«Отца я искала практически всю жизнь. Мы с мамой долго надеялись, что он подаст весточку. Самолет...
«Отца я искала практически всю жизнь. Мы с мамой долго надеялись, что он подаст весточку. Самолет ведь не нашли! Куда только мы не посылали запросы... Я была уже взрослой, когда ясновидящая указала мне место в Югославии, где упал его самолет. Я поехала в то место, в горный монастырь, к Василию Великому, и увидела огромное ущелье…» — рассказывает телеведущая Ангелина Вовк.
— Ангелина Михайловна, ваше раннее детство пришлось на годы войны. Вы что-то помните об этом времени?
— Вот одно из самых ярких воспоминаний: ноябрь 1944 года. Мы с мамой приехали к отцу во Внуково, где базировался его гвардейский полк. Мне было всего два годика. А маме сообщают, что папа не вернулся с задания, самолет пропал без вести. Она осталась без мужа, без поддержки, без средств к существованию, поскольку не работала. И для того, чтобы я не голодала, меня с двумя бабушками отправили в Сибирь, к родным. Помню, как мы расставались с мамой на вокзале. Я плакала очень долго, не могла остановиться. У меня в памяти запечатлелась эта картина: пустой перрон, столб, у столба стоит мама и тоже плачет.
Даже сейчас, когда я это вспоминаю, слезы подступают. А все остальное я как-то и не помню: как я приехала в Сибирь, как мы там жили… Только этот перрон и плачущая мама остались в памяти. Историю своей семьи я узнавала постепенно, в советское время об этом не очень-то говорили. Отец с Украины, а мамина семья — они были высланы из Белоруссии, когда шло раскулачивание. Зажиточные люди, работящие, «кулаки», как их тогда называли. Как-то, уже взрослой, я приехала в те места под Витебском. Мне показывают какие-то поля и говорят: «А это все были ваши земли!» Плюс ко всему мой дедушка служил в церкви, что тоже стало причиной их высылки.
— Местом вашего рождения стал сибирский городок Тулун…
— Мама училась в Тулуне, в каком-то техникуме, потом работала бухгалтером. А папина часть там была расквартирована. Вот родители и познакомились, поженились. А потом отца перевели во Внуково, и мама поехала с ним. Когда в 44-м произошла трагедия, мы с мамой долго-долго надеялись, что он подаст весточку. Куда только не отправляли запросы… Самолет ведь не нашли! А вдруг он где-то, в чужих краях, совершил аварийную посадку? Его ведь однажды уже сбивали, он потом вернулся в строй, хотя и прихрамывал… Неугомонный, веселый, обаятельный Миша Вовк — да его все Внуково знало! В детстве я была очень похожа на отца, и незнакомые люди на улице меня спрашивали: «Девочка, а ты не Вовк?» — «Вовк». И люди плакали: «Какой у тебя был отец!»
Я искала его всю жизнь. Позже узнала, что в тот злополучный день он был в личном экипаже маршала Тимошенко. Осенью 44-го фронт уже отодвинулся довольно далеко, и они везли группу генералов в Югославию, на совещание. По дороге туда все и случилось. И знаете, у меня почему-то к Югославии всегда была какая-то тяга. Потом мне сказала ясновидящая (не знаю, насколько этому можно доверять): отец разбился там, где лежит святой человек. Был туман, и они налетели на гору… И я поехала к Василию Великому, в горный монастырь, и там увидела ущелье. И теперь, когда я попадаю в эти места, всегда испытываю там какой-то трепет. Но это было, уже когда я стала взрослой. А до этого и отчим посылал запросы об отце, и мой второй муж, влиятельный человек…
— А как вы отнеслись к появлению в семье отчима?
— Да это, можно сказать, я маму выдала замуж. Мне уже исполнилось 12 лет. Я видела, как ей одной тяжело. А в нашем окружении, среди соседей, в основном женщины-вдовы, потому что тогда часто самолеты разбивались. И вот в новогоднюю ночь к нам в гости пришел офицер, очень красивый, донской казак… Прошел всю войну, имел ранение. Был немногословен и держал себя, я бы сказала, как царский офицер. И вот я смотрю: он стоит в красивой форме, елка сверкает, и мама показалась такой счастливой рядом с ним… И я вдруг спросила его: «Можно я буду называть вас папой?» Он смутился, посмотрел на маму и говорит: «Да, конечно, можно». И так вот они и сошлись.
Мне, конечно, было очень трудно ему говорить «папа», потому что я ждала отца… И мама, как я потом поняла, продолжала любить отца. Михаил Матвеевич был полной противоположностью нашему папе в своей высокомерной строгости… Тем не менее я благодарна ему за поддержку. Большое влияние оказала на меня и бабушка. Она была невероятно верующим человеком. Я таких верующих вокруг себя не встречала. Бабушка соблюдала строжайше посты, никогда никого не осуждала, все у нее были хорошие. Эта черта — ни о ком не говорить плохо — передалась от нее мне.
— Какой вы были в детстве?
— Я была очень послушной девочкой, но в чем-то и решительной. Когда мне исполнилось, по-моему, четыре года, я сама пришла в школу. Мне говорят: «Девочка, еще рано». На следующий год я опять пришла… В шесть лет меня наконец приняли, потому что я взмолилась: «Очень хочу научиться читать! У меня столько книг, а прочесть я их не могу». Мне дарили очень красивые книжки, детские сказки, я их перелистывала, нюхала, мне так нравился запах краски. Потом, читая эти сказки, постоянно воображала себя то одной героиней, то другой…
— Так что, никто не удивился, что вы захотели стать актрисой?
— Это получилось случайно. Я ведь выросла в атмосфере летного городка и собиралась стать стюардессой. Тогда это было модно, престижно, и не всякую туда брали. Я, например, понимала, что надо выучить английский язык, а в нашей школе язык преподавали ужасно. Я сама нашла курсы, записалась и ездила туда через всю Москву. Но был, конечно, и драматический кружок. И вот мы с подругой как-то вечером гуляли по московским переулкам, она говорит: «Ой, посмотри, в ГИТИС идет прием…» Почему бы не попробовать? Как и все ребята в те годы, я подала документы сразу во все театральные: и в Щукинское, и в Щепкинское, и в Школу-студию МХАТ… И везде меня после первой консультации приглашали на третий тур.
Но я выбрала ГИТИС, где никаких поблажек мне не сделали. Зато коллектив был замечательный. Педагоги меня любили. Все девчонки хотели со мной дружить. Я не считала себя такой уж симпатичной, а тут вдруг на конкурсе меня выбрали первой красавицей института. Даже когда я стала работать на телевидении, мне казалось, что я на экране так плохо выгляжу… Думала, хоть бы это никто не смотрел, хоть бы свет во всей Москве погас, чтобы никто не видел, какая я страшная! А сейчас, когда я смотрю эти передачи, говорю: «Это что, я? Такая хорошенькая?»
Конечно, за мной ухаживали. Даже делали предложение руки и сердца. Один хороший парень. Учился на медицинском, и у него были серьезные намерения. Но не лежало у меня к нему сердце… А вот к Гене, однокурснику, возникло сильное чувство. Когда я окончила институт, мы поженились. До этого я уже успела съездить на свои первые съемки. Во время учебы у меня были эпизоды, например, я сыграла манекенщицу в «Живет такой парень», помните деревенский показ мод? А в фильме «Прощай» о советских моряках у меня уже была настоящая роль. Так все хорошо начиналось, у меня и в мыслях не было, что я не буду актрисой. Муж тоже сначала работал по профессии, его приняли в труппу Театра Гоголя. А я, вернувшись со съемок осенью, обнаружила, что все театры уже закрыли набор. В это время объявили прием на курсы телевизионных режиссеров, я подумала: пойду, чтобы время не терять. Телевидение существовало уже довольно давно, но еще не в каждом доме был телевизор. Первопроходцы — Леонтьева, Кириллов — были моими учителями. Конечно, все было скромно, три помещения на Шаболовке…
С курсов режиссеров, поняв, что это не мое, я плавно переместилась на дикторские курсы. Я и там училась, только чтобы зиму пережить, пока снова не начнутся показы в театрах. Все это воспринималось как какое-то временное занятие. А тем временем меня стали снова приглашать на съемки в кино. Для одного фильма нужно было отправиться в киноэкспедицию на три месяца. Я было собралась, но тут муж заявил: «Никуда ты не поедешь! Мы с тобой только поженились, а ты уедешь на три месяца. Нет, я против». И так как я его очень любила, подумала: действительно, как же я его брошу? И я стала отказываться — от одного предложения, от другого… Кто-то из режиссеров на меня обижался, потому что — как это, молодая артистка, такой путь открывается, а она не идет. Ну вот, Гена в этом плане перекрыл мне кислород. А когда я сказала, что хочу работать в театре, он мне ответил: «Ты не представляешь, какая там атмосфера!» Он же сам ушел из театра на телевидение. Гена убеждал меня: «Там нужны зубы, когти и локти, а у тебя ничего этого нет. Тебя там съедят сразу, поэтому не порти себе жизнь...»
