В одном телешоу мой бывший муж заявил, будто я его обобрала, и добавил в конце, что спас дочь от «сумасшедшей мамы». Сколько можно терпеть эту ложь?!
Мы с Серовым разошлись лет восемь назад. Все это время я молчала, хотя меня долго упрашивали дать интервью. Просто постаралась забыть ужас нашей жизни как страшный сон. Есть и другая, еще более важная причина: не хотела, чтобы эта история коснулась Мишель. Зачем выносить на общий суд отношения родителей, ранить своего ребенка? Но в одном телешоу мой бывший муж заявил, будто я его обобрала, и добавил в конце, что спас дочь от «сумасшедшей мамы». Увидела это, и у меня, как когда-то, затряслись руки, заколотилось сердце, снова потеряла сон. Сколько можно терпеть эту ложь?!
Мы познакомились в 1990 году. Мне едва исполнилось двадцать, Серов на восемнадцать лет старше. Мир эстрады был для меня совершенно чужим. Я мастер спорта по акробатической гимнастике: школа — тренировка — опять тренировка, а потом еще и бесконечные сборы. Была так загружена, что и знать не знала, кто такой Серов. Одну-две песни — «Мадонна» и «Музыка венчальная» — слышала по радио, и то благодаря маме: она всегда прибавляла звук, когда он пел. Я не была фанаткой, которая ждет своего кумира у служебного входа, сторожит у подъезда, чтобы взять автограф, ходит на концерты. Мы случайно оказались рядом...
В восемнадцать с половиной лет ушла из профессионального спорта и стояла перед выбором, куда пойти. Тренером становиться не собиралась. Жизнь не была простой — наш папа умер в тридцать восемь от инфаркта, мама осталась с тремя детьми. Денег не хватало. Мы с сестрой-близняшкой жили вместе в маленькой двухкомнатной квартирке. Единственное отличие между нами — у Оли на лбу был шрамик в виде крестика. Когда смотрю наши детские фотографии, не могу понять, кто есть кто.
Наконец Оля нашла спортивный танцевальный коллектив, куда мы и устроились. Руководитель Тамара знала всех звезд шоу-бизнеса. Спустя какое-то время на съемках «Песни года» она встретила Александра Николаевича.
— Слушай, — сказал ей Серов, — мне нужно клип снимать. Нет у тебя каких-нибудь симпатичных девушек?
— Есть две близняшки.
Правда, я уже ушла из коллектива. Почти два года за мной ухаживал мужчина старше меня, дело шло к свадьбе. А тут звонит Тамара: «Лена, Александр Николаевич приглашает вас в свою студию. Девчонки, попасть в его клип — это такой шанс!» Оля была на репетиции, я сидела дома, у меня безумно болел зуб, на улице лил дождь — ну какой еще Серов?!
Наутро опять звонок от Тамары: «Лена, сегодня в пять за вами заедет Александр. Вам что, деньги не нужны?» И называет сумму, от которой у меня закружилась голова: тысяча рублей каждой. А тогда зарплата была сто пятьдесят максимум.
В пять к дому подъехали две машины: за рулем «мерседеса» сидел Серов, а во втором автомобиле — его водитель. «Лена сядет к Александру Николаевичу», — распорядилась Тамара. Она всю дорогу трещала без умолку, а я с заднего сиденья молча рассматривала проплывающие мимо дома.
Мы попали в квартиру-студию Саши, очень красивую. Нам дали прослушать песню Goodbye на английском, мы с Олей языка не знали, надо было выучить слова, чтобы попасть в фонограмму.
Через два дня отправились на репетицию. Вечером, отработав, сидим на кухне. На стол накрывает Лариса, домработница Серова. Он, я и Оля пьем чай. И пошли разговоры за жизнь: а чем вы, девчонки, занимаетесь, какие планы, пятое-десятое. И вдруг он спрашивает:
— Лена, ты замужем?
— Нет, но у меня есть молодой человек.
— А ты, Оля?
— У меня никого нет.
Назавтра в Совинцентре начались съемки клипа. Целых два дня провела под софитами, с непривычки заболела голова. Ольга приехать не смогла, у нее на этот день назначили концерт, и так получилось, что с Серовым снималась в клипе я одна. Это было очень круто! Дым, снег, антураж, софиты — словно в волшебную сказку попала. В роскошной шубе сажусь в японскую машину, мы с умопомрачительным красавцем играем любовь...
После съемок в двенадцать ночи поехали к Саше отмечать. Конечно, я была уже под сильным впечатлением от него. Голос, длинные густые волосы, ямочка на подбородке, глаза... В него были влюблены все женщины СССР! А что взять с двадцатилетней девочки? На моем месте не устоял бы никто. Как вспоминал позже Серов: «Лена появилась в моей жизни в тот момент, когда я был на пике славы...»
Саша открыл шампанское, мы впервые остались вдвоем. И тут я поняла, что влюбилась по уши. Что делать с прошлыми отношениями? Как быть? Но все так стремительно закрутилось, что пути назад уже не было...
Утром Саша поставил кассету с клипом «Ты меня любишь»: «Летом его снял. Знаешь такую песню? Игорь Крутой, мой друг, написал». Отрицательно качаю головой. Так неудобно!
В клипе они с Ириной Алферовой смотрелись влюбленной парой, в конце очень эффектно пылал рояль. То, что Серову безумно нравится Алферова, даже на экране заметно. «Господи, да он же женат!» — подумала я, похолодев. Конечно не знала, что тогда вся страна поверила в это!
Саша куда-то уехал. Никаких признаков присутствия женщины в квартире нет. Ничего не понимаю... И что делать? Мне даже узнать было не у кого, свободен ли он, а у него самого спрашивать неловко. Интернета тогда не было. Боже! Я связалась с женатым мужчиной, что мама скажет?!
На следующий день вечером раздался телефонный звонок.
«Да, Ирина Ивановна, — отвечает Серов. — И я понимаю, что это она! — Да-да, во сколько? В восемь утра? Встречу вас обязательно». Надо же, они на «вы».
— Завтра тебе рано вставать, — осторожно спрашиваю, — может, домой поеду?
— Да нет, что ты, оставайся! Спи сколько хочешь. Просто Ирина Ивановна попросила встретить ее в аэропорту...
Утром в замке повернулся ключ — пришла Лариса убирать-готовить. Тут я из спальни выплываю — заспанная, в Сашином халате.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — отвечает она спокойно.
Улучив момент, спрашиваю:
— Ларис, скажи, Александр Николаевич женат?
— Да господь с тобой! Нет конечно.
Я с облегчением вздохнула. Александр всегда симпатизировал Алферовой, у них были теплые, дружеские отношения. Как-то, уже спустя время, мы путешествовали на теплоходе. Серов спал в каюте, а я с Крутым сидела в баре.
— Игорь, скажи, умоляю, был у них роман или нет?
— Вот тебе крест — нет!
С той первой нашей ночи мы стали жить вместе. Саша был необыкновенно нежен со мной, ласково называл Мышечкой. Объяснялся в любви. В первый месяц знакомства был невероятно щедр — дарил подарки.
Мне пришлось решать, выбирать. Саша, чувствуя это, так красиво ухаживал, так старался. Он же знал, что я была несвободна, и изо всех сил уводил от моего поклонника, отбивал...
А тот все чувствовал. Как-то позвонил:
— Лена, правильно ли понимаю, что у тебя роман с Серовым?
— Да, я влюбилась, — ответила честно. На этом и расстались.
