В фильме «Сентиментальный роман» мой Шура попал в кошмарный сладостный водоворот чувств к...
В фильме «Сентиментальный роман» мой Шура попал в кошмарный сладостный водоворот чувств к невероятно сексапильной Зое в исполнении Лены Прокловой. И случилось чудо: эта история с экрана в точности, до мелочей, перенеслась в реальную жизнь...
Меня часто называют везунчиком, и я знаю почему. Кино в моей жизни появилось очень рано — лет в четырнадцать. Мальчик Коля очень хотел сниматься, чего ни при каких обстоятельствах случиться не могло.
Как я вообще выжил?! Помню жуткий общежитский барак с продуваемыми огромными коридорами и общей кухней. В одной комнате теснилось тринадцать семей! Занавесками отгораживали угол, где стояли кровать, гардероб и комод. Над моей кроваткой висел абажур. Пожалуй, это было самое яркое пятно в моих воспоминаниях. Вдоволь наревевшись, я смотрел на него, засыпая. Под нашим общежитием располагалась ткацкая фабрика. От вибрации станков пол в комнате постоянно дрожал. Все спокойно спали, пока они работали, а в выходные машины выключали и от наступившей тишины у всех начиналась бессонница.
Обитатели общежития от нечего делать напивались. Скандалы, драки происходили у всех на виду. Царили грубые нравы — время-то послевоенное, мужики еще в сапогах ходили.
Мама познакомилась с отцом, когда он был женат. Родила меня, получается, вне брака. Отец обещал прийти на мою регистрацию, но так и не появился. И мама, видимо назло, дала ребенку свою фамилию. А так был бы я Николаем Лариным. Папа тайно продолжал жить на две семьи, но в итоге ушел к маме.
Из общежития мы переехали в коммуналку, потом жили втроем в однокомнатной квартире. Все свое детство и отрочество я провел за шкафом. Родители работали в три смены: мама на заводе ЗИЛ, папа там же сварщиком. Они оба не окончили среднюю школу.
Никакого счастливого детства, лишь грубая действительность окружала меня. Родители все время ругались, отец даже поколачивал мать. Я был свидетелем постоянных скандалов. От стресса у меня тряслись руки, я плакал по ночам. Психика моя была подорвана. Оголенность нервов, кстати, потом пригодилась в работе в кино. Мною никто не занимался. Может, это и к лучшему — сам выбрал себе профессию, сам добился всего.
В школе я был самым маленьким, как говорится, за партой не видно, меня дразнили Филипком. А еще прозвали Сурком, потому что мог заснуть в любом положении. Учился плохо, в пятом классе даже остался на второй год. Рос хулиганом и двоечником: покуривал, таскал у родителей папиросы, да и пить начал рано. А что вы хотите? Район «Автозаводской» рабочий. Ну что меня в жизни ждало после таких «университетов»? Какое кино?!
Не знаю, откуда во мне это, но в детстве я любил устраивать спектакли. Видимо, только это и спасало от беспросветной домашней обстановки. Записался в разные кружки при Дворце культуры ЗИЛ: занимался акробатикой, танцами. А потом случайно поступил в народный драматический театр. Самостоятельно подготовил басню, стихи и прозу, спел песню «Солнечный круг». У меня был звонкий дискант, почти как у Робертино Лоретти. Меня приняли, это и определило мою судьбу.
Нашим театром руководил Сергей Львович Штейн, известный режиссер Театра Ленинского комсомола. А выпускниками были знаменитые артисты: Василий Лановой, Владимир Земляникин, Вера Васильева, Валерий Носик. Это была настоящая театральная школа. Мы выступали в цехах во время обеденного перерыва. Я начал играть в спектаклях «Снежная королева», «Бедность не порок» и практически уже не жил дома.
Так мальчик Коля постепенно шел к своей цели — актерству. Всегда завидовал ребятам, которые снимались в кино. Например Вите Перевалову — на фильм «Я вас любил», где он играл, много раз бегал в кинотеатр. Как-то один приятель, с которым мы занимались в народном театре, похвастался, что снимается в массовке.
Спросил его:
— Как ты туда попадаешь?
Он посоветовал:
— Напиши письмо на студию. Делов-то!
И я послал письмо на «Мосфильм»: мол, хочу сниматься в кино. Вложил в конверт маленькую фотографию с пропуска в бассейн. Прошло время, я уже и ждать перестал, вдруг однажды проверяю почтовый ящик, а там... письмо с заветным знаком «Мосфильма» в уголке. Боже мой! Прижал конверт к груди и бегом в туалет. Накинул крючок и дрожащими руками вскрыл письмо. На пол выпала моя фотография, и я тут же все понял. На листке бумаги текст, напечатанный на машинке: «Молодой человек, если вы хотите сниматься в кино, нужно закончить школу и поступить в театральное училище». Дальше перечислялись адреса этих самых училищ...
Но ведь не зря говорят, что я везунчик! Тогда по школам ходили ассистенты киностудий и отбирали для съемок детей. Мне было лет двенадцать, как-то стою в подвале, смолю тайком цигарку, вдруг кто-то прибегает с криком: «Там пришли со Студии Горького!»
Лечу наверх, всех расталкиваю и храбро выхожу вперед:
— Я хочу сниматься в кино!
— А чего куревом пахнет? — подозрительно смотрит на меня ассистентка. — Ну ладно, давай прочти нам что-нибудь!
Так меня отобрали для проб.
И вот я на Киностудии Горького. Мне показалось, что попал в волшебную сказку. Бесконечные катакомбы коридоров, вокруг по-деловому снуют люди, стоят огромные осветительные приборы. От сладостного запаха пиротехники у меня закружилась голова. На кинопробах я должен был общаться с какой-то девочкой, но после команды «Мотор! Камера!» тут же зажался и пробы, естественно, не прошел...