— У вас не осталось обиды на мужа, что он увел вас из актерской профессии?
— Нет, ведь благодаря этому я нашла себя на телевидении. Начала работать диктором, и мне это понравилось. У меня было огромное количество работы, но чаще всего — за кадром. Это были передачи, которые шли утром или днем, и их далеко не все смотрели. Жизнь советской телеведущей — это не слава, не гламур. Тем более тогда никто не думал о нашей одежде, о нашем образе. Вот в чем пришел — в том и сидишь в кадре. Как накрасился — так и сняли. Конечно, не дозволялось особенно ярко одеваться в эфире, украшать себя какими-то драгоценностями, делать яркий макияж… А нашим ведущим и макияж-то был не нужен. Возьмите Свету Моргунову, Свету Жильцову, Аню Шатилову, я уж не говорю про Анну Шилову, которая вообще считалась красавицей номер один.
— Вы помните тот момент, когда появилась узнаваемость?
— Наверное, когда я начала вести «Спокойной ночи, малыши!». Мне уже не хватало времени везде участвовать. Иногда в дикторский отдел приходило двадцать заявок, и все они были на меня. И когда начиналась передача «Песня года», меня пригласили ведущей. Но потом другие дамы возмутились, и меня оттуда убрали. Да, на телевидении тоже была конкуренция. А я никогда не умела толкаться локтями, Гена был прав. Но в конце концов рухнула власть тех людей, которые меня все время отодвигали, и режиссер «Песни года» снова пригласил меня. И смотрите, сколько лет я вела эту программу, даже вошла в Книгу рекордов Гиннесса за такое огромное количество проведенных выпусков.
— А как вам работалось с Меньшовым все эти годы? (Евгений Меньшов — постоянный соведущий Вовк на фестивале «Песня года». — Прим. ред.)
— Женя замечательный человек и всегда все трудности преодолевал с юмором. А иногда просто устраивал настоящие розыгрыши. Как-то у нас в программе участвовал Урмас Отт, и мы все втроем репетировали у меня на Арбате, в квартире. Закончили, и тут Женя, уходя, так небрежно бросил мне: «Лина, ну ты когда гостей будешь в следующий раз приглашать, хотя бы убирай куда-то мой халат и тапочки. Неудобно же!» Урмас, конечно, опешил. Я в шоке, не знаю, что сказать, — какой халат? какие тапочки? Всем стало так неудобно, Урмас говорит: «Ой, мне тоже пора идти». Вот так Женя шутил.
— Ангелина Михайловна, знаю, что вы уже 19 лет ведете замечательный фестиваль «Песенка года». И конечно, возникает вопрос: если у вас талант работать с детьми, почему нет своих?
— Просто в моей жизни так сложились обстоятельства, связанные с тяжелой болезнью в молодости. Я лечилась долго, пыталась, но не получилось. А раз не получилось, уже нельзя брать судьбу за горло, надо покориться — такое мое мнение… Это было давно, в 1975 году. Я очень тяжело заболела — перитонит. Причем время было упущено, дошло до осложнения, мне потом сделали несколько операций. Это все длилось полгода. Я за время болезни похудела на двадцать килограммов, и знаете, сил не было настолько, что я поднимала ложку с манной кашей, доносила до рта и страшно уставала. Жить абсолютно не хотелось! Потом я пережила клиническую смерть… В этот момент ощутила легкость, как будто тела нет, боль ушла, все ушло, осталось только блаженство… А моя мама, которая в этот момент дежурила возле меня, страшно закричала, начала звать врачей. Прибежала бригада реаниматоров. Когда я пришла в себя, увидела лицо одного из них и поняла, что я его знаю. Оказалось, это тот самый медик, который когда-то звал меня замуж. Он мне сказал: «Я тебе помогу! Ты будешь жить!» И с того момента я как-то начала возвращаться к жизни. Мне, кстати, было тогда 33 года…
— Возраст Христа…
— Да. И после того, как я вырвалась из оков болезни, во мне вдруг проснулись такие силы! Меня отправили в Японию, вести передачу «Говорите по-русски». Целый год я была в командировке. Впервые выехала за границу и влюбилась в эту страну! В июле знакомые собрались в поход на Фудзияму. Я сказала: «И я пойду!» А это 70-е годы, нет таких условий, такой техники безопасности, как сейчас, люди там гибли нередко. Все-таки 3800 метров. А мы не альпинисты — просто поехали втроем. Шли с утра до вечера, почти без остановки. Я совсем выбилась из сил, падала, ободрала руки, ноги… И вот какие-то японцы, какая-то группа спускалась вниз, они увидели меня, взяли на руки и говорят: «Совсем немного осталось до вершины!» И на эту вершину меня буквально занесли. Все-таки я добралась до нее после такой тяжелой болезни!