Я сопровождала Сашу на всех концертах. Помню, стою за кулисами Кремлевского дворца и смотрю на сцену. Александр в смокинге, белоснежной рубашке поет «Ты меня любишь», а в зале все девушки раскачиваются в трансе. Это было похоже не на концерт, а скорее на сеанс гипноза...
А дальше началась моя «семейная» жизнь: я — молодая, неопытная, он — закоренелый холостяк. Как-то спросила у него: «Саш, а почему ты в свои тридцать восемь ни разу не женился?» Ответил, что вначале хотел выбиться в люди, реализоваться, а семью надо обеспечивать. В Москве он долго жил в скромной съемной квартирке.
Мне кажется, его ничего в жизни, кроме музыки, особо не интересовало. Он достиг высот, был погружен в профессию двадцать четыре часа в сутки. Когда мы, что случалось очень редко, ходили куда-нибудь в ресторан, на вечеринки, еле там высиживал. Просил: «Давай уйдем!» Стоило заиграть музыкантам, как он страдальчески морщился, не мог слышать малейшей фальши. Он любил сидеть дома, в своей студии, по полгода записывать песню, самому делать аранжировку. И мне это нравилось.
А вот к тому, что у него очень много поклонниц, долго не могла привыкнуть. Они подкарауливали Серова у служебного входа в концертный зал, томились ожиданием в подъезде. Поднимаемся в квартиру, а вся лестница забита девчонками. Они стихи писали своему кумиру на стенках, рисовали сердечки. Меня, конечно, сразу же невзлюбили. Однажды спускаемся по ступенькам, сверху что-то летит мне в спину. По шубе разбитое яйцо растекается. Потом у нас как-то наладились отношения, поклонницы поняли, что я надолго. Они Саше торты пекли ко дню рождения, дарили цветы...
Поскольку Александр постоянно гастролировал, предложил ездить с ним. Поезда, гостиницы, города, города... До рождения Мишель не пропустила ни одного концерта. А время-то какое было! Девяностые: есть нечего, в магазинах пустые полки. Замораживала отбивные, заворачивала их в фольгу и брала с собой, вдобавок везла кастрюли, плитки. В гостиницах варила борщи, жарила мясо. Он же родом из Николаева — жидкий диетический супчик есть не будет. А на Севере вообще с питанием беда. В номере даже холодильника не было, хранила полуфабрикаты, привезенные из Москвы, за окном.
У Серова было красивое лазерное шоу. Как-то он попросил меня посчитать, сколько выпущено фейерверков. Честно ему сказала, что, мол, штуки четыре из десяти не сработали. Он устроил разнос пиротехникам. Потом еще была просьба: «Встань рядом со звукооператором, послушай, как звучит звук». Оказалось, ему нужна моя помощь, и я была рада этому. Приходила и докладывала: «По-моему, правая колонка не работала». Он тут же взрывался, платил же за все из своего кармана. Меня, естественно, невзлюбили. Но откуда было знать про законы шоу-бизнеса? У нас в спорте все четко, а тут интриги, подковерные игры.
Саша постепенно вовлекал меня в свою работу. В его квартире стояло три телефона, каждый со своим номером. Я как его секретарь отвечала на звонки, старательно записывала информацию в тетрадку. Сколько раз ошибалась! Например он очень ждал разговора с одним важным человеком, а я, не зная об этом, тому отказала: извините, мол, Александр Николаевич в студии.
Этому «искусству» — с кем соединять, а кому вежливо отказать, училась долго. И получается, что в итоге на мне все и замкнулось: стала не только его гражданской женой, но и личным секретарем, директором, визажистом и костюмером. И прическу Серову делала, и грим накладывала, и пуговицы к костюму пришивала. Костюмершу он тут же уволил, зачем она нужна? Приходила по-прежнему Лариса, домработница, что-то готовила, сама я не всегда успевала. Но к ее несчастью, я оказалась очень хорошим кулинаром. И в Ларисе нужда отпала.
Я не жалуюсь, мне было очень интересно этим заниматься. Но как человек спорта знала одну прописную истину: незаменимых людей нет. Не сделал элемент — его сделает следующий, более ловкий, молодой. Не справляешься — сходи с дистанции...
В гражданском браке мы прожили три года. Разговоров о свадьбе не заводили, да и некогда было: постоянная суета, гастроли, концерты. Мы и так не расставались. Конечно, бывало ссорились.
Постепенно усваивала его правила жизни. Правило номер один: холодильник всегда должен быть забит! Я моталась то на Дорогомиловский рынок, то в «Седьмой континент» на Смоленке. Водителя обычно он мне не давал. И на такси, груженная сумками, чуть ли не таща их в зубах, мчалась домой готовить ужин для Саши и его команды, которая постоянно обитала в нашем доме — музыканты, звукооператоры. Первое, второе, третье... Приходит, открывает холодильник, полный под завязку, и обиженно говорит: «Опять есть нечего! А где сыр российский? Ты плохая! Почему я так должен жить?» И все — на лице трагическая гримаса.
В такие моменты его не понимала. А как живут моя мама, сестра, что они едят? Я иногда им помогала, он, кстати, знал об этом. Возьму из сейфа долларов сто-двести и маме везу. Это 1991 год, в магазинах шаром покати, с хлебом перебои. А в нашем холодильнике — осетрина, черная икра, котлеты, борщ. Обижалась на Сашу. Все чаще он становился мрачным, а я старалась под него подладиться.
Первая серьезная стычка случилась из-за сестры. Оля собралась ехать в Грецию танцевать в мюзик-холле. Мы были так друг к другу привязаны, что не скрывали слез. А ему было тяжело делить меня с ней. Сейчас понимаю, что, наверное, не нужно было так сильно вовлекать сестру в мою семью. Чуть что, я жаловалась на него Оле. Она всегда брала мою сторону и тут же ему выговаривала, заступалась — то есть, как говорится, встревала в наши отношения. А Серов был настолько мудрее житейски, что прекрасно знал, как меня задавить.
Ссоры случались из-за пустяка. Например ложка лежит не на месте. Все — тут же скандал! Мог днями не разговаривать. Встанет не с той ноги, и начинается: все кругом ужасные. А я сидела тихо, как мышь забитая, и молча все сносила. Сама себя не узнавала: разве была такой, когда мы только встретились? Свободная, независимая, веселая...
Правило номер два: любое Сашино желание было законом. Все забыла, зачеркнула прошлое. Я его любила! Он был для меня всем, царь и бог! Конечно, и он для меня многое делал, но я ничего никогда не просила. Серов был моим единственным мужчиной, с которым собиралась прожить всю жизнь. У нас была большая разница в возрасте, и это естественно, что выбрала именно его. Искала в Саше защитника, крепкую спину, за которой могла бы спрятаться. И конечно, меня привязывала безграничная любовь.
Оля уехала в Грецию. Некуда было позвонить, писала сестре письма, в которых плакалась на то, что Саша часто несправедлив. А тут еще он стал на нее нападать: мол, сестра твоя проститутка, что это за профессия — в мюзик-холле ногами дрыгать. А мне это неприятно слышать, я в слезы. Скандалы на тему Оли и ее профессии гремели все чаще. Откуда вдруг такая агрессия?
Серов не хотел, чтобы она уезжала в Грецию, даже, помню, уговаривал остаться: «Живи в Москве, я тебе буду давать деньги!» Как это? Получается, муж предлагал моей сестре содержание? Слышать это было странно. Не знаю, какие фантазии витали в его голове. А стоило ей уехать, как стал поносить на чем свет стоит.
