На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

7дней.ru

105 401 подписчик

Свежие комментарии

  • Алексадр Вовк-Михайлов
    Это в сша ты хрен крутой а в России хуй простой.Поселивший семью ...
  • Наталья Иванова (Кубасова)
    Да никому не нужен этот "артист". Обратно в Испанию и сиди там.«Не трогайте мою ...
  • Erl Schweizer
    Не видеть положительное в людях - великий грех. Рад, что подросток вознагражден за человечность.Раскрыты подробно...

Татьяна Успенская. Нелюбовь

Он, наверное, ощущал себя брошенным Чебурашкой и был обижен на весь свет.

Праздник, посвященный 90-летию Театра марионеток им. Е.С. Деммени Ю. Белинский/ТАСС

Он, наверное, ощущал себя брошенным Чебурашкой и был обижен на весь свет. Но не сам ли виноват?

«Осторожно: злой Чебурашка!» — когда-то статья с таким названием выходила в журнале «Коллекция Караван историй». Об Успенском повествовала его третья жена — телеведущая, журналист Элеонора Филина. Рассказывала, что Эдуард Николаевич третировал ее ребенка от первого брака и ее саму раскатал как бульдозером. Потом они с ней долго судились за подмосковный дом, который строили вместе, а Лера (так называют Филину родные и друзья) с любовью обставляла и приводила в порядок.

Подробностей судебных разбирательств не знаю и вникать не хочу. Отец меня замучил этой историей! С негодованием и злостью живописал, какой ужасный человек Филина. Представляете, целый год изо дня в день, из недели в неделю слушать это, дышать воздухом, буквально пропитанным ядом. Это изматывало. Каждый день в одних и тех же выражениях, часто нелитературных. А вечером, приняв сто граммов, он пересматривал на компьютере их общие с Лерой фотографии и выпуски программы «В нашу гавань заходили корабли...», на которой они познакомились. Наверное, если человек снова и снова возвращается к воспоминаниям, ему не все равно. Он даже нанял частного детектива следить за бывшей женой! И рассказывал мне, негодуя, куда она ходит и с кем встречается....

Какие папа писал маме письма! Даже не поверишь, что эти люди потом развелись и он так некрасиво отзывался о жене... Мои родители на своей свадьбе в 1962 году из архива Т. Успенской

Попыталась робко напомнить отцу, что они с Элеонорой расстались и какая разница, с кем проводит время свободная женщина. Лучше бы я молчала — теперь уже на меня обрушились гром, молнии и те же выражения, которые пять минут назад были адресованы Лере. Меня отшвырнуло от отца как взрывной волной.

А уж когда я однажды, окончательно устав от его бесконечной шарманки о «негодяйке Филиной», осмелилась произнести, что так не бывает — чтобы один плохой, а второй хороший, обычно в разводе виноваты двое... Увидела сжатые кулаки и испепеляющий взгляд. Даже страшно стало.

Он сам себя истязал этими воспоминаниями, но заодно и меня. А ведь был уже тяжело болен, ему оставались считаные месяцы. В такие часы, мне кажется, нужно пытаться осмыслить свою жизнь, со всеми помириться, попросить прощения и самому простить, может быть, помолиться, подумать о душе. Но отец считал иначе.

Он страдал онкологией, проходил процедуры в Германии и вызвал меня за ним ухаживать. При том что до этого многие годы мы общались довольно редко, он звонил, только если ему было что-то нужно. «Танька, я написал новые рассказы, и ты обязана их прочитать» — это означало, что я должна примчаться немедля. Посмеешь напомнить, что есть неотложные дела, и приедешь, к примеру, завтра — снова крик и мат. Он, наверное, ощущал себя брошенным Чебурашкой и был обижен на весь свет. Но не сам ли виноват?

Мое счастливое детство разрушилось в один момент из архива Т. Успенской

Отец всегда любил повторять фразу, что нам всем (имелось в виду ближайшее окружение) должно быть удобно, когда у него дела идут хорошо: «Если у меня хорошо, то и у вас все будет хорошо». Действительно, в разные периоды близкие материально от него зависели, ведь знаменитый детский писатель был обеспеченным человеком. И программы вел, и авторские получал. Не от студии, которая, насколько мне известно, платит копейки, а от бизнеса. Продаются зубные пасты, молочные продукты, сладости и прочие товары с изображениями придуманных им персонажей. А в Японии его Чебурашка и вовсе почти национальный герой, там производят множество игрушек и одежду с его изображением...

Отец как автор названий и владелец товарного знака имел процент. Он своих героев запатентовал. Тщательно следил, чтобы никто не смел нарушить его права. Была история — в небольшом городе какой-то человек назвал крошечную фирму по пошиву обуви «Дядя Федор». Эдуард Николаевич прознал и тут же подал в суд, требуя свою долю за использование бренда.

Судился он часто. Это пошло еще с советских времен, тогда боролся с чиновниками на местах. Например на телевидении какой-то редактор «резала» реплики героям его сценариев — обычная практика в советское время. Другие творческие люди тоже были этим недовольны, но ругали цензуру и треклятых цензоров на кухнях. Успенский же писал коллективные письма против не угодившего ему чиновника или редактора, собирал подписи, часами висел на телефоне, уговаривая коллег по цеху эти письма подписать. Многие не хотели. И все же Эдуард Николаевич своего добился: редактора с должности убрали. Он ликовал, был доволен, что справедливость восторжествовала!

Помню, страшно не любил Сергея Владимировича Михалкова, который был председателем правления Союза писателей. Отец говорил, дескать, развели там «блатовщину»: принимают только своих, своим же дают квартиры, путевки и прочие блага, а многие талантливые авторы не имеют возможности публиковаться (тогда невозможно было напечатать свое произведение, не будучи членом Союза писателей). И негодовал, и возмущался публично. Смешно: недавно, зайдя в книжный магазин, увидела книжку, где под одной обложкой собраны произведения и Успенского, и Михалкова. Могу только представить, какие лексические обороты изверг бы Эдуард Николаевич, увидев это. Досталось бы и продавцам, и издателям.

Брак не смогли спасти ни Столбун, ни чудо. Отец объявил о разводе. Маме он оставил две комнаты из трех в нашей квартире. Третью запер A. OJALA/LEHTIKUVA/ТАСС
Мама не судилась, не претендовала и вообще до конца своих дней не сказала об Успенском ни одного дурного слова. Я с матерью на отдыхе из архива Т. Успенской

Часто повторял: «Все считают, что я дико везучий, но никто не знает, какими усилиями мне это все дается». Как-то признался, что конфликты подпитывают его, дают силы.

Наверное, это хорошее качество — уметь постоять за себя. Но во всем должна быть мера. Дьявол начинается с пены на губах ангела. А в отце проявились именно злобность и мстительность. По отношению к своим друзьям, близким под конец стал поступать как Иван Грозный. Решал — кого казнить, а кого миловать. В основном «казнил».

Тем более что скандалы — отличный пиар. Он это, видимо, понял, рассчитал. Человек с математическим мышлением — а у него именно математическое, ведь окончил МАИ — ничего не делает просто так. Наверное поэтому и меня заставил пойти учиться точным наукам, чтобы могла мыслить так же масштабно. И я покорно пошла, поступила и училась. Из-под палки — математика совсем не мое. Мое — это шитье, дизайн, стиль. Я стригу, делаю прически, хотя специального образования не имею. Но мое мнение никогда не принималось во внимание, никому не было дела, чего хочу я. Жизнь как она есть обрушивалась на меня, дубиной по голове била, учила хитрить, просчитывать людей, не слишком принимать все близко к сердцу — иначе с ума сойдешь. Это отец придумал для меня такую судьбу. Швырял как котенка.

Но вернусь к моему рассказу. Со временем Успенский перестал быть писателем, превратился в бизнесмена: с кем-то встречался, договаривался, продавал героев своих произведений, выжимал по максимуму.

О судах, инициированных Эдуардом Николаевичем, с удовольствием живописала бульварная пресса. О других его коллегах по цеху вспоминали в разы меньше. Или вообще не вспоминали. Потому что те были тихими и скромными. И каков результат? Вы можете сейчас назвать имена советских детских авторов, столь же знаменитых, как Успенский? А ведь они были!

Юрий Дружков — автор «Приключений Карандаша и Самоделкина», Юрий Коваль — очень популярный в Советском Союзе, его книги и рассказы издавались и переиздавались огромными тиражами. Роман Качанов — режиссер, художник, сценарист, один из основателей кукольной (объемной) мультипликации в СССР. Сергей Иванов — детский писатель, автор сценариев к известным каждому советскому школьнику мультфильмам «Падал прошлогодний снег», «Бюро находок», «Четыре мушкетера в год собаки», «Незнайка на Луне»... Все они и многие другие милые люди когда-то приходили в наш дом.

Успенский любил всяческую живность... С обожаемыми питомцами А. Яковлев/ТАСС

Жили мы сначала в Филях в обычной «двушке», а потом в районе метро «Аэропорт» в пафосном доме. По соседству — актеры Алла Ларионова и Николай Рыбников, Георгий Юматов с женой Музой Крепкогорской, партийные чиновники. Родители, папа и моя мама Римма, купили там кооператив — «трешку».

Так вот, на нашей кухне собирались детские писатели, что-то бурно обсуждали, смеялись, пили чай. Все было очень просто и легко. Вместе придумали передачи «АБВГДейка», «Радионяня»... Это было коллективное творчество. В Советском Союзе не делили, кто какого героя создал. Ближний круг отца в то время — бывшие кавээнщики, выпускники технических институтов. Сам он, как я уже сказала, окончил МАИ, оттуда вышли многие известные люди, например Михаил Задорнов, Лион Измайлов...

Случались у нас дома и смешные истории. Как-то дядя Юра Дружков со своим сыном Валентином заехали к нам в гости, с порога развернули привезенный плакат — на нем были нарисованная собака за тюремной решеткой и надпись «Свободу узникам тирана Эдуарда!». Наш тибетский терьер Астра, маленькая, чуть больше кошки, обитала в прихожей, в шкафу. На полке под обувью ей обустроили спальное место. Успенский вообще любил всяческую живность, у нас и вороны были, и ежик... Их любили и не обижали. То есть по отношению к братьям нашим меньшим Эдуард Николаевич тирании не проявлял. А вот к людям... Характер властный, об этом знали все друзья, и сей факт обозначил на своем плакате дядя Юра. Папа тогда очень смеялся, шутка ему понравилась.

Анатолий Юрьевич был нашим «котом Матроскиным». Очень походил на персонажа из папиной книги. На Клязьме с местной детворой из архива Т. Успенской

На лето отец снимал небольшую дачу в поселке академиков под Звенигородом. Это была пристроенная веранда в доме какого-то ученого. Мама работала в столице и приезжала к нам на выходные, а мы обитали за городом. Папа сам готовил завтрак, потом садился поработать — печатал на машинке новые рассказы. А я играла в свои игрушки. Вечером на нашу веранду стекалась вся окрестная детвора. Успенский читал им «Простоквашино», «Чебурашку» и новые истории. В лицах, по ролям. Так сказать, проверял: понравится ли. Дети внимали затаив дыхание. Это было доброе счастливое время.

Сохранились очень интересные и содержательные письма, которые папа адресовал мне из Крыма. Он уехал туда выступать, кажется в пионерских лагерях. Позже отец включил их в сборник своих произведений «Письма ребенку»: «Татьяна Эдуардовна! Как Ваши дела? Сколько пятерок Вам удалось вытащить из учителей? Сколько двоек в Вашем дневнике? Между прочим, когда я был школьником, мне дома сильно влетало за двойки. И я, получив двойку, брал тонкую (обычно импортную) бритву и, согнув ее дугой двумя пальцами, эту двойку тихонечко срезал. Мы так лихо научились пользоваться бритвой, что срезали уже не просто кусочек бумаги, на котором написана двойка, а именно саму двойку. На стол падала заковыристая отметка, выгнутая, как лебедь, и синяя. Может быть, с чуть-чуть белыми полями. А самые отчаянные и способные двоечники прятались под партой, и когда всех выгоняли на переменку, вылезали в пустом классе из-под парты и вырезали двойки из (представляешь?!) классного журнала...», «Татьяна, вчера ремонтировал машину и весь день провел с монтировкой в руках. Было не до работы. У меня барахлил подшипник заднего колеса. И колесо при езде говорило быр-быр-быр и потом БЫР-БЫР-БЫР... Роман Качанов, балда, прислал диафильм про старуху Шапокляк, им надо заниматься. Да лежит черновик сценария для второй серии «Трое из Простоквашино», Володя Попов его подготовил по моей книге. Пора чистовик писать...» Как будто два разных человека: мой добрый отец в семидесятые и Успенский последних лет своей жизни...

Юрьич котлеты жарил, варил мне супы. К нему я прибегала, рыдая, когда Эдуард Николаевич в гневе выкидывал меня из дома на мороз из архива Т. Успенской
Клязьма была бы счастливым периодом моей биографии, если б не новая жена отца из архива Т. Успенской

Я росла очень застенчивой. Тихая, маленькая, воспитанная, с двумя хвостиками. В школе боялась строгой учительницы, страшилась получить плохую отметку. Отец говорил: «Татьяна, вот что тебе скажу. Если ты получишь двойку или тройку, я... куплю тебе жвачку». Отличный педагогический прием. После такого обещания было не так страшно идти в школу.

Родители были вместе с 1962 года, а развелись аж в 1980-м. Поначалу все было очень хорошо. У матери хранились его письма: «Здравствуй, Римма. Я по тебе соскучился. Даже не подозревал, до какой степени ты мне нужна. «Держись за меня» это не «держи меня», а просто это ты и я, и больше никто. И если мы когда-то ругаемся, то это не должно тебе ни о чем говорить. Потому что, по большому счету, я без тебя не могу...», «Я еще раз убеждаюсь, что мне повезло с тобой...», «Целую. Вот видишь, пишу каждый день... Очень хочу домой в нашу двухкомнатную квартиру...», «Целую. Эдичек. Риммочка, чмок-чмок...»

Даже не поверишь, что эти люди потом развелись и он так некрасиво отзывался о жене.

Мать была очень симпатичной, женственной, изящной, такой оставалась почти до конца своих дней. Прекрасно шила, вязала, любила читать, общаться с друзьями по телефону. Мной, правда, особо не занималась. Не то чтобы ей было некогда, просто, наверное, не хотелось. Мама по знаку зодиака Козерог, как, кстати, и Эдуард Николаевич. Это в принципе люди нетеплые, по крайней мере те, с кем я сталкивалась. Холодноватые, для них важен статус.

Матери нравилось быть женой писателя. Помню, когда переехали на «Аэропорт», в выходной потащила меня (не с кем оказалось оставить) в магазин, там записалась в очередь на импортный гарнитур. Хотела сделать такой же ремонт, как у наших пафосных соседей. Чтобы все дизайнерское, как с картинок заграничных журналов. В свободной продаже ничего подобного не было, она пыталась достать, с кем-то договориться.

Я росла сама по себе, играла, во дворе бегала. Сама, как могла, учила уроки. В дневнике были одни тройки, проскакивали и двойки. Чтобы ребенок хорошо учился, им надо заниматься.

У отца своя жизнь: книги, телевидение... Были и сердечные увлечения. Как-то мы семьей отдыхали в Крыму, еще втроем, мне было лет семь или восемь. Мы с мамой уезжали в Москву раньше, а отец оставался. Провожая нас, шепнул: «Тань, будут приходить письма на мое имя, ты их забирай из почтового ящика, потом мне отдашь». Матери велел не говорить. И я эти послания потихоньку доставала. На конверте значилось имя отправительницы. Это известная художница, с которой у отца, оказывается, в то время был бурный роман. Знаю об этом от ближайшего помощника Успенского Анатолия Юрьевича. В отношениях кипели страсти: Эдуард Николаевич жутко ревновал возлюбленную, закатывал ей сцены. Но не оставил жену. Может, боялся — в Советском Союзе на разведенцев смотрели косо, развод мог стоить карьеры.

Как-то Юрий Коваль приехал к отцу в гости. Отец попросил моего мужа сыграть роль его второго секретаря из архива Т. Успенской
Отец терпеть не мог Сергея Михалкова. Секретарь правления Союза писателей СССР Сергей Михалков в перерыве между заседаниями дает автографы делегатам съезда И. Зотин Б. Кавашкин/ТАСС/

Стоило ли сохранять такую семью? Ведь мать с отцом бесконечно ссорились, орали друг на друга, отец хлопал дверью и уходил ночевать к друзьям или к себе в мастерскую — ему как писателю выделили ее в нашем же доме на последнем этаже. Но они все же попытались склеить эту разбитую чашку.

В стране тем временем надвигались перемены. Первыми их ощутили, видимо, люди творческие. Стали выезжать за границу, глотнули свободы: когда можно жить не как все, а как хочется. Смутные времена вытаскивают из человека его пороки. Это может быть и трусость, подлость, и лицемерие. И тщеславие, и стремление продвигаться к цели любой ценой, по головам. Возникают из ниоткуда и какие-то почти мультяшные гуру, морочащие людям головы. Таким был и Виктор Столбун. В созданное им «сообщество» попали многие творческие люди — режиссеры, актеры, художники, певцы. Там были такие имена!..

В то время кино почти не снимали, творчество в эпоху перемен оказалось никому не нужно. Некоторые народные кумиры спивались. Не миновала эта чаша и отца, который начал прикладываться к бутылке. Нечасто, но случалось. И тут, словно граф Калиостро, возник Столбун, выступавший с «лекциями» в Доме кино и ЦДЛ. Он однозначно обладал даром убеждения.

Были и частные посиделки — сидят люди, пьют чай, о чем-то разговаривают. Тут выходит гуру и начинает поливать грязью каждого из присутствующих. Помню, как он орал на одного маститого режиссера: «Ты чучело! Кем себя возомнил? Лягушка, урод!..» Столбун утверждал, что так он искореняет высокомерие, которым, по его мнению, страдала вся творческая элита. Кстати, когда он попытался «полечить» Эдуарда Николаевича, тот слушать не стал, вышел, хлопнув дверью.

Этот шарлатан также «спасал» и распадавшиеся браки. Так в его сетях оказались не только отец, но моя мама и я. Было мне одиннадцать лет. Счастливое детство закончилось.

Столбун носился с идеей детской коммуны — воспитывать неблагополучных ребят по какой-то якобы уникальной педагогической системе. Набрал подростков, состоявших на учете в детской комнате милиции, объединил с «нормальными» детьми и создал «коллектив». Человек шестьдесят разного возраста — от четырех до семнадцати лет. Я к «неблагополучным» не относилась, но седьмой класс окончила на одни тройки. Этого было достаточно, чтобы отец отправил меня «лечиться».

Поняла, что пора и мне делать ноги. Не придумала ничего лучше, чем в свои девятнадцать лет выйти замуж. Я с Еленой Борисовной, мужем и отцом на выписке из роддома из архива Т. Успенской

В зимние каникулы коммуне предстоял поход по маршруту Москва — Душанбе, там жила одна из сподвижниц новоявленного гуру. Мне ужасно не хотелось туда отправляться. Прямо ноги подкашивались. Да и холодно куда-то ехать, на улице минус двадцать.

Но отец настоял. И я стала покорно собираться. Накануне отъезда свалилась с температурой тридцать восемь. Видимо, организм сопротивлялся. Но родители меня разбудили, заставили одеться, вручили чемодан с вещами, и папа лично отвез к месту встречи коммуны. Детей разбили на пары. Один, помладше — «ведомый», а второй, постарше — «ведущий». Передвигаться до Душанбе предстояло автостопом. Нам объяснили, как правильно голосовать на дороге. И мы поехали... Я — с высоченной температурой, еле стоя на ногах. На ночевки останавливались в палатках. Палатки старые, брезентовые — мы бросали внутрь, на землю, надувные матрасы, сверху кидали одеяла, в одежде ложились и спальными мешками накрывались, четыре девочки друг друга грели.

Передвигались автостопом по двое. У нас даже карт не было, только листок бумаги с перечнем населенных пунктов. С горем пополам добрались до Душанбе, где жили на частной квартире. Спали на полу вповалку на матрасах. Мальчики, девочки — все вместе. В тот раз пробыли около недели, потом вернулись домой в Москву. Но через несколько месяцев опять отправились в Душанбе уже надолго — почти на год. Даже учились в местной школе. Оценки мои лучше не стали. И особой дружбы ни с кем не завела. Жила как во сне, очень боялась сделать что-то не так. Столбуна боялась жутко...

Летом отправились обратно в Москву, а потом — под Коломну, где для нас организовали трудовой лагерь. То время запомнилось почему-то бесконечным дождем. Слякоть, поля с картошкой и капустой... Мы убирали урожай. Рабочий день длился с семи утра до девяти вечера. Я не преувеличиваю, так и было.

Нас разделили на отряды, назначили командиров. По окончании рабочего дня проходил «круг» — собрание. Шел разбор полетов: кто сегодня плохо работал, кто нарушил правила... Помимо словесных наказаний случались и физические. Даже четырехлетним доставалось. Помню девушку, которая с нескрываемым удовольствием лупила малышей, а те только глотали слезы. Мне попадало наравне со всеми, скидок на то, что дочь знаменитого писателя, никто не делал. Еда покупалась на всех самая простая — картошка, макарошки. Нам говорили: «Человек должен быть скромен в своих желаниях». Хотя позже мне рассказывали, что сам-то Столбун и его ближайшее окружение питались и колбасой, и сладостями. Я много чего там повидала. Бесконечные унижения! Вспоминать не хочу.

Мы стали иногда навещать отца. Я даже оставляла дочь Катю погостить у дедушки из архива Т. Успенской
Бабушкой она была нормальной. Не тискала, но внук, по крайней мере, был под присмотром. Моя мать Римма и сын Эдик из архива Т. Успенской

В выходные ездили в близлежащие города знакомиться с достопримечательностями. Как-то собрались в Ярославль. Музеи, кремль... Ехали так же парами на попутках. Я — с мальчиком лет пятнадцати. На трассе голосуем, и вдруг останавливается... папина машина. У нас была дача под Переславлем. Отец даже не удивился, увидев меня. Открыл окно: «О, Танька, привет!» Рядом с ним сидела незнакомая девушка. Симпатичная, высокая. При том что с мамой он еще не был разведен.

Вот тебе и «вылечились», «спасли семью»... Если раньше отец хотя бы шифровался, то теперь даже не скрывал новую пассию. Представил свою спутницу: «Это Лена». Потом вручил мне связку репчатого лука. Понятия не имею зачем. Я послушно взяла эту связку, и мы с мальчиком отправились ловить следующую попутку.

А потом я из лагеря просто сбежала. Села в электричку и укатила. Зайцем — денег-то у меня не было. Находилась на грани отчаяния, думала, что папа меня назад отправит. Отец на мое появление отреагировал неожиданно: «Знаешь, а я ведь тоже убегал в детстве из лагеря. Мать меня назад возвращала, помню, как это больно и обидно. Ладно, оставайся». Это, пожалуй, последний случай, когда папа был на моей стороне. Больше меня в коммуну не отправляли.

На отца знакомство со Столбуном никак не повлияло. Он ездил лишь на какие-то процедуры: ему снимали взвинченность, помогали воздерживаться от спиртного. Успенский в благодарность подарил гуру машину, видеокамеру, перечислял деньги.

А вот их с мамой брак не смогли спасти ни Столбун, ни чудо. Отец объявил о разводе. Маме он оставил две комнаты из трех в нашей квартире. Третью запер, разделил счета. Забрал машину и купил полдома в деревне на Клязьме. По закону матери полагались половина от стоимости машины и полдома — ведь имущество было нажито в законном браке. Но она не судилась, не претендовала и вообще до конца своих дней не сказала об отце ни одного дурного слова.

Развод ее почти убил. Подкосил уж точно. Лишиться статуса писательской жены — для нее это было, как мне кажется, самой большой катастрофой. Импортный гарнитур, за которым стояли в очереди несколько лет, приехал, а брака уже нет.

Потом еще на работе попала под сокращение, долго не могла никуда устроиться и, в общем, бедствовала. Позже ей помогли друзья, порекомендовали в какую-то фирму на должность бухгалтера.

Эдуард Успенский с внучкой Катей и внуком Эдиком из архива Т. Успенской

Когда родители развелись, я осталась с отцом. Он сам предложил. «Все равно, — сказал, — мать тобой не занимается». И я переехала на Клязьму. Там был простой бревенчатый дом. На участке стояла крошечная банька, переделанная в гостевой домик, — в нем поселился Анатолий Юрьевич. Я о нем уже упоминала. Это был наш «кот Матроскин» — очень походил на персонажа из папиной книги практичностью, домовитостью. Юрьич, так мы его называли, был родным братом папиного одноклассника и друга детства. Он работал милиционером или следователем, но потерял должность из-за какой-то неприятности. Папа протянул ему руку помощи. Как писатель имел право оформить у себя секретаря — и взял Анатолия Юрьевича. Тот был Успенскому не только помощником, но и мамкой, и нянькой, и денщиком, и домработницей.

В Москве у него была комната в коммуналке, но он поселился на Клязьме. Очень удобно и отцу: проверенный надежный человек всегда под рукой. Юрьич котлеты жарил, варил мне супы. К нему я прибегала, рыдая, когда Эдуард Николаевич в гневе выкидывал меня из дома на мороз — случалось у нас и такое. Но это происходило позже...

На первых-то порах все было хорошо. Меня перевели в местную школу с очень хорошей и доброй атмосферой, со многими из ребят и учителей дружу до сих пор.

Клязьма была бы счастливым периодом моей биографии, если б не новая жена отца — та самая Лена.

Мне она видится «моим черным человеком». С отцом они встретились, кажется, на телевидении. Она работала там администратором и подошла к нему познакомиться. Это то, что я знаю от Анатолия Юрьевича. Успенский меня в подробности своей личной жизни, конечно же, не посвящал. Лена была бесцеремонной. Даже отец с его тиранистым характером пасовал перед таким нахрапом.

Я-то началу пыталась с ней подружиться, тыкалась как котенок. Помню, едем в машине, отец за рулем, рядом Елена Борисовна, а я на заднем сиденье. Успенский купил банку консервированных ананасов — Лена ест.

Я попросила его:

— Пап, я тоже хочу, дайте и мне.

— Нет, — отрезал он, — это Лене.

Она продолжала есть, причмокивая. Как мне показалось, была довольна ответом отца. А я только что из коммуны сбежала, где, между прочим, учили делить на всех даже последнее.

Лена в присутствии отца мне улыбалась. Но стоило ему уйти, переставала разговаривать. Помню, в шкафу стояла вазочка с конфетами — до появления новой жены отца я могла спокойно взять оттуда одну или две. Елена Борисовна шкаф заперла на ключ. Я как-то попросила ее дать мне конфетку. Она развернулась, хмыкнула и ушла. Это ее стиль общения.

9-й Всероссийский фестиваль визуальных искусств в «Орленке» 7 Дней

С нами поселилась и ее мать. Она чуть моложе Эдуарда Николаевича. Работала сестрой-хозяйкой в поликлинике, но когда дочь вышла за Успенского, новоиспеченная теща писателя оттуда уволилась. И Лена ушла со своей работы. Обе меня бесконечно шпыняли. Казалось, в них говорила какая-то ревность. Будто соперничали со мной за внимание отца. К маме я заезжала редко, потому что она тут же начинала выливать на меня свои проблемы. Иногда спрашивала, как дела у меня. Я, не вдаваясь в подробности, говорила, что не все хорошо. Она неуверенно предлагала: «Ну хочешь, что ли, я с папой поговорю?» Мы обе знали, что это бесполезно, — он от нее прятался, не желал встречаться.

Впрочем, и мне теперь не удавалось перекинуться с ним даже парой слов. Потому что тут же возникала Лена — перебивала и принималась рассказывать что-то свое. Каждый раз почему-то истории многолетней давности — что-то про учебу в техникуме. Видимо, больше не о чем говорить. Она даже не пыталась работать. Позже окончила заочно институт. Я слышала, что отец хлопотал.

Успенский менялся как-то неуловимо. Вспомнилась одна история. Я уже была замужем, как-то с супругом приехали навестить Эдуарда Николаевича. Сидим, и вдруг Успенский сообщает, что к нему в гости едет Коваль. Попросил моего мужа: «Сашка, а изобрази-ка второго секретаря. Есть Юрьич, и ты будешь как бы второй. Пусть Коваль увидит, какой я теперь стал крутой и завел аж двух помощников!» На полном серьезе желал поразить старшего коллегу своей статусностью.

Коваль пришел, скромно сидел на краешке дивана. По-моему, он даже не заметил, сколько у Успенского секретарей, ему это было совершенно неинтересно. А уж отец и так намекал, и сяк надувал щеки. Даже смешно.

Его друзья-писатели приезжали как и раньше. Успенский делился своей мечтой, кстати, очень достойной — создать парк и киностудию для детей. Типа Диснейленда. Ругал «Союзмультфильм»: студия разбазарена, меняются директора, распродается имущество... Злился, что наши советские мультфильмы, золотой фонд в США прокатывают. Стучал кулаком по столу, возмущался, что кто-то кует благополучие на костях великих советских авторов. Этого не отнимешь: за дело папа болел.

В какой момент жажда справедливости превратилась в ненависть ко всем и вся? Мне кажется, Лена начала негативно влиять на него. До нее он не был таким агрессивным. Теперь же орал по любому поводу так, что стены тряслись.

Лена стала приезжать. Сначала в гости. Часами просиживала возле постели отца, выслушивала его гневные отповеди в адрес негодной Леры М. Бурлак/Photoxpress.ru

Первым не выдержал Юрьич — женился и сбежал. Стал приезжать теперь только по работе. Я поняла, что и мне пора делать ноги. Не придумала ничего лучше, чем в свои девятнадцать лет выйти замуж. Поселились у родителей мужа. Лена со своей мамой даже не скрывали радости, что я наконец съезжаю.

Я была месяце на восьмом беременности, когда узнала от Анатолия Юрьевича, что отец с женой удочеряют двух девочек из детдома. Надо же, до этого лет десять жили без детей и даже разговоров о пополнении не заводили. А тут — на тебе!

Когда я в очередной раз приехала навестить отца, Лена отвела меня в сторонку и попросила бывать пореже: мол, «у нас будут дети, им нужна тишина». А еще приказала забрать вещи — велосипед и собаку. Больше ничего моего, как она считала, в доме не было. Только старый велосипед и старый пес. Я удивилась. Справедливости ради надо сказать, что собаку они со своей мамой заводили. При всей моей любви к животным мне ее даже забрать было некуда — у родителей мужа имелась своя собака. Лена сказала Эдуарду Николаевичу, будто мы повздорили. Тот вспылил, велел, чтобы я убиралась и никогда больше не переступала порога его дома. Я и уехала.

Три года мы не общались. Потом отец сам позвонил. Будто вчера расстались: «Танька, приезжай, почитаешь мои новые книги, заодно внучку покажешь. И девочек надо бы постричь, ты же умеешь». Отец с Леной и приемными дочками переехали в Рузский район — Успенский построил там дом. Мы стали иногда их навещать. Я даже оставляла дочь Катю погостить у дедушки на несколько дней. Но потом мне показалось, что там ей не очень рады.

В начале нулевых у отца завязался роман с Элеонорой Филиной — редактором его программы «В нашу гавань заходили корабли...». В 2005-м они поженились. С Еленой он развелся.

Анатолий Юрьевич, с которым мы продолжали общаться и оставались родными людьми, рассказал мне, что земля и дом оформлены на Лену. Еще что-то из имущества — на ее маму. Отец стал вить гнездышко уже с Лерой — в подмосковном Троицке. Лена с дочками остались в доме под Рузой.

Отец женился на Лере — я автоматически стала с ней общаться. Мне с Филиной легко. По крайней мере ей вопрос задаешь, даже неприятный, она не будет отмалчиваться, не отстранится. Говорит как пионервожатая — строгим голосом. Как будто поучает. Но по крайней мере нет показного равнодушия, злопыхания. В чем-то она даже помогала. Например когда я рожала второго ребенка, посоветовала очень хорошего врача. Я родила, Лера с отцом приехали ко мне в клинику. Папа много шутил. Было видно: влюблен, летает как на крыльях.

Съемка популярной семейной передачи. Отец с Леной, приемными дочерьми, моим сыном Эдиком. Я в передаче не участвовала. Программа «В гостях у Эдуарда Успенского. Пока все дома. Выпуск от 05.06.2016» Первый Канал

Смеясь спросил, придумали ли мы уже имя мальчику — и остроумно раскритиковал все наши имеющиеся варианты. Предложил назвать Эдуардом — хорошее же имя. Ну мы и назвали. Он радовался рождению внуков, говорил: «Чем больше, тем лучше, рожай». Правда никогда не сидел с моими детьми, не стремился деньгами помочь — я оставалась одна со своими проблемами. Но хотя бы на словах радость — уже приятно.

Рядом с Лерой он казался добрым. Элеонора придерживается общепонятных, общесемейных категорий. Продумывала дизайн их общего нового дома таким образом, чтобы могла собираться вместе вся большая семья: и ее старший сын с женой, и родители жены, и мы с мужем и детьми... Всех приглашала, тепло принимала. Ездили с Эдуардом Николаевичем за границу — она брала своего младшего сына и моих Катю с Эдиком. Лера же настояла, чтобы Успенский чаще общался с приемными дочками Светой и Ирой. Ведь они не виноваты, что отец расстался с Леной. Девочки стали приезжать в гости в Троицк, Лера и о них заботилась.

Филина и Успенский прожили вместе шесть лет. А потом грянул скандал. Он обвинял ее в изменах. Она возражала, что измен не было, но устала от его тирании и больше не могла...

Он судился теперь уже с ней — за дом в Троицке. По-моему, Элеонора получила денежную компенсацию. В подробности я не вдавалась и вдаваться не хочу.

После развода с Лерой отец настоял, чтобы я находилась при нем. Мы отправились в Германию, где он проходил курс лечения. Я слушала его «заезженную пластинку»: какая Лера плохая...

Когда вернулись в Москву, он велел мне собирать вещи и переезжать к нему насовсем. Но мой сын учился в седьмом классе — ему тоже необходимы внимание и забота.

Отец не видел в этом проблемы, сказал, что и в Троицке есть школа. Он даже не сомневался, что внук захочет переехать. Но Эдик отказался.

Некоторое время я разрывалась между отцом и сыном. Нанимали помощников. Но они рядом с Эдуардом Николаевичем надолго не задерживались — из-за его характера. Я, наверное, и нужна была разряжать эту невыносимую обстановку вокруг, делать пространство добрым, уютным. Но невозможно отдавать себя всю без остатка.

Он требовал быть с ним неотлучно. Варить кашу, разговаривать, убираться... Когда я объявляла, что должна съездить к детям, принимался скандалить, ругаться: мол, какие все негодяи и бросили его.

Я старалась и стараюсь найти золотую середину в отношениях с детьми. С дочерью Катей из архива Т. Успенской

В какой-то момент призвал верного Юрьича. Тот примчался, снова поселился с Успенским. Часто приезжал дядя Юра — родной брат отца. Снег убирал, собак выгуливал, птицам клетки чистил. Дядя Юра мягкий, добрый и терпеливый, прямо святой человек. Как-то попросил книжку для воспитательницы внучки в детском саду — Эдуард Николаевич, как всегда, нагрубил: «Обойдетесь!» Но дядя Юра не обижался, со всем соглашался.

Однажды я не придумала ничего умнее, чем пригласить Лену. Мои обиды уже улеглись. Елена Борисовна все же прошла тяжелый путь после развода с отцом. Дочек растила, лечила... Мне было даже ее жалко. Она по-прежнему не работала, но воспитание детей ведь тоже труд. Мы все с годами меняемся, жизненные испытания делают добрее, мудрее — так я рассуждала. Позвонила ей, предложила: «Может, ты тоже будешь приезжать? Чем больше близких людей сейчас будет рядом с папой, тем лучше для него...» И подумать не могла, чем обернется мое предложение...

Она стала приезжать. Сначала просто в гости. Часами просиживала возле постели отца, выслушивала его гневные отповеди в адрес негодной Леры. Потом поселилась с Эдуардом Николаевичем вместе с дочками в доме, который с такой любовью обустраивала Лера.

Юрьич ворчал, что отец снова наступает на старые грабли и Лена ведет свою игру. Успенский вспылил — поругались. Анатолий Юрьевич уехал к семье. Через месяц или два Эдуард Николаевич позвонил его жене и потребовал, чтобы тот вывез свои вещи.

Она позвонила мне чуть не плача:

— Таня, если я скажу мужу, что Эдуард Николаевич велел ему убираться, это его убьет.

Я предложила:

— Давай соберу вещи в коробки, чтобы не выкинул, а то ведь может со злости...

Вскоре Анатолий Юрьевич умер. Что-то с сердцем. Незадолго до смерти вспоминал Успенского: «Я думал, он относится ко мне как к брату — а он меня выкинул как ненужную вещь...» Такой наивный — только под конец жизни понял, что он был для Успенского не братом, не другом, а всего лишь удобным слугой. Впрочем, как и все остальные.

Отец заказывал импортные лекарства. Моя дочь Катя получала их от курьера в Москве и отвозила деду. Однажды ей позвонила Лена и велела дать номер телефона курьера, якобы Эдуард Николаевич сказал, что теперь они сами будут эти лекарства забирать. Катя, не чуя подвоха, продиктовала номер. А на следующий день ей позвонил сам Успенский и сыпал проклятиями: «Ты, такая-сякая, отказалась лекарства возить, бессовестная!» Елена Борисовна подала ситуацию таким образом, будто Катя не хочет помогать деду. Нисколько она не изменилась.

Меня он наследства лишил. Я ведь напомнила ему, что несправедливо поступил с Анатолием Юрьевичем, незаслуженно обругал мою дочь... Н. Логинова/Photoxpress.ru

Они снова расписались. Наследство отошло его вдове и приемным дочкам.

А меня он наследства лишил. Я ведь напомнила ему, что несправедливо поступил с Анатолием Юрьевичем, незаслуженно обругал мою дочь, унижает родного брата... Он в ответ велел убираться на все четыре стороны. В общем, ничего нового. Я уехала. Больше мы не виделись.

Люди совершенно посторонние говорили мне, как плохо, что Эдуард Николаевич умирает, не попросив прощения и не простив, а злясь и ненавидя. Даже за месяц до кончины наехал на студию «Союзмультфильм» из-за новых серий «Простоквашино» — они ему не понравились, транслировал свое негодование через прессу, оскорбил артистов озвучания. Студия, зная его скандальный характер, без суда предложила компенсацию. Как горько пошутил один наш общий приятель: «Эдуард Николаевич получил свои очередные миллионы и умер». Такой вот черный юмор.

Четырнадцатого августа прошлого года отца не стало.

На похороны я не пошла. Не могла простить ему отношения к людям... Не хотелось пересекаться и с Еленой Борисовной. Могилу тоже не навещаю. Обиды нет. Но пришло осознание, что отношения наши строились по принципу: начальник — подчиненный. Папа строгий начальник, а я нерадивый слуга. К начальнику бывшему, тем более несправедливому, злому, вы же не пойдете на кладбище? Вот и я не хожу. Папа не проявлял отцовских чувств, а у меня со временем притупились чувства дочерние.

С Леной тоже общаться не буду. Нам не о чем говорить.

Своих детей, как мне кажется, сумела воспитать другими. Катю растила мама мужа — очень достойный человек. Эдик жил больше со мной, немного помогала моя мама — гостил у нее на каникулах. Бабушкой она была нормальной. Не тискала, но внук, по крайней мере, был под присмотром и накормлен.

Катя экономист, также окончила курсы ландшафтного дизайна. Эдик учит китайский и математику. Уважительные, серьезные. Старалась и стараюсь найти золотую середину в отношениях с детьми: и не опекать чрезмерно, и вместе с тем давать свободу выбора. Мне кажется, у меня получается.

Статьи по теме:

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх