати мгновений...» у него родилась дочь. Я бы никогда не позволила себе разрушить чужой брак.

...На второй день после нашего знакомства с Андреем он приехал ко мне на съемки. Был перерыв. Мы с Тихоновым сидели в комнате отдыха и пили чай. На столе самовар, сушки.

Входит бабулька-администратор, обращается ко мне:

— Милок, тебя там кличут.

— Кто?

— Говорит, что жаних, — сама смеется.

Я удивилась: кто-то меня разыгрывает. И тут повляется Миронов, в руках у него сирень и банка клубники. Позже Мария Владимировна будет со смехом вспоминать, как сынок оборвал все кусты сирени на даче: «А я-то голову ломала — куда это он? И всю клубнику унес, я только собрала. А Андрей хвостики срезал, ягоды помыл, положил в банку, засыпал сахаром и в машину поставил. Побрился, надушился, долго выбирал рубашку и умчался куда-то».

Миронов возник передо мной с этой клубникой и сиренью. С тех пор сирень — мои любимейшие цветы. И ведь родила я наше с ним чудо — Машулю, когда она цвела. И опять дома были сирень и аромат.

В пьесе Островского, поставленной на сцене Театра Маяковского, я играла Негину. С Александром Лазаревым. Сцена из спектакля «Таланты и поклонники» А. Гладштейн/РИА Новости

— Екатерина, какие планы?

— У меня съемка! — я была очень серьезной.

— Но она ведь когда-то закончится, — весело заметил Андрей. — Подожду на улице.

Выхожу — стоит машина, Миронов за рулем. Выскочил, распахнул переднюю дверцу. Такой галантный!

Одет он был в темно-синюю рубашку в белый мелкий горошек, и у него были белоснежные волосы. Как в «Бриллиантовой руке» — абсолютный блонд. Он родился одуванчиком, это его настоящий цвет. А глаза просто сияли синевой.

Поехали на показы кинофестиваля, Миронов был в числе почетных гостей. На следующий день тоже забрал со съемок. Через день или два позвонил и попросил надеть мини-платье, которое очень ему понравилось. Встретил с загадочно-хитрыми глазами. Долго крутил меня около машины, не давая сесть:

— Посмотри, а что там на капоте? Ничего нет? Значит, показалось...

Когда мы отъехали, он начал хихикать.

— Ты что смеешься? — спрашиваю.

— Рядом стояла машина Бакланова (это писатель, близкий друг Александра Семеновича Менакера — Е. Г.). Там сидел отец, они приехали вместе посмотреть на твои ноги.

Вот для чего заставил надеть мини!

А через неделю попросил быть в праздничном платье, сказал, что оно отлично подходит к случаю.

— К какому?

— Увидишь.

Он приехал, я вышла. Собираюсь сесть — на сиденье букетище тюльпанов.

— Кому его повезем? — подумала, что едем в гости.

— Это тебе, — улыбается Андрей.

— В честь чего? — я переложила цветы назад.

— Садись и ни о чем не спрашивай.

И он привез меня к ЗАГСу рядом с моим домом на Кутузовском. Остановил машину, взял за руку:

— Мы идем подавать заявление!

Ничего себе!

— А у меня не хочешь спросить?

— Не хочу!

Он именно так и сказал — «Не хочу!» Я страшно растерялась. Мы знакомы всего неделю — и уже замуж? Но надо было знать Андрея Александровича: если он что-то решил, так и будет. А кроме того, я уже влюбилась. У меня от него кружилась голова. Казалось, что это сон. После подачи заявления заехали ко мне, я должна была переодеться. Андрей зашел со мной. Мама была на гастролях с театром.

Миронов зашторил окна в гостиной. Развернул принесенную с собой внушительных размеров трубочку — оказалось, это его портрет размером где-то метр на полтора, сказал, что взял на «Мосфильме». И Андрей приколол его к шторам в нашей гостиной, внизу было написано крупными буквами: «Дорогая Раиса Ивановна (так звали мою мамочку) — теперь это единственный свет в вашем оконце». Когда мама вернулась с гастролей и вошла в гостиную, была немая сцена, ведь она еще ничего не знала о нас.

— Татьяна Егорова в своей скандально известной книге написала, будто Миронов женился ей назло, после очередной ссоры.

— Роман у них был, Андрей мне сам об этом рассказывал. Но отношения закончились намного раньше, чем в его жизни появилась я. В ее книге, думаю, процентов восемьдесят — нет, не вранья... Таня очень одаренная писательница. А когда талантливый человек пишет, у него возникают фантазии. И потом, она очень любила Андрея. И в этой книге прожила с ним еще одну часть жизни. Сцена на мосту — как поэтично ее описала! Вот только нельзя истории о коллегах по театру — это гадко!

Андрей Миронов с Александром Ширвиндтом В. Арутюнов/РИА Новости
Я испугалась предупреждения Валентина Николаевича С. Величкин/ТАСС

Андрей понимал, что его невесту могут обидеть в коллективе — женщины, которые буквально вешались на Миронова. Видимо, он боялся, что могут даже нашу свадьбу расстроить. И по его решению, подав заявление, до бракосочетания мы встречались тайком от коллег. Когда заканчивался спектакль, спускались по разным лестницам, переходили по Маяковке к ресторану «Пекин» по разным сторонам улицы. Помогал нам муж Веры Кузьминичны Васильевой — Владимир Петрович Ушаков, царствие ему небесное. Бегал между нами как связной: «Катя, Андрей ждет там-то». Он обожал Миронова.