Через девять месяцев со дня ее отъезда мы встретили Олю в аэропорту. Сидим вечером у нас за столом, и вдруг Саша говорит: «Я был так рад, что ты уехала в Грецию! Какая молодец! Талант!» Распустил павлиний хвост, и полились дифирамбы. Сижу и слушаю это вранье. Сколько слез выплакала, когда Серов заявлял, что моя сестра — проститутка, а она, оказывается, богиня. Наконец не выдержала:
— Саша, зачем ты говоришь неправду?..
И он тогда меня в первый раз очень грубо обозвал. Вскочил, закричал с перекошенным от ненависти лицом:
— Это ты врешь! — схватил ключи от машины и уехал.
Оля плачет: «Умоляю, Лен, собирай вещи, уходи от него». Я была ошеломлена, в первый раз подумала о том, что, наверное, Саша меня абсолютно не любит. Эта история стала началом. А сколько всего еще было впереди...
Собираю вещи, беру собаку и еду к Оле. Решила: все, мы расстались. Проходит три дня — звонок.
— Лен, сейчас подъеду, можем поговорить?
Спускаюсь, сажусь в его машину. Он начинает упрашивать, потом, естественно, стыдить:
— Пойми, мне хотелось Оле сделать приятное. Да, ругал ее, но зачем тебе нужно было об этом рассказывать?
Все перевернул, как обычно, и получается, это я во всем не права.
— Саша, зачем ты приехал, не понимаю? Сказать, что я виновата?
Он отворачивается к стеклу, драматически держит паузу, а потом произносит:
— Давай попробуем еще раз... Все сначала...
Опять собираю вещи, заталкиваю их и колли в его машину, и все начинается заново. Лена гримирует, гладит, убирает, собаку выгуливает, на звонки отвечает, готовит.
Самое удивительное — позже, когда мы уже расстались, прочитала в одном из его интервью, что, оказывается, Оля на меня плохо влияла, что он терпел ее ради меня. И еще рассказал случай, который подтвердил мои подозрения насчет его эротических фантазий. Оказывается, Саша однажды перепутал меня с сестрой и лег с ней в постель! Якобы когда Оля осталась у нас ночевать, она каким-то образом оказалась в нашей с ним кровати. «Ну я и лег рядом, — делился воспоминаниями Серов. — И тут влетает моя так называемая жена и начинает отчитывать». Мол, я из комического конфуза сделала трагедию. Когда Оля оставалась у нас, она спала в гостиной, перепутать было невозможно, эти комнаты в разных концах квартиры. Когда спросила об этом сестру, она сказала: «Ты ненормальная! Он все выдумал. Этого не было и быть не могло!» Зачем Саша это сочинил? Наверное, чтобы показать, как я его безумно ко всем ревновала и не давала жить и творить.
Однако я выучила и это правило номер три: на первом месте у него всегда работа. Не ревновала к ней, ведь он действительно был Артистом. Но я-то жила с человеком, мужчиной. А это две, как говорят в Одессе, большие разницы. Чтобы добиться его расположения, улыбки, нужно было наизнанку вывернуться. И так все вокруг по струнке ходили, но этого было уже недостаточно. Все время требовалось угождать.
— Опять прислали какие-то бумаги из налоговой!
Его лоб страдальчески морщился.
— Саш, не беспокойся, все улажу.
— Опять звонят по поводу концерта!..
— Не волнуйся, поговорю с ними.
Он не успевал фразу закончить, как я тут же с готовностью бросалась выполнять.
...У Саши концерты в Израиле. Жуткая жара — пятьдесят градусов в тени. По окнам номера стекает вода из круглосуточно работающих кондиционеров. Меня воротит от пряных запахов на улице, тошнит, от унитаза не отхожу. Наверное, отравилась. Возвращаемся в Москву. Всего два дня, чтобы собрать вещи, — улетаем на гастроли в Канаду. Там мне стало еще хуже. А тут еще снова разругались в пух и прах — почему это я все время лежу, не помогаю. Саша был так недоволен, что раньше срока отправил меня в Москву.
Через два дня прилетел сам, отвез в больницу. Врачи поставили диагноз: «Вы беременны». Он был так счастлив! Мечтал о мальчике. До декабря всюду его сопровождала, потом он предложил посидеть дома. А сам постоянно в разъездах, тут, видимо, и вспомнил холостяцкую молодость. От «доброжелателей» до меня стали доходить слухи: одна молодая костюмерша сменяет другую, желающих-то очередь. А Серов не особо и шифровался.
Подошло время рожать. Александр собирался в Америку на десять дней на гастроли.
«Улетай, — говорю, — за меня не беспокойся. У меня еще срок не подошел...» А сама на сто процентов знаю, что рожу, как только он уедет. Берегла его, он и так нервный, а тут от переживаний за меня и ребенка совсем с ума сойдет. Так и получилось. Только он долетел до Америки, мы успели переговорить по телефону, а на следующий день я родила. Моя сестра обзванивала все Соединенные Штаты, чтобы сообщить свежеиспеченному отцу радостную новость. Прошли сутки, он, счастливый, позвонил мне в больницу. Я рожала под своей фамилией — Стебенева. Но в роддоме все врачи и нянечки знали, что у Серова родилась дочь. Оля моталась по магазинам, доставала коляску, кроватку. Тогда все было дефицитом, особенно детские товары. Просила его купить дочке вещи, он привез... бутылки и соски. И все! Ну ладно, ничего страшного.
Саша не мог налюбоваться на дочку: «Лапочка, кошечка, мышечка...» Мое ласковое прозвище перекочевало теперь к Мишель. Имя дочери выбирал он, сказав, что Мишель Пфайффер его любимая актриса. Имя мне понравилось. Сокращенно мы ее звали Мыша...
Позвонили друзьям в Германию, они прислали для дочери кучу подарков. Как по заказу на Арбате открылся магазин «Ирландский дом», там я закупала нашей Мышечке красивые вещи. Одевала ее как куклу. С именем определились, а вот зарегистрировать дочь в ЗАГСе все никак не могли — у Саши то гастроли, то концерты.
Девочка была неспокойной, по ночам часто кричала. Мы с Мишель спали в одной комнате, а он в другой. Ему ведь нужно было творить. Я не могла глаз сомкнуть ночами. Няню приглашать не хотела, в основном сестры помогали. Было очень трудно справляться с Мишель одной. Сама ведь девчонка — двадцать три года! Серов мог днем зайти, посюсюкать с ребенком пару минут — и обратно в студию.
Сижу, помню, очередной бессонной ночью совершенно ошалевшая, дочка беспрерывно плачет. На руках ей не нравится, в кроватке лежать не хочет. Положила ее в коляску, привязала к ручке платок, отталкиваю ногой коляску, она отъезжает, потом возвращается. За окном ночь, включаю телевизор, чтобы отвлечься, и тупо гоняю коляску туда-сюда. Мишель замолкает на какое-то время. Только прекращаю качать, крик возобновляется. Понимаю, что сейчас из окна выброшусь. О послеродовой депрессии тогда никто не знал. Эта пытка продолжается уже месяц, от постоянного недосыпа у меня едет крыша. Дочь закатывается от плача, я не знаю, что делать, вылетаю из комнаты на кухню, чтобы самой успокоиться. Первое, что вижу, это пачка сигарет на столе. Хотя давно уже бросила курить, хватаю одну, стою у открытого окна, меня всю трясет. Тут просыпается Александр Николаевич, видимо услышав истошные крики, и выходит на кухню.
— Ой, ну что, она не успокоится никак?
— Нет! — отвечаю нервно.
— Ну ладно тебе... Она же маленькая еще. Все дети плачут.
Попил водички и спать пошел.