А вот когда мне исполнилось четырнадцать, наконец попал в фильм «Мальчики». Это была моя первая картина. Там снимались многие дети актеров: Вероника Изотова, Антон Табаков, Леша Менглет, Таня Назарова... Стас Садальский играл моего героя во взрослом возрасте, это тоже была его первая роль.
После фильма я стал переходить из одной картины в другую — жизнь-то на студии тогда била ключом. В моей биографии появились «Берега» — необыкновенно поэтичный фильм благодаря песням Никиты Богословского и Михаила Танича. А какие партнеры! Валерий Золотухин, Борис Щербаков, Наталья Гвоздикова...
Бывало, идешь по «Мосфильму», и к тебе тут же кто-нибудь бросается навстречу:
— Мальчик, ты откуда?
— В «Берегах» снимаюсь...
— Зайди к нам потом на картину.
Так я, будучи еще школьником, постепенно делал свои робкие шаги в кино. И денег за съемки получал, между прочим, побольше мамы!
Из школы ушел после восьмого класса, и начались мои «университеты». Я много освоил профессий, хотя всегда твердо знал, что буду актером. Вначале учился в торговом училище на продавца, потом был слесарем-лекальщиком, работал токарем третьего разряда, электриком-осветителем, машинистом сцены в ДК ЗИЛ — все же я из рабоче-крестьянской семьи, еще не актер, а просто мальчик, который снимается в кино.
До театрального училища у меня было шесть картин. Но чтобы поступить, пришлось сдать экзамены экстерном и получить аттестат зрелости.
Я всегда выглядел слишком юным. Меня снимали в ролях пай-мальчиков, амплуа — эдакий положительный герой, который играет на скрипке и, естественно, страдает от несчастной любви. Хотя в жизни был шпана шпаной с тремя приводами в милицию. Помню, как мы с одноклассниками грабили телефонные автоматы для взрослых хулиганов. Мама месяца три мыла следователю кабинет, чтобы меня «отмыть».
Я поступил в Щукинское училище со второго раза. Во ВГИКе, куда принес документы, приемная комиссия голову сломала, глядя на меня: инженю или травести? Что из такого делать, непонятно. Тамара Макарова, жена Сергея Герасимова, отвела меня в сторонку и сказала: «Коля, вы хорошо читаете стихи, но внешне совсем мальчик...» До сих пор не могу на себя того периода смотреть на экране. Я всегда очень страдал, что выгляжу гораздо моложе своего возраста. Помню, уже в пятьдесят сижу в метро, а мне по-прежнему говорят: «Мальчик, уступи тете место».
В «Щуку» поступил лет в двадцать, это был 1974 год. Я был уже женат. С Машей мы вместе сдавали экстерном школьные экзамены. Всегда был очень влюбчивым, и тут влюбился.
Как-то она меня спросила:
— Ты будешь моим мужем?
Я ответил:
— Да.
Жить нам было негде, пришлось потеснить Машиных родителей. Свой угол появился очень интересно. Меня что-то опять подтолкнуло написать письмо... но на этот раз очередному съезду КПСС. Вскоре мне пришел конверт с красным грифом райкома партии: «Срочно явиться в такой-то кабинет».
Пришел, там чиновник. Говорит: «Зачем вы пишете это?! Если вдруг в булочную хлеба не завезут, я что, буду съезду партии письма писать?! Ну ладно... Студент «Щуки», значит? Молодой человек, вы бы привели сюда лучше Михаила Ульянова и все сразу получили бы!»
Отчитывал меня часа два. А через два дня мне выделили комнату на Таганке. Вот такие чудеса случались при советской власти...
Не успел я поступить в «Щуку», как случилось еще одно чудо. В первый же день учебы в холле ко мне подошел незнакомый человек с усами. Сказал:
— Можно вас на минуточку? Я режиссер «Ленфильма» Игорь Масленников.
— Да, слушаю...
— Вы не хотели бы попробоваться на роль в моем фильме?
— Не знаю. Можно ли?
Я прекрасно помнил, что из нашего училища за такое многих студентов сразу же выгоняли.
— Не волнуйтесь, это уже второй вопрос. Все решим.
Тайно поехал на «Ленфильм» пробоваться на первую главную роль, и меня тут же утвердили. В поезде залпом прочитал «Сентиментальный роман» Веры Пановой, по которому был написан сценарий. Эта повесть произвела на меня неизгладимое впечатление. Тридцатые годы. Мой герой Шура Севастьянов, молодой комсомолец, журналист, по уши влюбился в красивую девушку Зою. У них начались серьезные, можно сказать, семейные отношения. Шуру я хорошо понимал и сочувствовал ему. Любовь ко всем приходит по-разному. Мне она в основном приносила страдания...
Буквально в это время со мной случилась удивительная история. Как-то ложусь в кровать и как всегда трудно засыпая, вдруг понимаю, что со мной что-то происходит. Не чувствую ни рук, ни ног, мое тело словно парит в невесомости, а в голове пустота.
Вдруг мне представляется, что я с кем-то общаюсь. Я задаю мысленно вопрос в эту пустоту:
— Кто вы?
Мне отвечает голос и произносит очень длинное название, какую-то абракадабру. А в конце говорит:
— Вы будете мучиться любовью. Но не бойтесь, это значит, что мы вас любим...
Открываю глаза в этой невесомой легкости — за окном светит солнце. Наступило утро, а ощущение, что прошла всего минута. Думаю: «Сейчас надо встать и записать название», — тянусь за ручкой и помню уже полслова, пока нахожу бумажку — оно целиком стерлось из памяти.