— Ангелина Михайловна, знаю, что в вашей жизни был момент, когда вы могли эмигрировать, выйдя замуж за чеха. Почему не решились на это?
— Да, я встретила человека, очень близкого мне по духу. Я даже не знаю, как это назвать. Многое мне нравилось в характере Гены, но я с ним чувствовала себя в подчиненном положении. Он решал, как мы будем жить. А вот с Индро все было иначе — он поступал так, как поступила бы я сама. И вот эта общность, его доброта необыкновенная меня покорили… Я долго сопротивлялась своему чувству, хотя наш брак с Геннадием уже давал трещину. Вспоминаю тот момент, когда мы стоим на кухне и почему-то у нас в руках тарелка, и каждый тянет эту тарелку к себе, и вдруг она ровно пополам раскалывается. У него одна половина тарелки, у меня вторая. И мы так с недоумением смотрим друг на друга и понимаем, что это распалась наша жизнь. А поскольку вместе мы были 18 лет, это оказалось нелегко.
— А где вы познакомились с Индржихом?
— У меня проходили съемки в Праге. А он был главным художником на чешской киностудии. Знаете, это произошло с первого взгляда, мы посмотрели друг на друга — и все. Потом созванивались, встречались урывками. Гена не хотел расставаться со мной, и я тоже не хотела, но чувство было сильней меня. В конце концов я приняла решение, причем мгновенно. У нас дома сидела компания за столом, и вдруг я, среди ночи, встала и ушла, ни слова не сказав. И больше не возвращалась. Ушла, в чем была, к любимому мужчине. Я иногда это вспоминаю, думаю: боже мой, какую же я причинила боль Гене! Как же я так могла поступить?
— Это было престижно — выйти замуж за богатого иностранца?
— Он не был сказочно богат, но в принципе, по нашим советским меркам, производил впечатление… Мы гуляли свадьбу в «Национале», с видом на Красную площадь. Наверное, со стороны все это смотрелось очень красиво. Почему бы не уехать за границу: богатый муж, шикарный трехэтажный дом, престижная работа, он — главный художник киностудии «Баррандов», его знает вся культурная Чехия… Ну а чем бы занималась там я? Просто была бы при муже? Да, поначалу я верила, что перееду в Чехословакию. Но не было какого-то толчка, который заставил бы меня в конце концов сделать это. Если бы у нас появился ребенок, наверное, это было бы толчком… А так каждый год я обещала Индро, что да-да, скоро перееду, и он мне всегда говорил: до Рождества, до Пасхи, до Рождества, до Пасхи… И так 13 лет! Мы в основном держались на звонках. Это междугородняя связь. Где взять денег? Мне каждый день хотелось ему позвонить. И я стала продавать вещи, подаренные им, которые я привозила из-за границы. Желающие их купить, конечно, находились. Я фарцевала поневоле, чтоб были деньги на эти звонки.
— А вам не приходило в голову усыновить ребенка?