На первом этаже нашего дома была молочная кухня. За детским питанием надо было бежать рано утром — его очень быстро разбирали. Сам Серов там не появлялся, мол, что люди скажут: небожитель за детским кефирчиком пришел. Помню, Мишель было месяцев шесть, пристегиваю ее в сидячей коляске, завожу ему в спальню. «Саша, — бужу, — присмотри за ней, я сбегаю за питанием». Через десять минут возвращаюсь: Мишель вся красная, извивается, пытаясь вылезти, он мирно продолжает спать. А это же все копится, копится...
Сейчас Серов — сумасшедший папа! Когда Мишель выросла, выучилась — теперь да, он рядом. А когда нужно было ежедневно за маленькой ухаживать — это, пожалуйста, сама-сама-сама.
«Лен, у меня работа!» — один ответ на все просьбы. А работа в соседней комнате, в студии. Конечно, тяжело мотаться по гастролям, по гостиницам, прыгать из самолета в поезд. А как другие люди живут? С утра до вечера у заводского станка. Им, наверное, в сто раз тяжелее...
Я была на грани нервного срыва. Александру еще и по сто пятьдесят раз на дню надо было готовить. Первый завтрак, потом второй. Обед, полдник, ужин — дробное питание из-за проблем с желудком. Вертелась как белка в колесе, стиральная машинка «Малютка» работала круглосуточно. А пока Мишель спит, все пеленки-распашонки надо успеть прогладить с двух сторон. Ни одного памперса ребенку не поменял. Но когда дочка болела, трясся от страха, слушал: дышит — не дышит. Всех врачей-педиатров на ноги поднимал. Этого у него не отнять.
Изредка из Николаева приезжала Сашина мама проведать внучку, привозила книжки, игрушки. Простая женщина, мне в бабушки годилась. Она старалась помочь...
И вот живу уже третий месяц в этом дурдоме. Как-то приезжает Оля: «Иди поспи, а я приготовлю что-нибудь». Она нажарила котлет, к ним пюре. А я с Мишель прикорнула в нашей комнате. Единственное полезное, что Саша купил, это рация. Она круглосуточно работала в детской и на кухне. Дочь проснулась. Кормлю ее из бутылочки, а Оля на кухне потчует своими котлетами Сашу. Проходит минут двадцать. Вдруг влетает разъяренный Серов, закрывает за собой дверь и начинает орать: «Надоело! Ты ничего не умеешь! От твоих котлет у меня изжога!»
А у меня на руках трехмесячная дочь. Сижу трясусь, виновато опустив глаза в пол. И тут Оля, которая по рации слышала, как он меня оскорбляет, называет «недоженой», влетела и как понесла на него: «А ты кто такой? Ты не муж, не отец. Какое право имеешь на Лену орать? Ты даже ребенка не удосужился на себя записать. Вечно ему некогда!»
И действительно, мы с Мишель были совершенно бесправными. Живем в квартире Саши. А кто мы ему? Никто! Я москвичка, мне было куда уйти. Дело не в жилплощади, а в его отношении. Но я Серова всегда оправдывала: некогда человеку, он так занят, столько работает. Ну что буду дергать по пустякам?
После этого скандала прошло некоторое время, утром Саша говорит: «Лен, надо ребенка зарегистрировать». Поехали в Кутузовский ЗАГС получать свидетельство о рождении Мишель. И вдруг он спрашивает — так, между прочим: «Ну раз мы уже в ЗАГСе, может, заодно и распишемся?» Признаться, от этого предложения руки и сердца опешила. Конечно, не такой представляла свою свадьбу. А как же кольцо, фата и белое платье? «Ну ладно, — думаю. — Какое тут кольцо, раз уже ребенок родился...»
Мы подали заявление. Нам дали время на размышление. Через месяц едем регистрировать брак — без колец, без свидетелей. Надела какую-то юбочку и кофточку цвета слоновой кости, навела марафет. Все тетеньки в Кутузовском ЗАГСе сбежались на Александра Николаевича посмотреть. Ну как же! Это же событие — Серов женится! Мы расписались в книге без всякого Мендельсона. Начальница выносит нам паспорта. Открываем их и в ужасе ахаем. Работники ЗАГСа, оказывается, перепутали и вместо штампов о браке поставили нам штампы о разводе. Саша поднял крик:
— Вы в своем уме? Я никогда не был женат, а у меня уже штамп о разводе, вы мне паспорт испортили!
Его стали успокаивать, мол, есть такая примета, теперь вы с женой уж точно не разведетесь!
— Александр Николаевич, не волнуйтесь. Мы сейчас быстренько все исправим!
Эти штампы перечеркнули и поставили ниже правильные, за той же датой.
Но самое ужасное началось потом. Наивно думала, что женитьба — это серьезный шаг: мы столько лет вместе, у нас ребенок. Я ведь выросла в очень счастливой семье — на каждый Новый год ставили елку, на все дни рождения мама готовила угощение, у нас были традиции. Папа с мамой жили душа в душу. Вот и у меня так же будет — сейчас выйдем из ЗАГСа, сядем в машину и поедем в ресторан отмечать это радостное событие. А Серов на выходе вдруг говорит:
— Знаешь что, дорогая, теперь пусть кто-нибудь вякнет, что это не мой ребенок и не моя жена! И попробуй вякнуть ты!
Я похолодела.
— Саша, я тебя об этом не просила... — только и смогла выдавить.
Получается, он женился не потому что любит, а для того чтобы иметь на меня и ребенка права. Теперь я была в его власти. А куда денешься?
После злополучного штампа Саша, почувствовав полную свободу, делал что угодно и когда угодно.
Машину я тогда не водила, приходилось просить его дать водителя:
— Саш, надо в магазин съездить.
— Он занят.
Я ловлю попутку и несусь закупать продукты.
Помню, собрались куда-то в кои-то веки пойти. Распустила волосы, вдруг он просит: «Лучше сделай хвостик». А с хвостиком, да еще и ненакрашенная, я серая мышка. Его раздражало, если хорошо выглядела. Однажды выхожу в халате на кухню кофе выпить. А у нас вечно толпились звукорежиссеры, музыканты. Саша выговаривает:
— Почему ты в халате вышла?
— А что такого? Раннее утро, не знаю же, когда к тебе придут. И потом — я ведь не голая.
— Тут посторонние!
— Я не виновата, что твоя работа дома находится!
— А ты надевай спортивный костюм!
Так в моей жизни появились эти костюмы. Вначале он купил мне штаны — широкие, как парашюты, потом спортивную шапку и пуховик на два размера больше. Мишель исполнилось три года, я ее отдала в детский садик. Водитель то опаздывает, то задерживается, то не может. Пошла учиться вождению, сдала на права. Саша купил для меня подержанную иномарку, чему я очень обрадовалась.
Однажды везу Мишель в садик — в пуховике, спортивных лыжных штанах, кроссовках и вязаной шапке, надвинутой на брови. Возвращаюсь, подхожу к двери, а там какой-то мужчина в подъезд пытается попасть. Поворачивается ко мне и спрашивает: «Молодой человек, код не подскажете?» Вот тут-то и стало все окончательно понятно: Саша меня так обезличил, чтобы никто в мою сторону и не посмотрел. Ревновал? А к кому? Я и так сижу дома, разве что в магазины и на рынок мотаюсь. На приемы мы редко ездили, в гости тоже особо не ходили.
И все-таки единственный раз он мне сказал спасибо. В зале «Россия» Саша выступал с сольным концертом.
— Вот барабаны поставлю, задник повесим — и нормально! — он не собирался ничего придумывать. А артисты тогда уже устраивали настоящее шоу, привлекали балет.