Надо сказать, это был период, когда я в себе открыл некие способности предвидения. А подсказывал мне мой внутренний голос, он стал моим постоянным собеседником. Например еще дверь не открылась, а я уже знал, кто за ней стоит. Мог найти любой спрятанный предмет. Точно понимал, что человек непременно предаст меня, но улыбался и подпускал его к себе.
Внутренний голос спрашивал:
— Ты же видел, что он так поступит, зачем на это пошел?
— Не знаю...
Когда я рассказал про все это парапсихологу, он объяснил, что у меня большой талант и такое не каждому дано.
Способности открылись у меня в год, когда встретился с Леной Прокловой. Фильм «Сентиментальный роман» во многом определил мою дальнейшую актерскую карьеру, но я не мог и представить, что на съемках переживу свой «сентиментальный роман», точь-в-точь как мой герой Шура. Он попал в кошмарный сладостный водоворот чувств к невероятно сексапильной Зое в исполнении Лены. И случилось чудо: эта история с экрана в точности, до мелочей, перенеслась в реальную жизнь...
В октябре меня уже ждали в Симферополе. К моему руководителю курса Альберту Григорьевичу Бурову приехала второй режиссер картины, очень красивая женщина. Она обаяла его и пообещала дать в фильме роль. Буров тоже там играл и меня отпускал на съемки.
Как удалось Масленникову, за спиной которого был всего один фильм, собрать в картине звездный состав, ума не приложу?! Олег Янковский, Людмила Гурченко, Николай Караченцов, Станислав Любшин, Михаил Боярский, Сергей Мигицко, Елена Коренева, Елена Проклова...
Как я волновался, когда летел сниматься в «Сентиментальном романе»! Помню, стою у трапа и думаю: «А вдруг сейчас самолет возьмет и разобьется? И пропала моя главная роль!» Тут смотрю, вдалеке на летном поле Александр Ширвиндт.
— Ну надо же, какое совпадение! Два вахтанговца не сговариваясь летят одним рейсом! Это неспроста... — говорит мой внутренний голос.
А я мысленно с ним спорю:
— Ну и что тут такого?
Сажусь в кресло, вдруг внутренний голос меня словно в бок подталкивает:
— Сейчас он сядет рядом с тобой!
— Да ладно, давай поспорим?
— Давай!
Ширвиндт проходит мимо, закидывает кейс на полку позади меня.
— Ну, на одно место ты все-таки ошибся, — злорадствую я.
И вдруг он садится рядом со мной. «О, — думаю, — как интересно!» Кстати, в будущем Ширвиндт стал моим педагогом.
Прилетаем в Симферополь, вся группа в сборе. Я знал, что Зою-большую, в которую мой Шура должен был влюбиться, будет играть Лена Проклова. Не был с ней знаком, у нас даже совместных проб не проходило. Знакомы мы были только с Зоей-маленькой — Леной Кореневой. Она училась на четвертом курсе «Щуки», а мы, первокурсники, их «обслуживали». Уже вышел фильм «Романс о влюбленных», и Лена стала очень известной. Да они обе с Прокловой были уже популярными артистками. И хотя за плечами у меня было несколько ролей в кино, я испытывал трепет — понимал, как тяжело мне придется.
Лена Коренева по сценарию любила меня, а я влюбился в другую, Зою-большую, которую играла Проклова. Как верно написано у Веры Пановой: «Любовная буря надвигалась на него — он не подозревал, ходил вольный, краснел, поймав на улице женский взгляд». Ну как сыграть это?
В симферопольскую гостиницу «Москва» приехал рано утром. Группа во главе с Масленниковым завтракала в буфете. Я подсел за общий стол. Заметил краем глаза, что режиссер пристально меня изучает. Потом оказалось, что он смотрит, как мои желваки ходят, когда я жую. Игорь Федорович сразу же сказал: «Подожди, Коля, я тебя с Леной познакомлю. Вам надо узнать друг друга, как говорится, поближе».
Проклова не могла не нравиться. Она была чудо как хороша: улыбчивая, со вздернутым носиком, светлыми волосами и голубыми глазами. Лена не была классической красавицей, но в ней было то, что притягивало всех мужчин как магнитом. Нам предстояло сыграть любовь на экране, да еще и с постельной сценой. И хотя мы ровесники, она уже была актрисой МХАТа, а я только студентом-первокурсником. У меня по сравнению с ней был небольшой опыт в кино.
Лена прекрасно понимала, с кем придется работать. Ей нужно было найти ключ ко мне, чтобы мы как минимум испытывали друг к другу симпатию. Да и Масленников наверняка ее попросил: «Возьми над мальчиком шефство». Бывает же, что актеры играют любовь, а в жизни друг друга ненавидят. Зачем режиссеру такие трудности на съемочной площадке?
«Пойдем ко мне в номер посидим», — Лена предложила это так просто, что я тут же согласился. Мы с ней не только одного года рождения, а даже родились в сентябре и сразу же перешли на «ты». Такое было чувство, будто сто лет знакомы.
Иду за ней по коридору, а внутренний голос в панике шепчет: «Смотри, Коля, только без глупостей. И не вздумай!» Я только досадливо отмахнулся.
Мне всегда нравились роли Прокловой в кино: и ее Герда, и девочка из «Звонят, откройте дверь». А тут Лена меня сразу подкупила тем, что в ней не было ни капли звездности. Она повела себя очень просто.
Помню, как мы долго сидели в ее номере. Вначале я был очень зажат, мне даже показалось, что мои щеки предательски покраснели. Сердился на себя, пытался бороться с волнением, а от этого становилось еще хуже. Но постепенно расслабился и даже не заметил, как пролетело время.
Лена была своей в доску, она рассказывала истории из собственной богатой кинематографической жизни. Проклова ведь начала сниматься раньше, чем я. В одиннадцать лет получила главную роль в фильме «Звонят, откройте дверь», а на «Гори, гори, моя звезда» у нее начался роман с Олегом Табаковым. Он протежировал ее во МХАТе, она там играла в спектакле «Валентин и Валентина», еще не окончив училища.
Меня поразило, что Лена откровенно говорит о своей личной жизни. Она рассказывала, как Олег Павлович уходил из семьи, а его жена пришла к ней и сказала: «Оставьте в покое моего мужа!» И Лена выскочила за Мелик-Карамова, чтобы спастись от отношений с Табаковым. Сама сделала ему предложение: «Виталик, костюм есть? Ты в меня влюблен? Все, будешь моим мужем».
Жаловалась, что отец ее дочки Арины запрещал ей работать и что они быстро развелись. А я ей рассказывал про себя — о том, каким непростым был мой путь в кино...
Вдруг в номер Лены постучали. Это был сценарист Владимир Валуцкий, друг Масленникова, писал потом для него сценарии «Шерлока Холмса» и «Зимней вишни». В нашей картине играл какую-то эпизодическую роль. В номере с его появлением повисло неловкое молчание. Я почувствовал себя третьим лишним.
«А давайте, Лена, я вам погадаю?» — вдруг предложил Валуцкий. Он сел поближе, взял Проклову за руку и долго водил пальцем по ее ладони, предсказывая будущее. А я сидел и думал: «Ну надо же! Какой удобный ход, чтобы барышню увлечь». Это были «цыганские напевы» в исполнении сценариста: и карьера случится, и деньги посыпятся, и большая любовь вот-вот настигнет...
Я очень ревниво отнесся к этому гаданию, даже собирался встать и уйти. Он известный человек, я студент первого курса — где мне с ним тягаться? Тут Валуцкий предложил Лене составить ему компанию на прогулке. Она отказалась: «Нет, я не могу. Мне завтра в Москву улетать». Валуцкий вскоре ретировался, а я остался.
Прощаясь со мной, Проклова попросила: «Знаешь, я уезжаю, не хочу, чтобы уборщицы в моем номере ковырялись. Возьми мой ключ себе, пока я в отъезде». И протянула ключ, словно дала понять: я ее друг, она мне доверяет. Вот он, тот самый символический ключ к моему сердцу. До ее приезда я носил его с собой...
Когда Лена вернулась в Симферополь, назначили нашу первую совместную съемку. Помню, как накануне долго не мог заснуть от волнения: познакомиться мало, надо войти в состояние близости с партнершей.
Если честно, готовясь к роли, я думал, что поведу себя как серьезный профессиональный артист, когда выходишь на площадку, играешь любовь, затем камера выключается, а с ней выключаются все чувства. Сбрасываешь с себя чужую жизнь и продолжаешь жить своей. Но так не получилось...
В первый день мы снимали романтическую сцену под дождем. Пригнали пожарную машину, которая сверху поливала Лену. Она была полуголой, холщовое платье под струями ее облепило и сильно просвечивало, оператору Дмитрию Месхиеву нравилось, что сквозь ткань видна грудь героини.
«Почему ты никогда не объяснишься мне в любви? Все объясняются, кроме тебя... А мы уже столько лет знакомы», — эти слова давались Лене легко, казалось, она не играла, а искренне так и думала. Я тогда еще не знал, что они были будто специально написаны для нее. Ей действительно все объяснялись в любви. Для Прокловой, как и для ее героини Зои, любовь — это «когда ради нее готовы в воду броситься».
Я смотрел на Лену совершенно зачарованный и даже забыл, что идут съемки, что на нас смотрит камера. Мне казалось, будто она говорила эти слова именно МНЕ, Коле Денисову. В голове крутились строчки повести, которые я знал наизусть: «Севастьянов видел под платьем Зои хрупкие выступы ключиц. Он увидел смеющиеся губы, лучики-морщинки на губах, каждый лучик был высвечен солнцем. И вдруг жаром хлынуло на него все это. Он вздрогнул от того, что она рядом, теплая, с длинными розовыми руками. Разве он прежде не замечал ее красоты?»
Внутренний голос пытался меня отрезвить:
— Коля, не делай этого. Работай как артист и не думай влюбляться!
Но я не хотел его слышать.
— А как я могу объясниться ей в любви, не почувствовав этого? — приводил я свои резонные доводы.
В этот же день на базаре мы снимали вторую сцену. Мой Шура должен был поднять Лену на руки и перенести через огромную лужу, чтобы она не промочила ноги. Но когда я поднял эту «трепетную лань», в ту же секунду забыл свой текст — и так несколько раз. Прошел не один дубль, я не понимал, что со мной происходит. Беру Лену на руки, а у меня ноги подкашиваются и все слова куда-то улетучиваются. Мы замерзли — октябрь же на дворе. Масленников раздраженно кричит: «Все, перерыв! Идите греться».
Сидим с Леной в пустом автобусе. Я страшно расстроен, что из-за меня срывается съемка. Со мной такое впервые в жизни, что подумает Проклова?!
— Ну что ты волнуешься? Давай повторим текст, — успокаивает Лена.
— Да я его прекрасно помню! Не знаю, что со мной происходит.
— Это бывает...
И вдруг она обняла меня за шею и нежно поцеловала. Это было как удар грома! Все сразу встало на свои места, у меня откуда-то взялись силы и эпизод сняли быстро.
«Купи что-нибудь согревающее, а то я еще разболеюсь», — попросила Лена. Я побежал в магазин, и мы снова сидели в ее номере. Долго болтали. Она жаловалась на свои отношения с родителями, они всегда были непростыми. Лена привыкла с одиннадцати лет зарабатывать и все решать сама. Ариша жила в основном с бабушкой и дедушкой. Говорила о том, что она одинокая мать, хотя ей всего двадцать один год. И чем больше я слушал, тем больше погружался в ее жизнь, судьбу, тем больше влюблялся.
Тут позвонил Игорь Федорович и пригласил нас с Леной к себе на чашку чая с рюмкой хереса. Когда мы вошли в номер, я заметил изучающий взгляд Масленникова. Он все сразу понял и, наверное, мысленно дал на это добро. Режиссер ничего не делал специально, не заставлял, а просто интуитивно настраивал нас на одну волну.
Одним словом, все располагало к роману: съемки на юге, чудесная атмосфера вокруг, мы молоды и свободны от московских проблем.
Мне кажется, именно в этот нескончаемо длинный день я понял, что влюбился в Лену. Все осложнялось тем, что я был салагой, неопытным мальчиком по сравнению с ней. Понимал, у нас нет будущего: кто она и кто я — человек из коммуналки, студент, к тому же женатый. А она уже яркая звездочка...
Конечно, чувства для актера очень важны. Как правило, пригождаются они потом, в ассоциативных воспоминаниях. А на съемочной площадке ты сразу «обесточиваешься», становишься вялым тюфяком, влюбленность в партнершу тебя полностью обезоруживает. Бессонные ночи, терзания за кадром мешают сосредоточиться на съемочной площадке. Это было с моей стороны абсолютно непрофессионально.
Но поздно: вместо того чтобы держать неприступную линию, я поплыл, сломался почти сразу. Мне постоянно хотелось быть рядом с ней. Я впадал в тоску, когда Лена по делам уезжала в Москву. Ждал с нетерпением ее возвращения. Меня охватывало чувство одиночества. Как говорил мой Севастьянов Зойке: «Только с тобой мне спокойно более или менее. Но когда я без тебя, не могу». Я не сидел в компаниях, бродил по городу и думал о ней.
Помню, как-то рейс Лены задержали из-за того, что «закрыли небо» — в Москву с визитом прилетал Валери Жискар д’Эстен. Мы с Сережей Мигицко придумали даже по этому поводу шуточные куплеты: мол, закрыл для русских небо синее, а Проклова не может прилететь. Вечером у Масленникова на капустнике с Мигицко это спели.
В киногруппе очень скоро заметили мою щемящую тоску. «Посмотрите, какой Коля ходит понурый. Кажется, он влюбился!» — посмеивались надо мной. А я-то думал, что тщательно все скрываю. В общих сценах с Леной у меня дрожал голос, но я делал вид, что так нужно по сценарию.
В любви, мне кажется, есть что-то вампирическое. Мог про себя сказать словами шекспировского Бенедикта: «Я болен любовью». И как у того же Шекспира, один любит, а другой принимает любовь. И я для себя вывел со временем формулу: если чувства обоюдно сильные, это приводит к трагедии. Как Ромео и Джульетту, например. В моем случае можно было не переживать — никто умирать от любви не собирался, по крайней мере со стороны Прокловой.
Лена приезжала-уезжала, я тоже летал в Москву на лекции. Встречи-расставания, тоска в разлуке, ожидание — страдания молодого Вертера, одним словом...
Натурные съемки в Симферополе подходили к концу. Я с ужасом думал: «Вот мы отсюда уедем, и как я буду жить без этого?» «Меры времени спутались: секунда приносила потрясения, от которых взрослела душа, а часы тянулись, как годы . Сутки стали величиной огромной — по числу впечатлений, которые в них вмещались», — так описывала состояние Шуры Вера Панова. То же испытывал и я. Записывал каждый день в дневник все свои чувства: от вечера до вечера, от встречи до встречи...
Когда Лена возвращалась, я был счастлив. Мы сидели за одним столом, я мог любоваться ею, ловить ее смеющийся взгляд. Проклова тогда была совершенно другой, не такой, как сейчас: скромная девочка, своя в доску, она совсем не старалась кого-то в себя влюбить. Нет, все мужчины сами в нее влюблялись. Не буду перечислять известных людей, которые попали в ее любовные сети. Их был легион...
Мы жили в Симферополе несколько месяцев почти не расставаясь. И естественно, примеряя на себя жизнь героев, в точности повторили все, что произошло между Шурой и Зоей в кино. Кого за это благодарить — Лену, режиссера или судьбу, — не знаю. Видимо, мы вдвоем чисто интуитивно так выстраивали наши отношения, что они легли как калька на те, которые были уже прописаны в сценарии.
А внутренний голос меня не оставлял. Одну сцену мы снимали в каком-то лесу под Симферополем. На мне была дореволюционная кепка. Осень, под ногами ковер из желтых листьев. Объявили обеденный перерыв. А я пошел погулять в лес. Хожу, сочиняю стихи. Возвращаюсь, ассистентка сурово спрашивает:
— Где кепка?
— Не знаю...
— Иди ищи!
Мы с ней пошли искать злополучную кепку. А вокруг трава высокая, листья. И вдруг внутренний голос прорезывается:
— Сейчас ты ее найдешь!
— Да ладно дурака валять!
— Послушай меня! Иди прямо.
— Да куда прямо? Там елки! — и еле пролез сквозь чащу.
— Теперь поверни налево, потом прямо, а теперь развернись. Вот же она!
Я послушно разворачиваюсь — кепка лежит передо мной.
А вот еще удивительная история. Как-то Сережа Мигицко, с которым мы подружились, говорит:
— Мы в Ялту, присоединишься?
— Закончу сниматься, к вам приеду.
Вечером отправляюсь в Ялту. А это большой город, где буду их искать, непонятно. И вдруг внутренний голос говорит: «Ты их найдешь! Иди на набережную». А она длинная, это все равно что иголку в стоге сена искать. Я покатался на машинке, захожу наугад в ресторан «Сочи». Поднимаюсь по лестнице. «Не ходи в правый зал, иди в левый. Сейчас ты войдешь и тебе скажут: «Привет, Коль!» Захожу. Вдруг из-за дальнего стола Сережкин веселый голос: «Колька, ты где? Иди сюда!»
Вот такие чакры открывались. Но я их, можно сказать, закрыл насильно, когда понял, куда это все может завести. После одной истории старался не общаться со своим внутренним голосом.
Как-то оператор Месхиев предлагает нам с Леной: «Ребята, мы едем с местной милицией в горы стрелять зайцев. Приглашаем на шашлык». Компания села на два мотоцикла с колясками и укатила на охоту рано утром. Мы с Леной и вторым режиссером приехали туда после съемок на рафике.
Темно, горы, костры развели. В больших ведрах плещется горная вода.
Спрашиваю:
— А где вы берете воду? Где-то тут родник?
Один из милиционеров с издевкой отвечает:
— Все равно не найдешь, зачем тебе?
— Найду! — сказал я с вызовом.
Второй режиссер мне шепнула: «Не оставляй Лену с ними. Завтра съемки, они ее напоят». Но я на спор пошел искать воду. Потерялся, заплутал в лесу, однако все-таки нашел.
Возвращаюсь гордый с полным ведром, а шашлык уже съели, выпили всю водку. Лена страшно веселая, вокруг нее все мужики хороводы водят. Ну как тут не вспомнить описание в повести ее героини: «Зоя-большая становилась шумной, полюбила веселье и шутки, полюбила чтоб парни за нею ходили гурьбой. Парни ходили гурьбой, а ей все было мало, она хотела еще и еще знакомств и побед»? Точнее о Прокловой и не скажешь.
И что-то я так разозлился на этого милиционера, что повелся на его подколки, оставил девушку и ее напоили. Мы с ним сцепились — еле разняли. На обратном пути он с администратором ехал впереди на мотоцикле, за ним мы на рафике. Кромешная темнота, только фары высвечивают извилистую дорогу. Лена рядом спит, а я сижу злой и вдруг вполголоса произношу: «Чтоб ты перевернулся!» Через сто метров наш рафик резко затормозил. На обочине лежал перевернутый мотоцикл, рядом милиционер с администратором поцарапанные. Второй режиссер испуганно на меня посмотрела и говорит: «Я никому не скажу...» После этого и стал глушить свой внутренний голос.
Мы вернулись в Москву, было ощущение, что закончилась какая-то очень важная глава в моей жизни. Я был болен любовью к Лене. Все усугублялось невозможностью быть вместе. Понимал, что мне придется очень долго отвыкать от нее, «лечиться» от чувства, но смириться с этим не мог. Долго бродил по улицам, не разбирая дороги. Чем хорошо состояние любви? Тем, что она заставляет душу трудиться и день и ночь. Человек становится поэтом, ему хочется писать стихи.
Лена улетела в Москву раньше, она забыла в номере свое вязанье и попросила меня его привезти. Проклова рукастая, хорошо вязала. В этом красном платье потом, по-моему, снималась с Мироновым в фильме «Будьте моим мужем». Я по ее поручению привез вязанье в Москву.
Вот тогда и побывал у нее дома, познакомился с ее родителями.
По дороге зашел в какой-то магазин на Калининском проспекте и вдруг на полке увидел тряпичного Петрушку. Он потряс меня своей грустной улыбкой: «Это ведь я!» Показалось, что Петрушка посмотрел на меня круглыми глазками и сказал: «Возьми меня с собой!» Когда пришел к Лене в гости, подарил игрушку ее маленькой дочке.
Отношение Лены ко мне поменялось, это и без слов было понятно. В Москве все пошло на спад. Мы разбрелись по своим домам: у меня учеба, семья, у Лены тоже своя жизнь. Я пытался с ней наладить контакт, чтобы была возможность хоть изредка видеться. Звонил ей. Как-то напросился на спектакль «Валентин и Валентина» во МХАТе, где она играла с Борисом Щербаковым.
А дальше был довольно долгий зимне-весенний Питер, где в павильонах «Ленфильма» доснимали «Сентиментальный роман». Все актеры жили на два города — ночевали в «Красной стреле». И если в Симферополе мы были неразлучны, то тут все сошло на нет. Съемки в Питере проходили уже под знаком расставания.
Внутренний голос завел старую песню: «Коля, кино закончилось. Все, забудь!» И я уже с ним не спорил. Лена за эти полгода сильно изменилась. Успех у мужчин вскружил ей голову, она словно вразнос пошла — как героиня из рассказа Чехова «Анна на шее», когда почувствовала себя царицей бала. Проклова хорошо знала себе цену, можно сказать, с детства, и прекрасно видела, какое впечатление производит. Это сумасшествие вокруг Лены началось именно на съемках «Сентиментального романа», буквально на моих глазах. Никто не виноват, что в нее все влюблялись.
И тут на съемочной площадке появился Олег Янковский. Я долго не подозревал, что происходит. У него в фильме была небольшая роль прокурора Ильи Городницкого, который спасает Зою от ареста, а потом уводит ее у Шуры. И в жизни все повторилось...
Как-то мы ехали в одном купе с Любшиным и Янковским в Ленинград на съемки. Отвернувшись к стенке, я дремал на верхней полке и невольно стал свидетелем их разговора.
Станислав горячо убеждал товарища:
— Ты что задумал, Олег? Имей в виду, я все расскажу твоей жене. Лена тебя окрутит!
Янковский в ответ хорохорился:
— Перестань! Я сам кого хочешь окручу. Вон, пол-Москвы за мной бегает! — а в итоге пополнил список мужчин, влюбленных в Проклову.
Не знаю, как у Янковского, но у Любшина после выхода телефильма «Щит и меч» отбою от поклонниц действительно не было. Я сам однажды сдерживал их, помогая ему спастись бегством из Дома кино. Он жаловался, что ему все время попадались какие-то сумасшедшие: подстерегали в подъезде, срывали пуговицы с рубашки. «Я их боюсь, честное слово!» — говорил Слава.
Я долго ворочался на верхней полке, сон как рукой сняло. Понял, что у Лены с Янковским начинается роман. Конечно ревновал, следил за ней, а поделать ничего не мог. Того, что было в Симферополе, уже не повторится. Все так резко оборвалось, даже не помню точно, на какой ноте.
В какой-то момент я Проклову даже возненавидел. Думаю, она все прекрасно видела, но ее это уже не волновало. Где я и где Янковский! Зачем Лене какой-то ровесник, да еще и обремененный семьей, когда за ней ухлестывали маститые режиссеры, народные артисты, известные операторы и прочие именитые деятели искусств. Лене нужно было делать карьеру, сниматься в кино.
Я очень влюбчивый и всегда очень долго выходил из этого состояния. Переживал наше с Леной расставание, вспоминал, грустил, что все закончилось безвозвратно. Все было понятно. Надо было думать о себе и теперь уже бороться за свою семью, за свое душевное равновесие.
Только спустя многие годы, прочитав интервью Лены, смог восстановить события. Она рассказала историю романа с Янковским: «Наши отношения начались на съемках фильма «Сентиментальный роман» в Ленинграде. Он только что сыграл в фильме «Щит и меч». Первый раз мы столкнулись в буфете. Олег сказал: «Это судьба», — а я ответила «Не думаю». А потом он попросил ассистентку купить нам билеты в купе СВ...»
Прочитав это, я похолодел. Как символично: опять поезд, купе...
Последний съемочный день мы снимали на вокзале. Лена садится вместе с Янковским в поезд, они прощаются с провожающими и уезжают. А мой Шура с болью наблюдает, спрятавшись за колонну, как его любимую увозит другой мужчина. От Шуры Севастьянова уезжала навсегда Зоя, а так получилось, что от Коли Денисова уехала Лена Проклова. Помню, что испытывал в этот момент. Любовь, ревность, разлука — все хронологически, до мелочей повторилось за сценарием. Мы с Леной на съемках этого фильма повели себя не как профессиональные артисты, а просто прожили эту историю.
Я даже в конце подошел к Масленникову и спросил:
— Скажите, Игорь Федорович, а вы не специально подговорили Лену, чтобы все произошло как в картине?
— Вы о чем, Коля?
— Все повторилось в точности... Просто какой-то тайный сговор с актрисой.
В ответ он рассмеялся.
Премьера «Сентиментального романа» проходила в зале питерского Дома кино. Я привел с собой жену, познакомил ее с Леной. На премьеру она и Янковский ездили отдельно от артистов, в другом вагоне. Потом была премьера в Москве. И в зале, и на банкете Проклова сидела рядом с Янковским. Они и не скрывали своих отношений.
Помню, как к их столику подошел Высоцкий:
— Леночка, вас подвезти?
Янковский очень резко ответил:
— Не надо!
— Ну извините... — произнес Высоцкий очень корректно и отошел. Они вместе с Леной только что снялись в фильме «Единственная», тот еще не вышел на экраны.
Фильм «Сентиментальный роман» закончился, закончился и наш сентиментальный роман. Все логично.
Мы с Прокловой периодически пересекались. Я пытался общаться, поддерживать отношения, а потом прекратил, поставил точку. Учеба, съемки в следующей картине, семья... Моя болячка постепенно зажила, и все как будто растворилось. Но я все равно продолжал следить за ее судьбой.
Как-то снимался у Прошкина в картине «Частное лицо», а она — в «Будьте моим мужем». Съемки проходили в Ялте. Краем глаза за ней наблюдал, но старался избегать, чтобы не вызывать в себе ненужных воспоминаний, не бередить былую рану. В Ялте меня познакомили с Адамовичем, с которым она тогда жила. Полный высокий мужчина, он был отцом мальчика, который играл сына Прокловой, и работал на картине. Говорят, Адамович ради нее ушел из семьи.
Лена попадала в драматические ситуации, о ней часто писали в прессе: то авария, то потеря детей. Я наблюдал за ее романами. Конечно, она мне была небезразлична. Следил за ее жизнью, за всеми браками вплоть до последнего. Досадовал, что делает какие-то ошибки — как мне казалось, Проклова каждый раз выбирает не тех мужчин, — анализировал ее поступки, переживал, если у нее не складывалось.
Помню, был в гостях у Бори Щербакова. Вдруг кто-то сказал, что сейчас придет Андрей, последний муж Лены. Мне было интересно на него посмотреть.
Он не произвел на меня никакого впечатления. Странно, что из всех известных красавцев (в эту плеяду попал, между прочим, и Лев Прыгунов) она выбрала Андрея. Все они, хотя и женатые, готовы были ради нее развестись. Но почему-то Проклова выходила замуж за каких-то невнятных. Наверное, ей нужны были опора, устроенный быт, денежное благополучие. Может, консультации с практичной мамой решали все, не знаю...
Она сама откровенно говорила о своих романах. Ханжой, между прочим, никогда не была: «Я вообще позволяла себе много. Не жалею ни об одном романе, потому что это всегда было по взаимной любви». Эти слова вызывают уважение...
А я с головой окунулся в учебу, у меня было много предложений в кино. После окончания «Щуки» в театры не показывался, я это дело не любил. Но меня сразу же брали в Театр юного зрителя. Согласился, хотя впоследствии приглашал на Таганку Юрий Любимов. Я снялся с актерами этого театра Ниной Шацкой, Леней Филатовым и Валерием Золотухиным в телефильме про чекистов «Ярость».
Если честно, думал, что буду изредка играть в ТЮЗе, у меня будет много времени для кино. А получилось так, что переиграл там практически всех: от Бабы-яги до коммуниста Губанова. За эту роль был награжден премией Московского комсомола.
ТЮЗу я отдал большую часть своей жизни. Кстати, там же познакомился с молодой актрисой Натальей Шипуновой. Мы вместе вот уже двадцать лет.
В моей жизни было много неожиданных поворотов судьбы. Как-то звонит Владимир Петрович Поглазов, известный актер, режиссер и педагог:
— Иди ко мне преподавать!
— Да я не умею...
Но после третьего урока вдруг понял, что смогу кое-что передать студентам. Для меня начал открываться другой мир. Набрал свою студию, начал озвучивать рекламу, потом стал режиссером озвучания. А дальше мне предложили снимать кино. Первый фильм «Лишний свидетель» снял с Сергеем Маховиковым в главной роли. Сам писал сценарии.
В лихие девяностые, как и многие другие, занимался извозом. Пытался остаться в Германии, преподавал там студентам, увлекся учением актера Михаила Чехова. Потом вернулся в Москву, в свое любимое кино...
Мы все меняемся — благодаря встрече с каким-нибудь человеком, благодаря обстоятельствам. В юношестве я пережил состояние клинической смерти и поменял после этого свое отношение к жизни. Сорок пять секунд меня не было на этом свете. Будто какие-то качели: опускаешься, поднимаешься, и снова вниз-вверх. А ведь каждый человек — режиссер своей жизни. Стоишь на распутье и думаешь: какой дорогой идти? Свернешь не туда — и все!
Я нацеливался на простую, понятную актерскую жизнь, в которой перед работой над ролью читаешь книги, слушаешь музыку, входишь в нужное состояние. А получилось наоборот: превратился в ломовую лошадь. Тащил на себе всю черную работу, актерскую, режиссерскую. Помню, у трех вокзалов надо снимать сцену, идет мокрый снег, кругом грязь, холод, а куда деваться? «Все в бой! Пошли вперед!» — заставляешь себя работать...
Чем дольше живу, тем больше понимаю, что самое главное в жизни — это любовь. Мы перестали любить, перестали слышать друг друга, потеряли связь с Богом. Я благодарен за то, что в моей жизни были тяжелые периоды, которые открывали мне истину. Я благодарен Судьбе, что она повела меня именно этой дорогой.
Внутренний голос, который иногда по-прежнему со мной говорит, учит меня: «Выходишь на улицу и первое, что делаешь, улыбаешься и всем говоришь: «Здравствуйте». Люби, просто люби всех!» Надо заставлять себя, даже если это трудно. И ты прислушиваешься к себе, к тому, кто в тебе сидит, кто тобой управляет. А потом вдруг идешь вразнос, но он тебя останавливает: «Подожди, ты еще не все сделал, остановись. Ты же мечтал «Гамлета» снять, сценарий написать, моноспектакль выпустить... Пока в тебе живет Солнце, твори, дыши, ведь потом оно начнет гаснуть, гаснуть, гаснуть».
Я счастлив, что активно снимаюсь, мои недавние фильмы «Анна-детективъ», «Годунов», «Тайны госпожи Кирсановой», «Москва. Три вокзала» и многие-многие другие полюбились зрителям. Снимаю фильмы, занимаюсь дубляжом. Когда меня просят перечислить свои любимые картины, среди прочих обязательно называю «Сентиментальный роман»...
Для меня наша встреча с Леной послужила хорошим уроком. Прошло столько лет с тех пор! Принимаю все с божественным смирением и благодарностью: отболело, отпустило, оставив на всю жизнь память о сентиментальном романе, о Симферополе, о золотой осени нашей юности.
Я много раз представлял нашу встречу, ведь не может быть так, чтобы мы не пересеклись. И даже репетировал, что скажу, как поведу себя. Но все случилось неожиданно. Как-то совсем недавно встретились на одной передаче. Редактор, провожая меня к дивану, буднично сказала: «С вами будет сидеть Проклова».
Лена села рядом. Я обернулся к ней:
— Здравствуй, Лена!
Она заулыбалась:
— Привет. Как дела?
— Ничего. У меня хранятся твои фотографии из «Сентиментального романа»...
— Ой, да? А у меня ни одной нет. Ты можешь прислать мне их?
— Конечно. Дай твой телефон.
— К тебе моя помощница подойдет после передачи. Я убегаю раньше.
Думаю, Проклова наверняка помнит о нашем сентиментальном романе, но для нее он не имел такого значения, как для меня. Мы с ее помощницей обменялись телефонами. Один раз набрал номер, он был вне зоны доступа. А мне никто так и не позвонил...
Лена приснилась мне единственный раз за много лет. Будто бы я у нее в гостях, почему-то она живет прямо у Школы-студии МХАТ. Лена открыла дверь своей воображаемой квартиры в холщовом платье, которое облепило ее фигурку после дождя, такая же молодая, улыбчивая, как тогда в Симферополе.
Я спросил ее:
— Как ты?
— Хорошо. А ты как живешь?
— Можно я буду приходить к тебе на спектакли?
— Конечно, Коля, приходи! — и мы словно вернулись в свою молодость...
Думая о Лене, помню только хорошее. Она мне подарила мой сентиментальный роман. Для артиста счастье испытать подобное. Потому что я играя роль, точно знаю, что такое любовь. Мне неизвестно, испытывала ли Лена ко мне чувства, зато уверен, что был влюблен. И я до сих пор повторяю строки Блока: «Ты в поля отошла без возврата. Да святится Имя Твое!», которые произнес мне в «Сентиментальном романе» старый наборщик, когда узнал, что я влюбился.
Статьи по теме:
Свежие комментарии