Когда Андрей сообщил обо мне Марии Владимировне, она удивилась: пять дней назад у сына не было никакой невесты и вдруг женится. Но тут какая история... В четырнадцать лет Андрею приснился сон. Об этом мне рассказывали и сам Миронов, и Мария Владимировна. Ему привиделось, что у него есть жена и доченька. Жену зовут Катенька, а дочку Машенька. «И когда он привел тебя в семью, — вспоминала свекровь, — я сказала: «Ну что, нашел свою Катеньку?»

— Миронова называли баловнем судьбы — из золотой молодежи, сын известных артистов и сам успешный актер, любимец женщин. А каким он был дома, в быту?

— Реальный Андрей во многом был не похож на тот образ, что растиражировала пресса и мало знающие его люди. Дома он был большим ребенком, тихим, нежным. С удивлением говорил мне: «Я знаю, что такое связь мужчины и женщины. Но никогда не думал, что бывает такая нежность».

А у меня через пару месяцев появилось чувство, что я его родила. Хотелось лечить, кормить, ласкать. Мы все время висели друг на друге. А он подшучивал над моим голосом, звучавшим довольно по-детски, называл его «мультипликационным». И копировал, пародировал меня очень смешно.

Привозил мне дорогие вещи, а потом сам запрещал по какой-то причине их надевать. В одном наряде был «слишком высокий разрез, нельзя ли зашить?», в другом вырез лодочкой «слишком откровенный — нельзя ли его собрать у шеи?».

— Ваши взгляды на семью совпадали?

— В целом совпадали. Он считал, что муж — голова, и я не возражала. У него имелась своя установка, пришедшая от мамы, ибо она была великой хозяйкой своего дома. Андрей считал: «Что позволено мужчине, не позволено женщине». У него был абсолютно ветхозаветный взгляд на отношения мужа и жены.

Еще он говорил: «Женщина должна, проснувшись, завести часы, чтобы они били (раньше были часы с боем, их заводили каждое утро, Миронов обожал этот звук — Е. Г.). Потом поменять воду в вазах с цветами, выгулять собаку, приготовить завтрак — и поцелуем разбудить мужа».

Но иногда ему приходилось уезжать на съемки рано. Я вскакивала, переживая, что не успела до него проснуться, упрекала Андрея:

Уже на второй день после нашего знакомства Андрей приехал ко мне на съемки. С Алексеем Сафоновым в «Семнадцати мгновениях весны» РИА Новости

— Почему не разбудил?

— Ты так красивенько сопела!

Клал на подушку записки с теплыми словами и рисунками. Себя называл Зайчиком — и рисовал зайчика. Я все эти записки сохранила.

Когда съемок не было, а предстояла только репетиция в театре, я вставала первой. Муж поднимался, а на столе уже ждал завтрак — его любимая, взбитая миксером геркулесовая каша с орехами и ягодами.

Всегда звонил с репетиций в перерыве. Во время спектаклей набирал мне в каждом антракте: «Чем занимаешься, какое настроение?» Говорил очень ласково, называл только Любимая. Много шутил. Юмора как у него я больше не встречала ни у кого. Рафинированный, неплоский, непошлый. Чего в Андрее вообще не было, так это цинизма и пошлости.

Он очень любил чистоту. Уборкой дома мог заниматься сам. Я приводила квартиру в порядок утром, а он во второй половине дня. Подруги называли меня «электровеником», потому что когда они приходили в гости, я, беседуя, одновременно подметала, мыла, натирала.

А Андрея друзья называли «автолизуном» — за его патологическую любовь к чистоте, в том числе и в автомобиле. После каждой поездки он проводил генеральную уборку салона. А если ты едешь с ним и закурил, неосторожно затянулся и граммулечка пепла упала на сиденье или на пол, он мог остановить машину и высадить.

«Жена должна быть хозяйкой, а мужчина — добытчиком», — считал Андрей. Слова не расходились с делом: все в дом. Он привозил бифштексы, отбивные, вырезку из новоарбатского гастронома, заходя с черного хода — у него там были знакомые. Каждый раз открывала привезенные им коробки и ахала. В одной — огурчики, в другой — компоты из клубники, в третьей — вырезка, икра. В общедоступной продаже тогда ведь ничего не было.

А я рыскала по книжкам и находила интересные рецепты: какие-то бермудские бифштексы из разных видов мяса, земляничный пирог, суп из белых сухих грибов, я их в кофемолке перемалывала. Придумали же! Андрей благодарил. И шутил: «Когда меня завлекали, мне готовили бермудские бифштексы!»

На самом деле он был очень неприхотлив в еде. Случалось, выгрузив в очередной раз на кухне коробки из гастронома, давал распоряжение: «Так, Кутя, не придумывай ничего. Сделай мне бифштекс, налей воды и выжми лимон!»

У нас в театре, надо сказать, артистки были очень хозяйственными, женственными, все готовили. Вязали в перерывах между выходами на сцену, переписывали рецепты. Самой большой кулинаркой считалась Наташенька Защипина.

Никогда, ни на одну секунду с Андреем невозможно было поссориться. Он не мог говорить хамским тоном, не повышал голос, не умел этого, хоть застрели. Не мог сказать плохо о человеке. Осуждение, обсуждение — главные грехи наши — в нем отсутствовали напрочь. Не было и хитрости. И если я вдруг упоминала, что считаю какого-то артиста недостаточно талантливым (я могла посплетничать!), тут же в ответ раздавалась реплика Андрея: «Ты же работаешь с этим человеком, как можно?!»