— Когда произошло землетрясение в Армении и много было сирот, муж позвонил мне: «Пойди в армянское постпредство и скажи, что мы хотим усыновить ребенка». Я так и сделала. Но меня там встретили с недоумением. Дело в том, что армяне никогда не бросают своих детей, даже дальние родственники берут ребенка к себе, если он остался один. Мне сказали, что никого усыновлять не нужно. И я поняла: значит, так Богу угодно, не нужно этого делать. А потом мы с Индро расстались... Да, он любил меня очень и плакал, когда я уезжала каждый раз… Ну, все равно, так получилось… Мы с ним встретились уже незадолго до его ухода из жизни, он меня привез в свой дом новый, показал картины, познакомил со своей подругой. При прощании он мне сказал: «Ну все, увидимся теперь на небесах». Я тогда не поняла эту фразу, а, оказывается, он уже тяжело болел.
— Ваше расставание с Индро совпало с переменами в стране и на телевидении. Как вы жили в 90-е годы?
— Это был очень сложный период. Вы знаете, нас всех просто уволили. И я осталась без работы, но пенсионный возраст еще не подошел. Нет зарплаты, нет пенсии — как жить? В те тяжелые дни я часто приходила в свой любимый храм. Там служил священник, который, как мне казалось, очень походил на моего отца. Позже, когда мы познакомились с отцом Михаилом, оказалось, что у него еще и дочь Ангелина. Отец Михаил организовал при храме сестричество для оказания помощи больным, пожилым. Нужно ходить по квартирам, ухаживать. Я подумала: «Ой как хорошо, пойду людям помогать». И только я начала этим заниматься, каким-то волшебным образом работа у меня наладилась. И я вернулась в профессию. А ведь уже была готова посвятить себя благотворительности. В жизни все непредсказуемо и, бывает, так резко меняется… Знаете, ведь меня могли убить в 93-м у Белого дома...
— Как это было?
— Я поехала туда, нас было трое: водитель машины и моя директор Светлана. Я просто хотела быть там, со всеми людьми, которые рискуют. Там же еще дети были… Поэтому я, конечно, совершенно не раздумывая, взяла с собой Хрюшу и Степашку… Я была в таком просторном белом плаще и их под плащ засунула. И вот мы приехали, выходим. Вдруг выбегает какой-то человек с автоматом и целится в нас, без разговоров. Я уже понимаю, что он собирается стрелять. И это было какое-то мгновение, когда он занес автомат, потом вдруг остановился. Может быть, узнал. Говорю ему: «Я хочу пройти, там же люди!» — а он: «Тут снайперы кругом сидят. Вас просто убьют. Как вы сюда вообще попали?» Только тогда я поняла, что есть реальная опасность. Потом разыскала каких-то генералов, они нас посадили в свою машину, говорят: «Ангелина Михайловна, здесь находиться нельзя, это не шутки!» Кто знает, может, мои талисманы, мои любимые куклы, которые столько лет были со мной, меня тогда спасли…
— Ангелина Михайловна, несмотря на возраст, вы остаетесь очень смелым человеком. Купаетесь в ледяной воде, встали на горные лыжи, лихо водите машину…
— Все это было. Но сейчас, честно говоря, я рискую на другом уровне. Порой начинаю какой-то проект, достаточно амбициозный, и сама не знаю, хватит ли сил и времени. Вот я стала заведующей кафедрой сценической речи в Московском институте культуры. При нем будет факультет дополнительного образования. Нам выделили здание, есть где заниматься, где передавать свой опыт, скоро объявим набор. Меня очень просят не только быть начальником, но и преподавать там. Но вы знаете, пока что я в раздумьях. Потому что есть мой фестиваль «Песенка года», которому в следующем году исполняется 20 лет. Мы уже сейчас готовимся к юбилейному концерту. Хотелось бы, чтобы его показали на одном из федеральных каналов. К нам ведь приезжают уникальные, очень талантливые дети.
А в ближайшее время мы готовим большое праздничное мероприятие, приуроченное ко Дню народного единства, которое пройдет в Доме правительства Москвы. Главными участниками праздника станут лауреаты «Песенки года — 2018», которые прибудут со всех концов России и СНГ. Ну и конечно, я посвящаю время своим племянницам. Анечка уже учится в старших классах, а Ангелина сейчас будет думать, в какой институт ей поступать. Вернее, мне надо будет думать куда. (Смеется.) Они ведь мне как дети. Я забочусь о них и считаю, это правильно... Судьба так сложилась, что я всю жизнь вынуждена была заботиться о себе сама. Но тут нечего Бога гневить, Господь много помогал мне.
Статьи по теме:
Свежие комментарии