— У тебя будут декорации? Сделаем райский сад из цветов?
— Давай!
И я впряглась в работу: Ботанический сад, ВДНХ, магазины... Надо было договориться об аренде цветов, чтобы их ночью завезли в концертный зал на грузовиках. Моталась из одного конца Москвы в другой.
— Лена, заезжай на репетицию, — как-то просит. — Как ты думаешь, с какой песни лучше начать концерт?
— Надо что-то жизнерадостное...
— Да? Вася, запиши.
Серов собирался выступать в старом костюме, я его потащила покупать новый. Это же его первый сольный концерт в Москве! Он прошел при полном аншлаге. Стояла за кулисами, тряслась от волнения, очень за него переживала. И вот последняя песня на бис, ему с первого ряда Мишель передают. Он стоит с букетом, сзади Игорь Крутой мне машет — выходи на сцену. В зале бушуют овации.
Приехали домой после банкета, Саша — счастливый до безумия, я его таким никогда не видела. На следующий день идем в гости к друзьям. Серов поднимает тост: «Я хочу поблагодарить одного человека. Вот Леночка — если бы не она, этот концерт никогда бы не состоялся». От неожиданности у меня даже слезы выступили. За столько лет в первый раз услышала благодарность! Да за эти слова была готова горы ради него свернуть, все стерпеть...
Когда Мишель пошла в школу, мы переехали из квартиры на Смоленке в другую, неподалеку от «Октябрьского Поля». Я вечно затюканная, забитая проблемами, а тут добавилась и ревность. Но она, поверьте, не была беспочвенной. Один раз мы с Серовым разговаривали по телефону. Он ехал в машине после концерта, было уже поздно.
— Ну все, пока.
— Саш, скажи, когда ты будешь? Ужин тебе приготовлю.
Пытаюсь что-то сказать, а он закончил разговор, но забыл отключить телефон. Держу трубку у уха и слышу, как беседует с какой-то женщиной. Надо быть полной идиоткой, чтобы не понять, куда едут и что собираются делать. До этого было много подозрений, мелких фактов, наконец картина прояснилась.
Кто была эта дама? Да какая разница! Какая-то очередная его пассия. Когда он вернулся поздно ночью, я его ждала. Пульс под двести. А он валится с ног:
— Ах, я так устал! Такой тяжелый концерт!
Ставлю разогревать ему ужин и спокойно говорю только одну фразу:
— Саш, очень прошу, в следующий раз, когда заканчиваешь со мной разговор по телефону, убедись, что он отключен.
Он тут же все понял. Вначале пытался оправдываться, потом замолчал.
— Как ты мог?
— Ты не то услышала! Придумываешь какие-то глупости!
Пересказываю ему в подробностях, он все отрицает. Тогда в первый раз подумала о разводе. А сколько потом было подобных ситуаций! Не знала, что делать, где выход. Я люблю этого человека, мне надо спокойно растить ребенка, а как жить? Постоянно говорила Мишель, какой чудесный у нее папа, мы никогда при ней не ссорились. В доме царил культ отца. Ходили с дочкой на цыпочках: «Пусть папа отдохнет, поспит». А как по-другому? Он ведь звезда!
В канун моего тридцатилетия Саша уехал в Берлин. Я отмечала юбилей в ресторане в Серебряном Бору, в этот день муж возвращался домой. Визажист сделал мне яркий макияж, необыкновенную прическу. Поздно вечером гости разъехались, Серов позвонил из аэропорта, сказал, что едет. Я жду его и конечно подарка, все-таки у меня юбилей. Скажу честно, презентами он меня не баловал. Но первое, что Саша произнес, войдя в новой дубленке:
— Что ты как шалава разукрасилась? Иди умойся!
Быстренько смыла с лица краску, надела спортивный костюм. Он открывает чемодан:
— Ой, сколько я всего привез!
У меня сладко забилось сердце.
— Посмотри, какую майку себе купил, какую рубашку. А вот брюки, а вот туфли. Потрогай, какой свитер мягкий, это кашемир...
Я опускаю голову все ниже, ниже, ниже. Думаю: «А когда же мне будет подарок?»
Он достает коробку духов:
— А это тебе наши берлинские друзья передали на день рождения.
— Спасибо...
— Подожди, ты же еще дубленку как следует не рассмотрела!
Надел ее, покрутился передо мной. И все...
«Ты должна это, должна то!» — только и слышала от него. Как-то не выдержала, пошла к психологу. Она меня выслушала и сказала: «Вы превратились в жертву. Каждый раз вы добиваетесь, выпрашиваете у него похвалу».
Да, да, конечно! Так оно и было. Помню, как в последние годы нашей совместной жизни отпрашивалась на отдых к морю и он качал головой:
— Ты должна заслужить!
— Я что, собака, чтобы служить? — возмущалась. К слову сказать, со мной и дочерью отдыхать он ездил только один раз. Потом сколько ему ни предлагала — отказывался.
Он уже не просил — приказывал. Пыталась ерепениться: «Я не в армии!» В доме куча постороннего народу, а он при всех вытирал об меня ноги. В последнее время и при дочери не стеснялся грубо говорить со мной, а ведь Мишель была уже большой и все прекрасно видела.
В новой квартире стало чуть полегче. Студию обустроили уже в другом помещении, неподалеку от нас. Он там часто оставался. Ему так было удобнее: проснулся, позавтракал и сел работать. Как потом оказалось, и не только работать — туда стайками ходили девушки. Выяснилось это случайно. Когда мы с Мишель летом уехали отдыхать в Турцию, какая-то девица приходила в нашу квартиру. Осенью он, видимо, снова ее позвал, она на домашний адрес и заявилась вместо студии. Звонит в домофон.
— Вы кто?
— Я к Александру Николаевичу...
А мне он потом обронил, что это бэк-вокалистка заблудилась. У него что ни девушка, то гримерша, костюмерша, бэк-вокалистка. Эту лапшу можно было вешать, пока я была молода. Но с возрастом многое стала понимать...
Серов резко изменился после ЗАГСа, и с каждым годом жизнь становилась все хуже и хуже. Однажды нашу квартиру обворовали. Мы с Мишель были на дне рождения у племянника, Саша работал в студии, потом поехал на концерт. Часов в десять вечера мы вернулись домой. Вхожу, а на полу лежит сейф раскуроченный, все перевернуто. Балконная дверь разбита, но это была имитация — явно открыли ключами. Мы только что продали квартиру на Смоленке, в сейфе лежало двести семьдесят тысяч долларов. На тот момент это были огромные деньги.
— Оля, — звоню сестре, — нас обворовали!
— А ты где?
— Дома...
— Беги оттуда, вдруг грабители еще не ушли!
Хватаю Мишель за руку, и мы пулей летим вниз. Приезжает Серов после концерта, я до него еле дозвонилась. А у нас уже бригада следователей работает, допрашивает свидетелей. О том, что мы продали квартиру, знали практически все. Это надо было сообразить держать такие деньжищи не в банке! Ясно, что украл кто-то из своих, тот, кто знал, где что хранится. Воров так и не нашли...
Муж впал в настоящую депрессию, ему прописали специальные препараты. Помню, жаловался: «Я даже напиться не могу!» А он действительно не брал в рот ни грамма. За двадцать лет совместной жизни ни разу не видела его с рюмкой в руке. Хотя все кругом думали, что Саша сильно закладывает, — наверное оттого, что не мог расслабиться и ходил вечно нервный.
Нас обворовали осенью. Серов был в отвратительном состоянии, Новый год прошел как-то скомканно. С рождения Мишель мы ночевали в разных спальнях. Я считаю, что это неправильно: муж и жена должны спать под одним одеялом. На праздник к нам приехали друзья, разошлись все поздно. Мишель не надо было вести в школу, и я решила в кои-то веки выспаться.
Утром он будит:
— Лена, вставай, готовь мне завтрак.
С трудом продираю глаза и думаю: «Неужели не наступит тот день, когда наконец высплюсь?!» — а сама — бух! — и снова отключаюсь. Но надо мной грохочет его раздраженный голос:
— Сколько можно повторять! ВСТАВАЙ, ЗАВТРАК МНЕ ГОТОВЬ!
Ему нужно овсянку варить, сам он не умеет. Я села на кровати, еще до конца не проснувшись:
— Боже, как надоела эта грубость.
Только произнесла — он, совершенно озверевший, подлетает и начинает трясти перед моим лицом огромным кулачищем:
— Если ты еще раз такое скажешь!.. Если ты посмеешь!..
И хотя мне стало безумно страшно, внешне спокойно говорю:
— Убери кулак от моего лица.
Он взял себя в руки, отошел. Я побежала на кухню варить кашу. Он молча глотал еду, а я смотрела на его надутое лицо и думала: «До чего мы докатились...»
С этого дня перестали разговаривать. Александр приходил домой поздно, просиживал все время в студии. Когда возвращался, старалась лечь спать, чтобы не выяснять отношения. Продолжала готовить, делала все механически. И вот он один день не возвращается, второй. Звоню:
— Саш, ты домой собираешься?
— Нет, — отвечает.
Я сажусь в машину и еду к нему.
— Что случилось?
— Ничего. Ты же сама со мной не разговариваешь. Мне это надоело, живи одна, ищи себе мужика.
— Ты в своем уме? А ничего, что ты тряс кулаком перед моим лицом?!
— Я не вижу смысла продолжать нашу совместную жизнь...
У меня слезы градом. Что делать? Как я без него? Но понимаю, что в ногах валяться не буду: ой, дорогой, любимый, прости, больше такого не повторится...
Еду в машине, а в голове стучит мысль: сейчас бы в какой-нибудь столб врезаться — и весь этот ад закончится. А как же Мишель? Вернулась домой, упала на кровать и начала рыдать. Прорыдала, наверное, часов шесть. Мишель тихонько играла в другой комнате, чтобы мне не мешать. Наконец я заснула. Просыпаюсь, подхожу утром к зеркалу, а у меня глаза как у бульдожки. Все кончено...
Прошло несколько дней. Звоню Саше:
— У нас нет денег.
Он невозмутимо отвечает:
— Администратор тебе передаст.
Привозят всего лишь сто долларов. «Тебе хватит на неделю», — спокойно сказал муж. Хватит — значит хватит. А как другие живут? Пришлось смотреть на цены, ужиматься. Но решила: ни за что не буду просить, унижаться.
У меня ни профессии, ни работы. И тут я встретилась с подругой, она надоумила: «Иди приобретай специальность. У меня приятельница окончила школу международного дизайна, и ты сможешь. Через полтора года начнешь работать». А за курсы надо платить — пять тысяч долларов. Где их взять? Машина моя таких денег не стоила. Поехала к сестре — «Помоги!» Она уже замуж вышла и жила в нашей с ней двухкомнатной квартире. Предложила ей: «Мне эта квартира не нужна. Но если ты дашь за мою половину хотя бы пятнадцать тысяч, они будут для меня спасением. Надо за курсы платить, машину поменять, а то моя скоро развалится». Оля с мужем дали денег. Отучилась на дизайнерских курсах, а через год у меня уже была работа.
Мы жили врозь три года, но официально не разводились. Саша остался в студии, но прописан-то он в нашей общей квартире. Однажды приходит на его официальный адрес письмо. Открываю, а там повестка в суд: «Серов Александр Николаевич вызывается для установления отцовства». Дожили! Я посмотрела год рождения предполагаемой дочери — где-то 1988-й. Раз это было до меня, то неважно. Естественно, через секретаря передала письмо мужу. Она мне потом рассказала, что он порвал его и выкинул. Приходит вторая повестка, опять ему отсылаю. Письмо летит в мусорное ведро вслед за первым. А в третьем письме пришло решение суда: раз ответчик не явился ни на одно заседание, победа присуждается истцу. И Серов проиграл. Тем более что мама девочки привела подружек, которые засвидетельствовали, что они якобы жили гражданским браком. Да у него даже своей квартиры в то время не было! Он делал ремонт и обитал в гостинице «Националь»!
Саше пришлось нанять адвокатов. По решению суда его обязали сдать тест ДНК. Анализ подтвердил его отцовство. Это потом выяснилось, что с этой дамой, Надеждой Тилер, которую он даже вспомнить не мог, встретился где-то на гастролях. Она как журналист пришла к Александру брать интервью. Потом Надежда забеременела и уехала с мужем-немцем в Германию. Тот воспитывал Кристину как свою дочь, но как-то заболел и в больнице выяснилось, что он бесплоден. Сдают тест ДНК — Кристина не его дочь. Он тут же с женой развелся. Надежда стала вычислять, чей это ребенок. Ба! Да она же брала в это время интервью у Серова!
Мать Кристины требовала алименты в размере двух тысяч евро в месяц. Александр должен был выплатить крупную сумму за два года — до совершеннолетия девочки. Его адвокат попросил меня прийти в суд и защитить мужа. Конечно, я посчитала это своим долгом. У нас общая дочь, это и Мишель касается, ведь появилась еще одна наследница.
На суде сказала, что мы уже три года не живем вместе, что получаю в месяц сто долларов алиментов. Сидит адвокат Надежды с кривой улыбкой:
— Я навела справки, ваша дочь Мишель ходит в школу за пятьсот долларов в месяц.
— Школу оплачиваю сама.
— Вы же не работаете?
— Почему? Я дизайнер, у меня есть заказы.
Судья назначил этой девочке те же сто долларов, что и Мишель. Стоим, помню, после суда. Рядом адвокат Надежды Тилер.
— Послушайте, вы же затеяли это не из-за алиментов, а ради наследства? — спрашиваю у нее.
— А вы что думаете, мы дуры, что ли? Прекрасно знаем, какие у господина Серова квартиры, дома!
Саша бушевал, возмущался: «Вот сволочь!» Он не знал о существовании дочери, никогда с ней не общался, а тут — полюбите, да еще и деньги заплатите. Сказала ему тогда: «Послушай, а где гарантия, что у тебя не нарисуется еще парочка детей?» Он, по-моему, задумался. И вот когда я ему помогла с судом и нависла угроза над имуществом, мы снова начали общаться.
Серову мать его ребенка прислала письмо, оно до сих пор у меня хранится: «Я понимаю, что эти алименты — капля в море. Дочка хочет учиться...» У меня от жалости сердце сжалось: «Надо девочке помочь...» Но в конце послания пошли угрозы: «Если не дашь денег, пойду на телевидение и все расскажу. Ославлю тебя на всю страну!» Начала, как говорится, во здравие, а закончила за упокой. Слезы мгновенно высохли. Когда показала это письмо Александру, он побагровел от гнева и больше слышать не хотел о внебрачной дочери. Спустя время пошли скандальные передачи с участием Надежды Тилер. Эта ситуация нас сблизила.
Я продолжала работать дизайнером, делала квартиру в Строгино. Для меня это был очень важный объект. Однажды Серов спрашивает:
— Лена, не хочешь у меня работать администратором? Буду платить тебе двести долларов с концерта. Только бросай работу.
— Ладно, квартиру закончу и смогу выйти к тебе.
В этот момент звонит заказчик и просит приехать к нему на объект, помочь с декором. «Конечно...» — отвечаю. И тут Саша выхватывает у меня телефон и кричит: «Значит так, я ее муж, Серов Александр Николаевич! Она больше у вас не работает. Никогда на этот телефон не звоните!» Я была в шоке!
Потом помирились и снова стали жить вместе. В этот период он написал единственную песню, посвященную мне, она называлась «Прости меня». На одном концерте сказал: «Мы часто огорчаем своих близких. Приходим домой в плохом настроении, бросаем резкие фразы. Уходим, хлопнув дверью, а потом возвращаемся и говорим: «Прости меня». Так и было...
Я в очередной раз помогла мужу организовывать сольник в Кремле. Это был грандиозный концерт, очень ответственный, зал-то огромный. На «русского Тома Джонса» были раскуплены все билеты.
После Кремля Саша поехал с другом посмотреть выставленный на продажу загородный дом. Он был большой, правда «совдеповский»: паркет елочкой, потолки навесные. Зато с огромным участком в двадцать пять соток. Мы его купили. Я с энтузиазмом принялась за переделку и ремонт, мои навыки дизайнера пригодились.
Лена занимается проектами, котлованы роет, с рабочими ругается — словом, кипит стройка века. И на мне, как всегда, Мишель, готовка для Саши... Я разрывалась на части. Наверное, не замечаешь, как по капельке себя разрушаешь. Но я старалась, мне тогда казалось, все это — на благо семьи. Была как робот. И в один момент надорвалась...
Поехала показать подруге дом. До машины идти пятьсот метров, но чувствую, не доползу — теряю сознание, ноги подкашиваются. Подруга на себе отволокла обратно. Врачи скорой измеряют давление: сто семьдесят на сто. А лет-то мне тридцать пять всего. Ставят капельницу, давление то опускается, то поднимается. Отлежалась — и снова за работу.
В мае мы переехали за город. Все вроде хорошо, купили собаку. Новая жизнь, новые ощущения. Саша выразил желание построить на участке еще один дом, с бассейном: «Хочу деревянный, чтобы в нем легко дышалось...»
Первый год прошел относительно спокойно. А следующим летом у него снова испортилось настроение. Опять какие-то отъезды из дома, звонки. Опять придирки на пустом месте. Это стало невыносимо. Он что ни скажет, я рыдаю — нервы-то уже не те. Помню, копаюсь на участке, сажаю цветы. А Серов в шезлонге развалился, блаженствует:
— Господи! Да кому это нужно, твои цветочки?
— Тебе не нужно, а мне нужно, — отвечаю, а сама в слезы. Так обидно!
При этом присутствовала Оля. Он поворачивается к ней и торжествующе говорит:
— Ну как с ней можно жить? Ей же сказать ничего нельзя. По ней психушка плачет!
Оля, как всегда, заступилась:
— А кто ее до такого состояния довел? Кто ее такой сделал?
Я стала замечать, что Саша все чаще уединяется, когда ему кто-то названивает. Узнаю от хороших людей, что у него завелась девушка Алена, живет неподалеку от нас. Ей двадцать лет, а ему-то уже за пятьдесят! Оказывается, этой девушке срочно нужно сделать ремонт в доме родителей и он собирается ей помочь. Ага, значит, он с ее родителями знаком? А куда их деть на время ремонта? Саша селит их в свою московскую квартиру — это уже и при мне обсуждается.
Вижу, что у него внутри что-то загорелось, он влюбился. Помню, приезжаю как-то из магазина. Присмотрела там удивительной красоты столик, мне он как дизайнеру понравился. С восторгом рассказываю:
— Саш, представляешь, он весь в камнях, там еще какие-то птицы, такой необыкновенный...
Лопочу, лопочу, а он сидит напротив, в одну точку смотрит. Вдруг поднимает на меня свои карие глаза и словно холодом обдает:
— Вот что ты мне сейчас говоришь? Не понимаешь, что все это не-ин-те-рес-но? Мне важно сейчас другое.
— А что тебе интересно? Алена?
— В чем ты меня хочешь обвинить? Может, это последнее чувство в моей жизни!
И как дальше с этим жить? Для меня в один момент рухнул мир. Это не просто очередная девушка — все серьезно.
Впереди Новый год. На автомате говорю:
— Саша, надо елку привезти в дом.
— Да подожди ты с этой елкой! — раздражается он.
Как всегда, оправдываю его: наверное, ему некогда. Двадцать девятого декабря вечером стою на кухне, заходит Серов, звонит администратору: «Сереж, слушай, купи елку и игрушки родителям Алены». Уже даже не стесняется. Не понимаю, как так можно издеваться надо мной, разрушать мою психику? Я его прошу купить елку ребенку, а он о родителях какой-то Алены заботится!
Промолчала, ушла к себе. Саша принимал какие-то препараты, выпила его волшебную таблеточку и проспала всю ночь. Утром тридцатого декабря просыпаюсь — у меня горло нестерпимо болит. Александр собрался уезжать по делам в город.
— Сережа привезет елку, я ему сказал.
— А продукты?
Он тут же взрывается: мол, и так дел невпроворот, а ты со своими продуктами лезешь. Сама-сама-сама! С высокой температурой сажусь в машину и еду в магазин. Готовлю праздничный ужин, роняя слезы в оливье, и думаю: «Нет, я должна спасти свой брак! Да кто такая эта Аленка?!»
Наступило тридцать первое декабря. Утром он опять куда-то умчался, сказав мне что-то обидное. И я понимаю, что это все – конец! Собрала все наготовленное, посадила в машину Мишель, собаку, и мы поехали в пустующую московскую квартиру. Звоню Оле по дороге, рыдаю в трубку:
— У него там любовь-морковь, давай вместе встретим Новый год?
— Давай!
Оля приехала с мужем и ребенком. Мы накрыли стол, откупорили шампанское. Мишель позвонила папе, а он ей чуть не плачет в трубку: «Кошечка, я тут один, сижу скучаю...» Бить на жалость — это его любимое занятие. Мишель в слезы, я тоже.
На следующий день, первого января, поехали обратно. Обнялись, поцеловались, он нам явно обрадовался. А я подумала: может, дойдет до него наконец, как важна семья, и он изменится....
Закончился ремонт, Серов перевез родителей Алены обратно, все как-то само рассосалось. И любовь кончилась.
К декабрю достроили деревянный дом на нашем участке. Однажды Александр заявляет: «Переезжаю туда жить». Половина вещей там, половина здесь. Он сам по себе, мы сами по себе. Говорим по телефону, хотя совсем рядом — буквально в десяти шагах. Однажды звонит:
— Приходи и готовь мне здесь.
— Слушай, я все уже сделала, может, ты с нами позавтракаешь?
— А зачем мне здесь кухня?
И я стала бегать из дома в дом с кастрюлями, закутанными в полотенца, чтобы Сашина овсянка не остыла.
Работала на два фронта: и как дизайнер, и как администратор мужа. Вдруг Серов объявил: «Возьму себе помощницу». В его доме появилась девушка Лена, и я понимаю, что это не просто помощница. Однажды Мишель была у отца, Лена ему кашу варит. Ставит перед ним тарелку и ласково спрашивает: «Саша, а тебе с медом или с сахаром?»
Дочка была потрясена:
— Пап, не поняла, а почему она тебя называет Сашей?
— Она же у меня работает...
Лена якобы и бухгалтер, и секретарь. Живет у него в доме.
Мишель уже четырнадцать, ее не проведешь. Папины сотрудники называли Серова Александром Николаевичем, и только Лена — Сашей. А я из окна наблюдаю, как она выходит покурить на крыльцо в Сашиной куртке. Да и соседка при встрече спрашивает: «Что у тебя на участке творится? Улица красных фонарей?»
Окна в доме у Саши почти всегда были закрыты роль-ставнями. Что там за ними происходило, покрыто мраком, но я обо всем догадывалась. Однажды он позвонил и как всегда грубо попросил принести ему какие-то документы. Вошла в дом и увидела такую картину: сидит Александр Николаевич, а рядом стоит эта Лена и не стесняясь меня, обнимает его за плечи. Он не попросил, а именно потребовал поднести ему бумаги. Я ответила, что не прислуга, и положила документы не перед ним на стол, а на комод. Развернулась и пошла к двери.
Описывать весь случившийся потом ужас очень тяжело даже сейчас. Но это было последней каплей, Саша поднял на меня руку, избил. У меня все лицо было синее, сломан нос. Хотела вызвать милицию, но он замял скандал, отправил меня в Германию, оплатил пластическую операцию. Закономерный вопрос — почему я не подала на него в суд? Мне не хотелось, чтобы дело получило огласку и это отразилось на дочке.
Пережить такое не было сил. И я сказала: «Развожусь с тобой. Все!» Процедура эта была долгой. Хотя он как бешеный орал: «Дай паспорт! Сам пойду с тобой разведусь!» — понимала, что это придется делать самой. Никуда он не пойдет. А мне нужен раздел имущества. Объясняю почему: у меня ребенок, а у него есть внебрачная дочь, может, еще несколько потом объявится. А если он женится и детей нарожает? Я подала на раздел и поделила две квартиры и два дома.
Помню, как он кричал в бессильной ярости: «Да я не дам тебе ни копейки! Будешь голая, босая! Не смей носить мою фамилию!» Потом читала в одном его интервью, как он описывал нашу совместную жизнь: «С гастролей убегал к семье, не рвался ни на какие гулянки. Зарабатывал. А жена после развода вытащила из меня два с половиной миллиона долларов!»
Причем каждый раз с годами цифра растет. Как-то прочитала, что уже три миллиона. Как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»: «Три куртки замшевых, три магнитофона...» А теперь, спустя время, вообще заявляет, что отдал мне все! «Я нищий! Я нищий!» — рассказывает в прессе.
Для меня это был тяжелый год: умерла мама, развод с мужем, Мишель готовилась к поступлению в институт. Ежедневно, без выходных, возила дочь по репетиторам. И вот с этими разъездами, с машиной связана еще одна неприятная история, подоплеку которой я хотела бы рассказать.
Мы с Сашей стали жить как соседи на одном участке, но в разных домах. У нас были вполне цивилизованные отношения. В его доме менялись помощницы, но я уже не обращала на это никакого внимания. Хотя если честно, в глубине души было все равно больно. Как-то Серов поехал выступать на закрытое мероприятие. В честь юбилея ему подарили очень дорогие часы. Заходит к нам вечером с большой коробкой:
— Мишель, Лена, посмотрите, что мне подарили. Это вам, я все равно их носить не буду.
— Саш, ты что? Как девочки их могут носить? Они же огромные, как будильник.
— Ну, делай с ними что хочешь.
В Интернете нашла их цену — часы оказались дорогими.
— Да не могут они столько стоить! — отмахивается Серов.
— Тебе же они не нужны? Может, продам их?
— Я же сказал, забирай себе.
И я поехала к оценщику. Он предложил неплохую сумму. Александр до конца не верил, что мне хоть что-то дадут, все скептически посмеивался. А как только сообщила ему, что продала часы, тут же заявил, что я должна отдать деньги.
Говорю ему: «Я себе машину куплю, Мишель возить по репетиторам, в институт». До этого я продала свой неплохой автомобиль, чтобы наравне с Сашей оплатить репетиторов для дочери, и ездила на развалюхе с очень неудобными дерматиновыми сиденьями. Кстати сказать, после покупки машины у меня осталась еще немалая сумма, которую до копейки отдала бывшему мужу. Он со всем согласился, но спустя годы стал рассказывать, как я украла у него дорогую вещь.
Сейчас новая песня полилась: «Мишель матери совершенно не нужна, она с ней даже не общается. Я забрал дочь у этой ненормальной!» А знаете, как он переселил ее к себе? Мишель поступила в институт, первый год я возила ее из нашей деревни в Москву. В восемнадцать она сдала на права и сама стала ездить на занятия, но жила со мной. Серов переехал в новый дом в пяти километрах от МКАД. И сказал мне: или дочь переезжает к нему, или он прекращает платить за ее обучение. А это триста тысяч рублей в год, у меня таких денег нет. Я рыдаю, дочь рыдает. Подумала: не могу же лишить ее образования, да и серовский дом ближе к Москве. «Господи, в конце концов это ее отец. Восемнадцать лет ежесекундно занималась дочерью, теперь его очередь». Сказала Мишель:
— Собирай вещи и поезжай к папе жить.
— Мам, как я без тебя?
Но в итоге перебралась к отцу. Это не значит, что у нас испортились отношения! Странно, что мой бывший муж забыл, как приезжала к дочке, помогала ей готовиться к экзаменам и как мы с ним спокойно и вполне доброжелательно общались.
Через год он позвонил с претензиями:
— Как ты ее воспитала! С ней невозможно!
А я ему спокойно ответила:
— Я дочери дорогих подарков в виде «порше» не делаю. Это ты ее разбаловал, теперь и расхлебывай.
Года три после развода жила одна. В загородном доме было так страшно, что вздрагивала от любого скрипа. Вдруг через забор кто-то перелезет и сюда проникнет? Все эти три года пила сильнейшее снотворное, не спала без лекарств вообще. Меня спас врач, лечил меня от зависимости от препаратов. Впервые в жизни ощутила настоящую заботу и внимание...
Серов об этом узнал и стал через Мишель наводить справки: поженились — не поженились? Но это была не ревность, а чувство собственника. Александр Николаевич любит, кроме дочери, только себя. Он так и не женился больше. Мишель живет с отцом. Она, окончив институт, решила стать певицей и учится на первом курсе «Гнесинки».
Меня потом часто близкие друзья спрашивали, почему мы все-таки развелись. Я на этот вопрос всегда отвечала молчанием — не хотелось выносить сор из избы, травмировать любимую дочь. А теперь скажу: «Чтобы выжить! Чтобы в психушку не попасть, не умереть...»
В том дурдоме, в котором жила, наблюдая хоровод гримерш, помощниц, бэк-вокалисток, я себя разрушила. А ведь ушла от Серова не к кому-то — в никуда. Все годы нашего брака была ему любящей и преданной женой. Выполняла все его капризы, взвалила на себя заботы о быте, ребенке, терпела унижения и оскорбления. Плакала в подушку от обиды, но стоило ему сказать: «Прости меня...» — слезы тут же высыхали. Я его любила...
Долго приходила в себя после развода. Наверное, надо было пройти этот путь до конца, выпить чашу горя до дна, чтобы смогла наконец сказать: «Спасибо, Александр Николаевич, за нашу совместную жизнь, спасибо за опыт, спасибо за расставание. За нашего ребенка, которого я вырастила и воспитала. Только теперь поняла, что жизнь — это не песня «Я люблю тебя до слез», это мир и согласие в семье. Что самое главное — это любить и быть любимой каждый день. Все это у меня сейчас есть. И я счастлива».
Статьи по теме:
Свежие комментарии