Когда Андрей повез меня в ЗАГС, я страшно растерялась. Мы знакомы всего неделю — и уже замуж? из архива Е. Градовой

Искренне не понимал, как ребенок. Зависти в нем не было вообще, сомневался в себе и переживал, что его снимут с роли и заменят на другого артиста.

— И кто же будет играть за тебя Фигаро? — не без ехидства спрашивала я.

— Спартак Мишулин. Или Рома Ткачук.

— Ты сам-то себя хоть слышишь?

Его душа выражалась в его глазах, в них подчас была такая глубина и печаль. Он был совсем не таким, как во многих комедийных фильмах.

Однажды произошел случай, который меня поразил своей неординарностью. Андрюша любил дома показывать актерско-литературные импровизации. Это были целые сериалы, которые он сочинял сам. И вот, когда мы просыпались, он начинал эти серии. Меня потрясла одна история. Героиней в ней была придуманная им Паша — деревенская женщина, жившая в колхозе, работавшая за десятерых, имевшая много детей, одним словом, подорванная жизнью.

Андрей осипшим голосом рассказывал тяжелую жизнь Паши от ее лица. Когда я спросила, почему она сиплая, ответил, что Паша работает на морозе. Он фантазировал, что у нее большие красные руки и очень много сумок через плечо, набитых колбасами и другими продуктами для семьи и всей деревенской улицы. В традиции тех лет были поездки в Москву «за колбасой».

Все подробности Андрей рисовал без комизма. Это была драма. Паша несколько лет «жила» в нашем доме в рассказах Андрюши — я каждое утро ждала продолжения ее истории. Иногда Паша вызывала у меня взрыв смеха, иногда поток слез — с таким состраданием Андрей описывал эту женщину!

Финал «сериала» наступил внезапно. Однажды утром Андрей вернулся из Ленинграда после съемок, вошел домой с опрокинутым лицом, какое-то время молчал, а потом за завтраком сообщил: «Паша умерла. Я сейчас видел, как по платформе на тележке ее везли мертвой. У Паши были красные руки, байковый халат, сверху телогрейка, в обеих раскинутых руках сумки с палками колбасы. Она не успела их довезти до деревни».

Андрей был потрясен этим совпадением, а я — тем, как глубоко он переживал. А вы говорите «баловень судьбы» и «золотая молодежь»! Кто еще, кроме него, мог целовать руки старушкам-костюмершам в театре, когда те надевали на него костюм? И привозить им из каждых заграничных гастролей подарки? Никогда ни с кем из простых пожилых людей не разговаривал высокомерно, всегда с лаской.

Замечательный режиссер Илья Александрович Авербах, снявший, с моей точки зрения, лучший фильм с участием Андрея «Фантазии Фарятьева», как-то сказал мне: «Миронов большой артист редкого дарования. При том что он очень популярен, его снимают не в тех ролях. Никто Андрея не знает, он совсем другой».

— У него было много друзей?

— В дружбе он был очень преданным человеком. Благодарным и преданным. Но в общении с некоторыми из друзей чувствовалась его беззащитность. Он выглядел как будто виноватым перед ними — может, за свою славу, за свой талант, за любовь народа.

Мария Владимировна рассказала, что в четырнадцать лет сыну приснился сон, в котором он был женатым человеком... Кадр из фильма «Драгоценный подарок» АСС/ Киностудия Горького

Самыми близкими друзьями были Гриша Горин и Саша Ширвиндт.

— Часто в вашем доме бывали гости?

— Очень часто. Андрей мог привести компанию в три часа ночи, во сколько угодно. Как правило, это были коллеги. Компании не утомляли, ведь мы были молоды: любовь, восхищение.

Маша, наша дочь, спала в детской. Она была очень спокойной, настолько, что все удивлялись. Помню, Евстигнеев пришел, сидим общаемся полчаса, час, вдруг он спрашивает очень серьезно:

— Слушайте, а где ребенок, куда вы его дели?

— Спит.

— А вещей Маши тоже нет, как же так? — удивлялся Евгений Александрович. — Обычно все кипятят в ведрах марлевые подгузники и пеленки.

Но у нас действительно ни пеленки по квартире не висели, ни соски не валялись, потому что я знала о любви Андрея к порядку. Кстати, все вещи для доченьки он привез из Италии, снимаясь в «Невероятных приключениях итальянцев в России». У Манечки (так Андрей звал дочку) в нашей спальне была кроватка. Когда мужу надо было проснуться пораньше, он ложился в гостиной.

Машуля росла очень умной девочкой с сильным характером. При этом с детства не отрывалась от меня ни на секунду. Помню, ей было года три, мы с ней вдвоем отправились отдыхать в Пицунду. Дочь плескалась в воде возле берега, я рядом, а едва пыталась отойти на пару шагов, она в крик.

Кто-то из отдыхающих предлагал мне:

— Давайте посидим с ней. Иди сюда, солнышко!

— Нет! — заявляла Маша.

Так я ни разу и не искупалась.

Она очень переживала за мое здоровье. Если закашляюсь, начинала плакать. То же самое у меня было с мамой — горе вселенское, когда она заболевала.

Я иногда курила, а Маша это трагически переживала. И вот в три года она стянула у меня дефицитный импортный блок, вынула все сигареты, надорвала, вытащила из каждой табак и сложила в кучку. И ответственно, с прямой спиной ждала, пока я вернусь домой. Я пришла, и дочь заявила, показывая на гору табака: «Вот! Так будет всегда, мамочка!»

В другой раз, когда я закурила, Маша, уперев руки в бока, сказала «Не знаю, что с тобой сделать... — потом помолчала и добавила: — Так! Если ты бросишь курить, куплю тебе шубу и кольца».

Шубу и кольца, и машину, и еще много чего дочь, когда выросла, мне купила не потому, что я бросила курить. Просто вот такая Маша...

Ребенка Андрей очень ждал. Я говорила, что если родится девочка, хочу назвать ее Марфой, Марфушенькой. Недавно рассказала эту историю Маше, она оценила: «Какое имя было бы шикарное!»

Когда выяснилось, что я беременна, Андрей куда-то уехал ненадолго и вернулся с корзинкой, в ней копошился щенок фокстерьера: мы мечтали о собаке. «Ну вот, я тебе привез твою Марфушку!» — смеясь, сказал Андрей. Хитрец — прикинул, что если собака станет Марфой, то дочь он сможет назвать Машенькой.

У меня через пару месяцев появилось чувство, что я его родила. Хотелось лечить, кормить, ласкать. Мы все время висели друг на друге А. Стернин/Global Look Press

Говорил, что хочет сына. Но когда отвез в роддом и меня повели в отделение, он вдруг начал колотить в ворота и орать: «Нет, я раздумал! В это страшное время сына не потяну — только дочку!»

Вышла бабушка-вахтерша: «Ну что ты орешь? Ты уже все сделал — или дочку, или сына». Эта бабулька зашла ко мне в родилку: «Твой-то там беснуется, ты смотри!»

А когда я родила, он стоял напротив роддома и громко пел Вертинского: «Доченьки, доченьки, доченьки мои...» Писал мне в роддом потрясающе нежные, но с юмором письма: «Кутенька, я люблю тебя как женщину и уважаю как мать!»

Маруся родилась в 1973-м, тогда же на экраны вышли «Семнадцать мгновений весны». Я, как и все артисты, занятые в картине, стала знаменитой. Люди подбегали на улице, просили расписаться — чуть ли не на майках.

Андрей удивлялся. Он ведь привык, что куда бы ни пошел, вокруг собирается толпа. А тут внимание и ко мне. Бесконечные вопросы: «Скажите, а будет ли продолжение фильма?», «А как сложилась судьба вашей героини после войны?», «Какие у вас перспективы в профессии, готовите ли новую роль?»

Андрей разогревал машину, с улыбкой слушал мои ответы, а я говорила одно и то же своим мультяшным голосом:

— Я родила ребенка, сижу с дочкой.

— Это понятно. Но что в театре у вас, в кино?

— У меня ребенок!

Андрей смеялся: «Ты можешь свой ответ на магнитофон записать: «Сейчас я с ребенком» — и включать каждый раз».

А что еще могла сказать? Андрей не хотел, чтобы я снималась. Был, к примеру, такой случай. Меня утвердили в фильм, съемки предполагались в Чехословакии. Андрей не интересовался этим. Но буквально накануне отлета в Братиславу мы ехали в машине и он вдруг спросил, что это будет за кино. Я ответила, что о войне.

— А какие были пробы, Катенька?

— Любовная сцена в снегу.

Андрей резко сворачивает на обочину:

— Так, выбирай — или домой, или в Братиславу!

Я позвонила на «Мосфильм» и отказалась от роли. Не назвала бы это жертвой. У меня на самом деле актерского трагического честолюбия не наблюдалось. Когда-то безумно хотела играть и даже считалась талантливой. Бывшие коллеги-актеры до сих пор звонят: «Пересматривали «Семнадцать мгновений весны», ты очень хорошо сыграла. Все-таки зря из профессии ушла...» Я не смотрю ни фильмы со своим участием, ни телеспектакли. Все это так далеко. Для меня гениальный артист — Иннокентий Смоктуновский. Артист, повлиявший на эпоху. Или, к примеру, Гриценко. Актерский труд уважаю, но дара у меня не было. А что такое актерский дар? Вот моя дочь Мария Миронова — это дар.

В девяностые я увидела фильм «Влюбленные» с Робертом де Ниро и Мерил Стрип. Как они существовали в кадре! Словами не описать. Они были выпускниками знаменитых актерских школ, а там учат особым техникам. Вот это настоящие профессионалы.

Мария Владимировна с мужем Александром Семеновичем Менакером Б. Рябинин/РИА Новости/пролог «Почти по Гоголю»
Мама Андрея мне объясняла: «Катенька, у тебя муж — Моцарт. Береги его. Будь ему женой и возлюбленной, а не актрисулей. Прощай его» М. Пазий/PhotoXPress.ru

Я играла много. Громкий дебют, как уже говорила, в «Талантах и поклонниках» на сцене Театра Маяковского. Двадцать лет служила в Театре сатиры, где у меня было около двадцати ролей. Андрюша твердил: «У нас должно быть трое детей. Уже есть Машенька, второй будет обязательно Андрей. И, уж прости, третья — Катя. У нас будет прекрасный загородный дом. Много друзей. Будем ездить по миру, путешествовать».

В подтверждение привез из Италии три золотых браслета с выгравированными именами будущих наследников: «Маша», «Катя», «Андрей». Просил: «Бросай театр — это не для тебя». И он был прав. Если бы я ушла, принадлежала бы ему, дому, детям — наша жизнь сложилась бы иначе. Но я мало что тогда понимала.

После смерти Андрея его мама — Мария Владимировна — являлась гарантом неприкосновенности имени сына. Но когда ее не стало, правда и ложь сливаются в общий поток в книгах и на экране, а он, ушедший, не имеет возможности посмотреть со своей грустной улыбкой в глаза так называемых «друзей» и «возлюбленных» и рассказать, как все было на самом деле.

— Та же Татьяна Егорова в своей книге писала о нравах в театре. С ее слов выходит, будто «Сатира» была сплошным «клубком целующихся змей».

— Книга Тани — это отражение ее художественного взгляда. Я в театре уважала многих. Коллектив разнообразный, талантливых людей немало. Из близких подружек — Наташенька Фекленко, по сей день близкий мне человек. Очень любила и до сих пор люблю Надежду Юрьевну Каратаеву — жену Анатолия Дмитриевича Папанова. И к нему тоже испытывала теплые чувства. Чудная пара! Эти люди из прежней моей жизни до сих пор вызывают умиление, порой даже до слез. С теплотой вспоминаю преданную работе Веру Васильеву, Ниночку Архипову — она не была ни ехидной, ни сплетницей, добрая, чудесная, царствие ей небесное. О ком-то не могу вспомнить хорошее — и не буду. Скажу одно: творческая, богемная атмосфера с ее, мягко говоря, свободными нравами выжигает из души лучшие чувства и качества. Поэтому Андрей и не хотел, чтобы я служила в театре.

— Правда ли, что причиной вашего разрыва стали измены Миронова?

— Многие из нас в первую половину жизни жили вслепую, своевольно. А ведь в каждом человеке — тайна Творения Божьего. И вот этого люди не хотят видеть, им неинтересно. Ни я, ни Андрей ничего не понимали про себя. Как уже сказала, он был человеком очень светлым, но его развратила атмосфера. Таковы театральные нравы. И я рассталась с ним. Сама. Потому что делить его ни с кем не могла, а прощать тогда еще не научилась.

А ведь Мария Владимировна, мама Андрея, мне объясняла: «Менять мужей можно бесконечно, Катенька, но стоит ли? У тебя муж — Моцарт. Береги его. Будь ему женой и возлюбленной, а не актрисулей. Прощай его». Папа Андрея, Александр Семенович Менакер, пришел ко мне, когда мы расстались: «Зачем ты это делаешь? Ты угробишь его и себя! А у вас ребенок. Твой муж однолюб. Эти девчушки, случайные связи, ничего для него не значат».

Были гастроли нашего театра. И так вышло, что в Риге собрались все: мы с Машей, Лариса с дочкой, Мария Владимировна. Все словно приехали проститься Валерий Плотников/Global Look Press
Мама Андрюши на меня обиду держала: «Если б вы не разошлись — он бы не умер». Просила у нее прощения... Persona Stars

Сейчас понимаю, что для Андрея все эти «дамы-любовницы» действительно были случайными. Он ценил семью. Восхищался браком Александра Ширвиндта, Игоря Кваши: «Как это красиво! Мы с тобой уже убеленные сединой, претерпевшие все недостатки друг друга, сохранили любовь, а рядом с нами трое взрослых красивых детей».

Но тогда я была гордой. Сам Андрей уже после нашего разрыва пришел и принес пластмассовую табличку из ресторана. На ней была надпись «Просьба место не занимать». Поставил ее и сказал: «Здесь с тобой не будет жить никто». Говорил, что хотел бы вернуться. Но я ему не верила, ведь боль была очень сильной.

— А не возникло искушения принять мужа назад?

— Да, было, ведь я продолжала его любить. Но вот такой характер! Теперь бы, возможно, поступила иначе. Если человек тебя обидел — это все равно твоя вина. Значит, было в твоем поведении нечто такое, что спровоцировало его на эту обиду. Гордыня и неумение прощать — смертоносная машина, которая губит все и вся на своем пути. А ты подойди к человеку и скажи: «Знаешь, если у тебя, такого доброго, появилось желание сделать мне больно, значит, я спровоцировала. Прости». Потрясающим будет результат. Кстати, этому меня научила моя дочь.

Так вышло, что к Богу меня тоже невольно привела Маша. В три с половиной года она тяжело заболела. Врачи определили острый аппендицит. Хирург был пьян, оперировал, не сделав нужного обследования, рентгена легких. А оказалось, что у нее двусторонняя пневмония. Ситуация была серьезной, даже сказали, что возможен летальный исход. Дочь поместили в реанимацию, меня не пускали.

Помню, как дома возле стены я билась в рыданиях и почему-то кричала: «Помоги!» Не знаю, к кому обращалась. На следующий день Маша пошла на поправку.

Выписавшись из клиники, малышка попросила, чтобы мы купили ей железную посуду. Как в больнице. Ела очень мало. Два месяца не выходила на улицу, все время держалась за мою руку.

Близкая подруга, в будущем моя крестная мать Ирина Воронова — дочь известного писателя и талантливый искусствовед, помню, сказала: «Видишь, Катя, как тяжело бывает, когда у ребенка нет ангела-хранителя. А появляется он только после крещения. От врача мало что зависит, как ты поняла. Тебе надо немедленно креститься самой и крестить Машу».

И мы крестились. После таинства подумала: какое счастье, что теперь у доченьки есть ангел — светлый, прекрасный. Охрана круглосуточная, могущественная. И он никогда не предаст. Но креститься мало, надо менять жизнь и меняться самой. Тогда этого тоже не понимала. Ведь «покаяние растождествляет меня с моим прошлым», «это особый дар Божий — крушение иллюзий и исцеление ослепленной души». Вот и у меня произошло крушение иллюзий и до сих пор идет исцеление ослепленной души.

В детстве дочка боролась с моей вредной привычкой. Но когда выросла, и шубу, и кольца, и машину, и еще много чего купила мне не потому, что я бросила курить. Просто вот такая Маша... На кинофестивале Г. Сысоев/ТАСС

— Было ли ваше расставание с Андреем Мироновым ошибкой?

— Я думала над этим и думаю сейчас. С точки зрения христианской, когда есть ребенок... да и вообще, жена не имеет права разрывать брак.

Я никогда не писала стихов, а тут вдруг после расставания с Андреем как-то вечером из меня буквально полились стихотворные строки — только успевала записывать. За полтора часа родилось семь стихотворений. Вот одно из них:

Так больно все, что мне сулишь, —
И моря блеск, и шум прибоя.
Когда о сыне говоришь —
Я слышу все совсем другое.
Я слышу: мерные часы
Пробили полночь нашей встречи.
И я должна себя гасить,
Как елку дома гасят дети.

Как-то Андрей пришел, я почитала ему эти стихи. Он удивился: «Ты пишешь одно, а делаешь другое! Не прощаешь, не принимаешь назад!»

— Его вторая жена Лариса Голубкина не слишком лестно о вас отзывалась все эти годы. А вы как к ней относитесь?

— Я уважаю его брак — больше мне сказать нечего.

— Вы знали, что у него слабое здоровье?

— Да — заболевание лимфатической системы и соединительной ткани. Два раза в год, в марте и августе, температура в течение часа могла подняться до 41 и упасть до 34—35 градусов, он начинал терять сознание. У своего врача лечился пятнадцать — семнадцать лет и не вылечивался. Надо было менять доктора. Академик Коновалов предлагал ему операцию аневризмы, но Андрей отказался.

Предчувствия меня посещали страшные, за несколько лет до его ухода видела сны, будто его хороню. Однажды так рыдала во сне, что проснулась с надорванным горлом.

— Расскажите, пожалуйста, о черном для вас шестнадцатом августа 1987 года.

— Это были гастроли нашего театра. Так вышло, что все собрались в Риге: мы с Машей, Лариса с дочкой, Мария Владимировна. Андрей жил с матерью. Все словно предчувствовали трагедию и приехали проститься. Ему было сорок шесть. Посмотрите на фото последних дней — усталый измученный человек. Будто из него все силы выпили. А некогда белоснежные волосы одуванчика стали темно-бурыми.

Моя приятельница, поэт невероятного дарования Александра Васильевна Очирова — она знает нашу с Андреем историю — написала потрясающие строки. Как бы монолог от имени Миронова, его посвящение дочери. Чудное стихотворение.

Мария, девочка моя,
Как все по жизни наболело.
Зовет в бессмертие меня
Душа, уставшая от тела.
Оставить смысл своей любви,
Чтоб к ней прийти на покаянье.
Чья жизнь была в моей крови —
Мое последнее желанье.
Чтоб, встретив с ней последний час,
В ней повториться вечным эхом
Как измереньем слез и смеха
И всем, что было лучше нас.

«Мария, девочка моя, как все по жизни наболело», — он так и говорил буквально за месяц до смерти. Маше было тогда четырнадцать.

Просила и сейчас прошу Господа простить меня за Андрея. Вся ситуация вокруг него — трагедия. И наш развод, и его смерть.

Мой муж Игорь, мы венчаны из архива Е. Градовой

Просила прощения у Марии Владимировны за то, что я его оставила. Потому что она говорила: «Если б вы не разошлись — он бы не умер». Она на меня обиду держала.

В тот период я тоже очень тяжело болела, это длилось восемь лет. Маме даже сказали перед очередными новогодними праздниками: «Возьмите ее из клиники, может случиться, что это ее последний Новый год — совсем плоха». Я счастлива, благодарна Господу за все, включая болезнь, которая привела меня к Нему.

Начала ходить в храм. Такие были чудеса! Это происходит, когда открываешь сердце Богу. Он посылал людей удивительных — они возникали в моей жизни словно по волшебству. Говорю себе, что две жизни прожила: до встречи с Господом и после его чудесного обретения. Сейчас эта вторая жизнь у меня счастливая, грандиозная. С прекрасным мужем, с Богом в сердце. Как я могу две эти жизни сравнивать, судить, «что было бы»?

— Мама Андрея Миронова была человеком жестким. Вы изменили бы что-то в ваших отношениях с ней?

— Мне нечего менять. У нас были прекрасные отношения. Я за Марию Владимировну молюсь. И понимаю гораздо лучше теперь, в своей старости. Очень ее уважаю и жалею. Пережить то, что пережила она! Похоронила мужа, сына, осталась одна старушкой больной. Вот у меня сейчас проблемы со здоровьем, но есть заботливая дочь, внук, муж — он ухаживает за мной бесконечно. А она осталась вообще одна в этом мире. В их квартире все стены были в фотографиях, Мария Владимировна перевезла туда гримировальный стол сына. Висел его костюм, разорванный на груди, именно в нем Андрей упал на сцене.

Когда Марии Владимировне стало плохо, ее отвезли в больницу. Лежала, понимая, что умирает, а рядом нет сына. Пробыла там несколько дней, и ее не стало. Страшно даже представить, о чем она думала в последние часы. Как это горько, как быстро все уходит. Кстати, Таня Егорова также бывала у Марии Владимировны, заботилась о ней. И собирала материал для своей книги.

— Ваших родителей тоже уже нет, расскажите о них.

— Они были удивительными. Оба красоты невероятной. Папа — член-корреспондент академии архитектуры, профессор, доктор наук, известный на Западе. Он воевал. Обожал меня, учил с двух лет музыке, живописи, восприятию красоты.

А мама приучала к труду. Она была актрисой Театра имени Гоголя. У родителей всегда горел свет. У мамы в ее спальне, у папы в кабинете — по ночам он работал, писал. А мама шила и вязала. Дома имелась коллекция симфонических, фортепианных произведений. Папа включал проигрыватель, ставил меня, кроху, на кресло, красное, финское, он его с войны привез — и говорил: «Руководи». То есть «дирижируй этой музыкой». Давал свою колонковую кисть, и я начинала «руководить» воображаемым оркестром. В шесть лет знала некоторые произведения Чайковского, Бетховена, Моцарта. Фантазируя, рассказывала папе, о чем эта музыка: борьба добра со злом и побеждает обязательно добро.

Наш приемный сын Леша. Рос он непросто, сказывалась тяжелая наследственность из архива Е. Градовой

Однажды попросила папу:

— Покажешь мне Моцарта?

— Не могу — он умер.

Помню, как рыдала на горшке ночью. В моей душе возникал протест против смерти, не могла понять: это как?! Человек же был! Красивый, умный, а где он теперь?! И Моцарт, и Чайковский, и Бетховен?

Я хотела узнать, как продлить жизнь людям. Папа почему-то сказал мне, что этим занимается микробиология. И я в шесть лет (очень отчетливо это помню) перешла Кутузовский и заявилась в книжный магазин. Родители дали денег на зефир, а я приобрела зеленую книгу по микробиологии. Вечером попросила отца купить еще и микроскоп.

Он купил, и я стала наблюдать жизнь ластика — от рождения до смерти. Сначала описывала, что вот у меня есть ластик — чистенький, живой. Потом начинала его тереть, трепать и истирала почти до основания. В моем понимании он таким образом достигал финала.

Я хотела понять, что такое смерть и как ее победить, мечтала продлить жизнь папе и маме. А еще лучше — сделать их бессмертными.

Отец меня учил: «Будь всегда самокритичной, анализируй свои поступки». Получалось, что он, неверующий советский человек, сам того не зная, учил меня покаянию. Покаяние — это же не что иное как самоанализ.

Папа в возрасте семидесяти двух лет отправился на Памир с альпинистами — молодыми учеными МГУ. И там умер. Как мне рассказали, на рассвете лежал в палатке с блаженным лицом и раскинутыми руками, будто обнимающими небо. Теперь эта поляна на Памире названа поляной Градова. Его очень уважали. Когда мы готовились к похоронам, нашли письмо. Папа писал нам, что чувствует приближение смерти, «но не хочу уходить, как развалюха, в больнице, хочу умереть в горах».

Мама пережила его на двадцать семь лет, в последние годы она уверовала и приняла монашество. Моя мамочка прожила очень тяжелую жизнь. Она была — сама любовь. Таков был ее путь к Богу. А у меня свой.

— Писали, что уйдя из театра в 1992 году, вы уехали в деревню во Владимирской области и стали практически отшельницей.

— Из театра ушла, когда родился внук, Машин сын — Андрей-младший. Вот и появился у нас в семье Андрей, как когда-то мечтал Андрей Александрович. Годом раньше я вышла замуж, мой муж Игорь — физик. Познакомились во время паломничества в Оптину пустынь. Мы венчаны.

С дочкой помогали детскому дому в Москве. Машин муж Игорь Удалов поставил вокруг кирпичный забор (его не было, там собирались бомжи, поэтому дети не могли гулять), доплачивал нянечкам, которые получали крохи, делал подарки детям. Обустроили церковь, сделали ремонт. С Машей мы приезжали, подносили деток к причастию на службе. Они были тяжелобольными, безнадежными. Мы крестили их, и многие начали поправляться. Среди этих детей был и наш Леша. Мы с мужем взяли его под опеку. Рос он непросто — очень тяжелая наследственность сказывалась. Хотя в чем-то талантлив.

С внуком и дочкой из архива Е. Градовой

Что касается моего отшельничества — это выдумки. Просто кто-то однажды написал, а остальные подхватили. В деревне я жила как на даче, каждое лето. Выезжали туда с Игорем, внуком и приемным сыном Алешей.

Горки, так называется наша деревня, находятся в шести километрах от поселка Судогда Владимирской области. Место мы выбрали с благословения моего духовника старца Кирилла Павлова.

В советское время там развивалось животноводство, было богатое лесное хозяйство. А еще раньше между Судогдой и нашей деревней, в селе Муромцево, располагалось имение графа Храповицкого. Старожилы рассказывали: здесь был каскад прудов, выращивали персики, ананасы, бананы. Дворец графа был отделан изнутри драгоценными камнями, он был великолепен, приезжали западные бароны, изумлялись: как живут русские!

Граф выстроил и поддерживал больницу, школу, храм Святой мученицы царицы Александры. Но когда началась революция, был вынужден уехать на Запад, где и умер в нищете, в прихожей у русских эмигрантов. А его жена написала письмо в нашу деревню крестьянам, которые при графе жили как господа. Просила прислать ей немного денег на хлеб. Собрались советские крестьянки в красных косынках, написали ответное письмо: грубо обругав графиню, пожелали ей смерти. Дворец уничтожили, выдирая из стен драгоценные камни. Сейчас, случается, в некоторых деревенских домах видишь части этого богатства.

Храм Святой мученицы царицы Александры в имении графа стоял брошенным. В Судогде собор Святой великомученицы Екатерины и храм Александра Невского были уничтожены, приспособлены под склад, дискотеки, под базар и магазины. В девяностые колхоз развалился, все было разворовано, уничтожено. Деревня буквально вымирала. Когда мы приезжали каждую весну, соседский мальчишка Серенька встречал нас горькими новостями: «За зиму Юрка повесился, весной баба Зоя удавилась».

Спивались целыми семьями. Вот к чему привели русскую деревню. Работы там с девяностых годов не было и нет.

А ведь места потрясающие. Из нашей спальни на втором этаже открывается вид на огромное поле, которое меняет свой цвет каждое время года. К осени оно в снопах, вдали лес, божественная тишина, только иногда слышны отдаленный лай собак, петушиные вскрики и гудение жуков. В наш дом приходили и соседские дети. Мы ставили мольберты. Я включала им проигрыватель с очень хорошей симфонической музыкой, и то, что слышали, они рисовали. Некоторые из деревенских детей не знали, что такое поесть досыта, — а тут гуашь и акварель, какие-то техники.

Потом вместе обедали, мы с мужем варили гигантские кастрюли борща. Девочек деревенских учила печь торты, устраивали поэтические вечера. Было у нас и такое занятие: дети прикатывали березовые пеньки, забирались на них и читали Есенина. Вместе мастерили поделки. Руки у ребенка всегда должны быть заняты. Кто работает руками — тот никогда не будет разрушать. Мы клеили закладки из соломы, шили, расписывали деревяшки, лепили из глины, вышивали.

Миронов мечтал, чтобы у нас в семье появился еще один Андрей. И он есть В. Баженов/PhotoXPress.ru

Объехали с детьми много святых мест — Суздаль, Дивеево. Храмы — от маленьких деревенских до гигантских соборов. Мне хотелось воспитать в малышах природность, истинное понимание жизни. Я вообще много занималась с детьми разных возрастов.

У нас восстановили храмы. Первым крестным ходом пошли вчетвером: батюшка, алтарник, я и одна старушка. Остальные местные крутили пальцем у виска и ржали. Это было двадцать пять лет назад.

А потом появился отец Георгий Морохин. Отреставрировали разрушенный собор Святой Екатерины, сделали колокольню, маковку, крест. Колокол стал звенеть. Батюшка открыл православный детский сад, гимназию. Поселок и все окрестности ожили и стали преображаться.

Теперь это для меня далековато — в моем возрасте и с моими болезнями. Но я тоскую по нашим местам, по своему саду, цветам. Чем занимаюсь? Читаю, пишу. Общаюсь с разными интересными людьми — учеными, врачами, молодежью, детьми.

— Расскажите о внуке. На какого деда он больше похож — на Андрея Миронова? Или на деда по отцовской линии — Юрия Яковлева?

— На моего отца — своего прадеда. И на свою мамочку Машу. А вообще, Андрей запретил что-либо о себе рассказывать: «Пожалуйста, никаких разговоров обо мне». Мол, не сделал пока ничего выдающегося. Он служит в Театре имени Евгения Вахтангова, с недавних пор начал сниматься в кино, увлечен профессией. Увлекается живописью с детства. Андрюша в самом начале своего пути. Он очень скромный, сдержанный. Такая же у нас Машуля — вещь в себе. С моей точки зрения, у внука есть будущее в режиссуре. Верю, история продолжится. Андрей Александрович когда-то сделал пять постановок как режиссер — «Тени» по Салтыкову-Щедрину, «Феномены», «Прощай, конферансье!», «Бешеные деньги» и «Маленькие комедии большого дома». Не уйди Андрей-старший так рано, думаю, после Плучека он был бы в Театре сатиры главным режиссером.

Что же касается Андрея-младшего, вы увидите его фотографии — сами все поймете. Он, мне кажется, вобрал все самое прекрасное, что есть в двух семьях. Но это точка зрения бабушки.

Когда внук был маленьким, то очень походил на своего деда. Те, кто знал Андрея-старшего, аж вздрагивали. С годами эта похожесть несколько сгладилась. Я думаю, что дед Андрей внука очень любил бы. И восхищался бы своей дочерью.

А закончить хочу вот этим своим стихотворением. Кто умеет читать между строк, тот поймет.

О, это слово «никогда»,
Какая в нем таится мука!
Ты не придешь опять сюда,
И не закончится разлука.
Все было словно бы во сне:
Приехал ты — я не проснулась,
Взял на руки — вошел ко мне,
Твоя любовь меня коснулась.
Но длился этот властный сон,
Он затмевал мне слух и зренье,
В нем своеволья был закон,
И все поступки — наважденье.
Ты пробовал меня будить,
Ты звал и плакал, ждал знаменья.
Ты не отчаялся любить,
И в этом было откровенье.
И в пробуждении моем
Возникла смерть — любовь и мука.
И это знали мы вдвоем,
И было это тоньше звука.
А отпечатками тех лет
В душе хранятся боль и нежность.
И счастья нашего секрет.
И нашей встречи неизбежность.

26 января 1989 года

Статьи по теме:

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх