Помните пощечину, которую в фильме «Берегись автомобиля» герою Андрея Миронова отвешивает его экранная жена в ответ на фразу «Жениться нужно на сироте»? Автор этой оплеухи — замечательная актриса Татьяна Гаврилова, у которой была сложная, драматическая судьба. Она училась с нами во ВГИКе. Сегодня мы хотим вспомнить о Тане, наших сокурсниках и том времени, когда были молоды и полны надежд.
Сергей Никоненко: Очень хорошо помню яркую, красивую, выделявшуюся из толпы абитуриентку Танечку Гаврилову. Неудивительно, что Герасимов и Макарова сразу же приняли ее в свою мастерскую. Новоиспеченные студенты, мы в сентябре походили в институт пару дней, присматриваясь друг к другу, а потом отправились в подмосковный совхоз на картошку. Вернулись оттуда через месяц уже друзьями.
Наконец-то началась учеба. Конечно, самыми желанными были уроки мастерства с Сергеем Аполлинариевичем и Тамарой Федоровной, но когда их отвлекали многочисленные общественные дела (скажем, Герасимов был секретарем Союза кинематографистов), занятия вела Татьяна Михайловна Лиознова. Ну и жесткой же, скажу вам, она была! Прямо-таки железная леди, несмотря на то, что ей не было еще и сорока.
Я потом встречал режиссеров с разными темпераментами. Помню, как холодели глаза Ларисы Шепитько, если в организации съемок умудрялись напортачить. Но даже этот «ледяной душ» не шел ни в какое сравнение с реакцией Татьяны Михайловны. Требовательная до крайности, Лиознова говорила с нами на повышенных тонах, если считала, что ее упорно не слышат. Мы же, молодняк, «не слышали» педагога довольно часто.
А вот Герасимов с Макаровой относились к своим студентам совершенно иначе. Тамара Федоровна иной раз смотрела на нас такими любящими глазами! Представить подобный взгляд у Лиозновой было просто невозможно. Хотя, вероятно, все делалось специально. Просто за основу взаимоотношений со своими подопечными мастера взяли систему воспитания девятнадцатого века. Тогда в дворянских семьях служили строгие гувернантки, которые даже розгами могли наказать за плохую учебу или скверное поведение. Если такое случалось, детки бежали жаловаться доброй маменьке, которая и пожалеет, и объяснит, в чем они неправы. Вот и Герасимов подобным образом распределил роли, назначив Лиознову «гувернанткой». Правда, на курсе она проработала всего год, потом ушла.
Таня Гаврилова, пожалуй, была самой талантливой среди девчонок: ничего не боялась. Однокурсниц волновало, как они выглядят в роли, а Гаврилова легко могла появиться в любом образе. Нужно сыграть уродливую старуху? Пожалуйста! Делала все без лишних разговоров.
Лариса Лужина: Я на курс пришла позже, зимой, остальные отучились целый семестр. До института успела поработать на кондитерской фабрике, фармацевтической тоже. Потом меня взяли манекенщицей в Таллинский дом моделей, а уже оттуда попала в кино, сыграла маленькие роли в двух картинах. Традиционные для актерского факультета туры не проходила, читала подготовленные отрывки в квартире Макаровой и Герасимова. И они меня сразу же взяли. Хотя, конечно, и обязательное сочинение пришлось писать, и другие экзамены сдавать.
Когда в первый раз шла на занятия, очень волновалась: не покажусь ли старой? Девочки-то все, наверное, сразу из школы, а я потеряла три года! В нашем возрасте они казались огромной разницей. Но выяснилось, что после десятого класса пришла только Жанна Болотова. Таня Гаврилова, Галя Польских, Света Швайко были моими ровесницами, а Лида Федосеева-Воронина — даже годом старше.
Зря комплексовала. Да и не выглядела я взрослее. В двадцать один год сыграла восемнадцатилетнюю в фильме Ростоцкого «На семи ветрах». Кстати, картину, едва она вышла, буквально разнес злющий критик Николай Кладо, написавший, что, мол, режиссер не имел права снимать сладкую сказку о страшной войне. Позже жизнь свела меня с его дочерью.
— Не люблю вашего папу, потому что он ругал фильм! — честно призналась я.
А она:
— Лариса, о вас он как раз хорошо отзывался!
За прошедшие полгода учебы все студенты, конечно, сблизились. Ко мне поначалу отнеслись настороженно. Однажды подошла Жанна Болотова:
— Хорошо, что ты ресницы не красишь. Сергей Аполлинариевич этого не любит!
— А для чего их красить? Они и так длинные.
Вот и поговорили. Но в итоге ребята приняли меня в свой круг достаточно быстро.
Таня Гаврилова выделялась, особенно на занятиях по актерскому мастерству. Она была импульсивной, эдакой сорвиголовой. При этом безумно трудолюбивой, влюбленной в актерскую профессию, преданной ей, хваталась за все, что предлагали. Тане хотелось играть, и делала она это с полной самоотдачей и огромным удовольствием.
Помню, ставили какую-то новогоднюю сказку, я выходила в роли доброй волшебницы, Таня — злой. Что она творила на сцене! Бегала, летала, крутила колесо. Сергею Аполлинариевичу пришлась по сердцу эта отчаянность. «Встань на голову!» — командовал он. И Гаврилова тут же, не пускаясь в рассуждения, не выясняя, в чем сверхзадача, вставала.
Татьяна жила с тетей, если не ошибаюсь — сестрой ее матери. О родителях Гавриловой мы ничего не знали. Сама она о них не говорила, а я в душу не лезла. Высокая, красивая и очень кокетливая блондинка тетя Нора племянницу воспитывала, кормила, одевала. Между собой они были чем-то неуловимо похожи.
Таня носила роскошные шмотки. В те времена купить что-то стоящее в универмаге было нереально, одежду доставали у фарцовщиков и тех, кто ездил на гастроли за рубеж. Наши оперные певцы, балет Большого, танцоры ансамбля Моисеева везли километрами ткани на продажу, а еще кофточки, платьица, юбочки, которые моментально разбирали менее удачливые коллеги по актерскому цеху. У общительной Гавриловой было очень много хороших вещей.
Когда с фильмом «На семи ветрах» меня отправили на Каннский кинофестиваль, упросила Таню продать ее американское платье на бретельках — светлое с голубовато-желтоватым отливом. Во Франции прикупила к нему белые атласные перчатки по локоть, сумочку, отделанную кружевами, и так щеголяла по Лазурному Берегу. Ездила на Неделю советского кино в Иран и танцевала в этом платье с самим шахом! И куда я его дела? Надо было оставить на память...
С. Н.: Четыре года к нам на занятия ходила искусствовед Наталья Волянская, которая скрупулезно фиксировала все, что там происходило. Ее записи вылились в книгу «На уроках режиссуры С.А. Герасимова», которая была издана полвека назад и сегодня хранится лишь в фондах Музея кино, хотя как учебник для будущих режиссеров бесценна.
На первом курсе мы, студенты-актеры, делали огромное количество этюдов. Поскольку мастерская была совмещенной, коллеги-режиссеры постоянно занимали в них Гаврилову. Вместе с ней мы играли в этюде «Таня» по мотивам поэмы Маргариты Алигер о Зое Космодемьянской. Я был немцем, поймавшим партизанку, орал на нее что есть мочи.
После показа по обыкновению состоялся разбор полетов. Герасимов предложил однокурсникам высказывать свое мнение, и те нас так сильно раскритиковали, что мастеру пришлось вступиться:
— На то, чтобы ругаться, у вас огромный аппетит, а разобрать детально, найти, что в вещи хорошего, — лень.
Больше всего меня бранили за крик. Но тут наш однокурсник Карен Хачатурян бросил мысль:
— Может, фашист на посту замерз? И поэтому разорался. Так что Никоненко играл правдиво!
А Герасимов, говоря о моей партнерше, и вовсе восхитился:
— Как хорошо стояла Гаврилова в сцене допроса! Как укрупнила образ изнутри!
«Насколько эксцентрично она мыла голову!» — хвалил он после показа сценки из «Двенадцати стульев», где Татьяна играла подлую Варвару, которая уходила от Лоханкина к Птибурдукову. Герасимов вообще считал, что его ученица на сцене склонна к аттракциону. А когда Гаврилова сыграла Марью Александровну из «Дядюшкиного сна», Сергей Аполлинариевич сказал: «Ты у нас Карандаш в юбке, тебя хлебом не корми — дай сыграть водевиль!»
Но она была хороша и в драматических ролях. Коля Губенко придумал этюд про безногого нищего, Таня исполняла роль женщины, которую во время войны тот вынес на руках с поля боя. И вот случайная встреча через много лет. Сколько слез, боли было в Танином взгляде! А как страшно было смотреть на Гаврилову в роли Арины Петровны из «Господ Головлевых»! «Смелая актриса, — вынес очередной вердикт Герасимов, — не боится браться за далекий от нее характер!» А для роли Лауры из «Каменного гостя» она научилась играть на гитаре, пела, сама себе аккомпанируя. Все было ей по плечу.
С самого начала учебы мы получали приглашения сниматься, но на младших курсах это было строго запрещено. Ради роли Лизы в «Пиковой даме» Оля Красина бросила ВГИК. Герасимов расстроился: что могут дать искусству кино такие «свежевыпеченные артистки»? Женя Жариков, которого тоже все время куда-то звали, сразу успокоил его:
— А я от всего отказываюсь, сначала хочу окончить институт.
— Ты знаешь, неплохая мысль! — с иронией констатировал мастер.
Однажды под огонь его критики попала наша с Таней сцена из «Бориса Годунова», я играл Самозванца, Гаврилова — Марину Мнишек. «Как сказал бы по этому поводу Гоголь: до чего же храбрый русский народ! Вы — дерзкие ребята, но в Пушкине пока ничего не поняли, — вынес вердикт Сергей Аполлинариевич, считавший, что нет у нас запаса знаний, необходимого для таких ролей. — Понимаю, старались соответствовать эпохе. В результате Мнишек в платье из марли, Самозванец — в цигейковой папахе. И это бросается в глаза... Уж лучше было бы совсем отказаться от исторического костюма и играть в своей одежде. Вот что, Пушкина отложите, рано вам за него браться!» Мы не обижались.
— Посмотрите, как вы двигаетесь, разговариваете, как едите в столовой! — негодовал порой Герасимов.
— Но мы не можем в этой самой столовой есть по правилам этикета, там торопиться надо, — решительно возражала Гаврилова.
Л. Л.: Москвичей среди нас было немного: Таня, Жанна Болотова, Сережа Никоненко, Галя Польских, Женя Жариков. Остальные — приезжие. Но все без исключения девочки пытались подражать красавице Макаровой, присматривались, как она переступает стройными ножками, как держит спинку прямой. Тамара Федоровна обучала нас хорошим манерам по системе княгини Волконской. Демонстрировала, как надо одеваться, как во время приемов держать вилку с ножом, как правильно есть. Словом, прививала нам вкус.
Не могу сказать, что у меня он полностью отсутствовал. Мой дядя-эстонец был старым большевиком, брал Зимний дворец, до войны работал в Таллине прокурором, позже преподавал на кафедре марксизма-ленинизма в художественной академии. Какие-то манеры в своей семье я приобрела. У некоторых однокурсников с этим было похуже.
Володя Буяновский, Коля Губенко и Жора Склянский жили в одной комнате в общежитии. Кто-то из иностранных студентов подарил им кожаную тужурку, и они носили ее по очереди на голое тело, такой у них был шик. Макарова объяснила, почему этого делать не стоит. Но ее уроки этикета всегда были очень тактичными и не задевали самолюбия. Например намереваясь подкормить вечно голодных ребят, она покупала сосиски, накрывала стол, но чтобы никого не обидеть, показывала заодно, как надо пользоваться приборами. Разумеется, все съедалось мгновенно, но какие-то навыки усваивались. Однажды эти уроки нам очень пригодились.
Таня Гаврилова, узнав, что в Таллине живет моя мама, начала просить: «Лариска, поехали! Так хочу посмотреть город! Я там никогда не была». Компанию нам составил Коля Губенко, ехали в плацкартном вагоне.
Мама жила в большой квартире моего дяди. Когда мы вернулись из эвакуации, тот выделил нам сначала помещение для прислуги, а когда умерла бабушка, переселил в комнату побольше. Сам он с женой и ребенком занимал оставшуюся площадь. Нагрянувшую студенческую компанию дядя поселил вместе. Коле пришлось спать на раскладушке. Утром проснулась, пошла умываться, а в ванне... спит Губенко. Оказалось, что раскладушка была очень неудобной, вот он и перебрался туда потихоньку.
В Таллине мы решили сходить в ресторан, причем не в абы какой, а в лучший — «Глорию». Гуляли на стипендию, но тогда все стоило не слишком дорого. Вспомнили про дресс-код, пришлось приодеть Кольку в пиджак и галстук, иначе не пустили бы. А еще туда нельзя было явиться с голыми ногами, так что летом, в жару, мы с Таней натянули капроновые чулки. Только подошли к своему столику, как тут же подскочил официант и отодвинул для нас стулья. Только достали сигареты — он поднес спичку. Все нам там было внове. В сервировке оказалось несметное количество столовых приборов, но мы-то, наученные Тамарой Федоровной, знали, что для каких блюд брать. Словом, лицом в грязь не ударили.
Таллин — город портовый, и морские офицеры, ходившие в загранку, как раз и были завсегдатаями «Глории». Заиграл оркестр, нас с Таней наперебой приглашали, Гаврилова танцевала великолепно, так что вечер стал незабываемым.
Кстати сказать, как известно, Губенко потом женился на Болотовой, а в институте они друг друга ненавидели! Жанна строила из себя цыпочку, она была из благополучной семьи, такая вся из себя! А у Коли тогда был образ бандюги из детского дома: вечная сигарета свисает с губы набок, тужурка нараспашку. Манерность Жанны его раздражала. К тому же у нее, насколько мне известно, в институте был роман с Андроном Кончаловским. Поэтому узнав, что Губенко с Болотовой стали мужем и женой, я очень удивилась: ничего себе! Вот уж точно, от ненависти до любви один шаг. Коля подарил жене лучшие роли в своих фильмах. Он просто молодец!
С. Н.: Студенты операторского факультета снимали нас в своих учебных работах. Смотрели мы их потом все вместе. Однажды Герасимов попенял заведующему кафедрой операторского мастерства, знаменитому Борису Волчеку: «Умеешь ты уродовать актеров!» Но Таня не боялась, когда оптика делала ее на экране некрасивой. Она была первой во всем: аккуратно конспектировала лекции, экзамены по любым предметам сдавала на пятерки. Если кто-то пропускал занятия и хотел наверстать упущенное, шли к Тане.
Л. Л.: Но вообще-то записывать лекции Герасимова было нереально. Он обладал потрясающим талантом рассказчика. Всю пару мы сидели как завороженные, а по окончании я не могла вспомнить, о чем же говорил мастер, хотя слушала с открытым ртом и распахнутыми глазами.
Но Герасимов всегда давал очень точные советы. Он хорошо чувствовал артиста, умел его раскрыть, пусть и не сразу. Так, долго ничего не получалось в профессии у Володи Буяновского. Прошел год, второй... Все были уверены, что Сергей Аполлинариевич Володю отчислит, но он этого не делал. И вот на третьем курсе Герасимов поставил «Дядюшкин сон» и Буяновский вдруг блистательно сыграл главную роль. Парню исполнилось двадцать два года, а он был убедителен в образе старика. «Наконец-то я дождался, когда у него искра божья проявится!» — сказал довольный мастер.
С. Н.: Однажды Сергей Аполлинариевич пришел на занятия, оглядел нас:
— А где же Танюша Гаврилова?
Встает наш однокурсник, будущий режиссер Сандрик Светлов, и сообщает:
— Сергей Аполлинариевич, у Гавриловой неприятности. Она... попала в милицию.
«Надо же, этот доносчик закладывает нашу однокурсницу!» — опрометчиво подумал я.
— А что случилось? — удивился Герасимов.
— Шли по улице, громко разговаривали, дурачились. Подошел милиционер, сделал замечание, Татьяна его послала. Он попытался ее схватить, получилось неудачно, руки соскользнули ниже талии. Гаврилова вырвалась, развернулась и засветила ему в глаз, знатный синяк поставила.
Таня была невероятно спортивной, возглавляла женскую сборную ВГИКа по волейболу и наряду со Светой Дружининой блестяще показывала себя на соревнованиях. Так что удар по мячу она отработала на славу! А кто-то показал ей еще и боксерские приемы, где требовалось бить, вкладывая в кулак весь свой вес. Сергей Аполлинариевич забеспокоился:
— Ты знаешь, в каком она отделении?
— Рядом с Пушкинской площадью.
— Тамара Федоровна, ведите занятия, Сандрик, поехали!
Его машина с водителем стояла внизу, и уже через пару часов Герасимов привез Таню. Рассказывал, как в милиции все взяли под козырек, когда порог переступил народный артист СССР.
Л. Л.: На актерском курсе, который вели Пыжова и Бибиков, учился Константин Худяков. Сегодня он больше известен как режиссер: «Успех», «На Верхней Масловке», «Однажды в Ростове», новый сериал «Хождение по мукам»... Костя — человек большого таланта и огромного мужского обаяния. Таня в него сильно влюбилась, начался роман. Что потом между ними произошло, сказать не могу, но Худяков Таню оставил... Для нее это стало трагедией, Гаврилова дико переживала. Мне кажется, она была однолюбкой и чувства к Косте сохранила до конца жизни.
Татьяна начала сильно пить. Все мы были не без греха, все выпивали. Творческий вуз, что и говорить! Сдадим экзамен, соберемся курсом, скинемся со своих несчастных двадцати трех рублей стипендии и устраиваем «оргии»! Обычно это выглядело так. Мы запирались в своей аудитории, накрывали стол, поддавали, и начиналось — танцы, розыгрыши, один раз даже до стриптиза дошло! Но ни разу не было мордобоя, хотя иногда спорили друг с другом отчаянно. Мы просто очень весело проводили свободное время.
Гаврилова могла «заложить за воротник» наравне с мужчинами. Когда отца нашего однокурсника Сандрика, знаменитого советского поэта Михаила Аркадьевича Светлова, спрашивали, почему он пьет, тот давал объяснение: «Когда я выпиваю первую рюмку, во мне просыпается человек, который тоже очень хочет выпить». Шутки шутками, но этот «человек» довольно часто вселялся и в Володю Высоцкого, с которым мы снимались в «Вертикали», и в других моих знаменитых коллег.
Вот и Таню Гаврилову не миновала подобная участь. Она опрокидывала стопку и уже не могла остановиться. И с утра ей не было плохо! Меня-то после наших возлияний выворачивало наизнанку, света белого не видела, два дня ходила больная. А Тане все нипочем. Если бы ее организм реагировал на алкоголь так же, как мой, она бы остановилась, но он принимал его без сопротивления. И это страшно!
Несколько раз Татьяна пыталась завязать, но хватало ее ненадолго и все начиналось по новой. Не пьянеть Тане, по всей видимости, помогала закалка медсестры — она до института успела поработать в больнице, где, что не секрет, персонал разводит спирт. Но несмотря ни на что, у нее оставалась безупречная фигура: тонкая, прямо-таки осиная, как у Гурченко, талия, высокая грудь.
Мы учились на третьем курсе, когда Герасимов начал снимать фильм «Люди и звери», он дал Гавриловой большую, сложную роль. Таня справилась, на экране она красивая и одновременно стервозная. Однако поначалу режиссер чуть не заменил ее на другую актрису. Почему — точно не известно, но кто-то насплетничал, что мастер на Гаврилову глаз положил, а она, как говорится, не ответила взаимностью.
Не берусь судить, возникло ли между ними в конце концов что-то. Не раз замечала, как Сергей Аполлинариевич поглядывал на Таню масляными глазками. Чувствовалось, что мастер в такие моменты оценивает ее не только как свою ученицу, но и по-мужски. Впрочем, Сергей Аполлинариевич подобным образом смотрел на многих, на Галю Польских к примеру. Он был известным ловеласом! А женщины влюблялись в него со страшной силой.
С. Н.: В фильме «Люди и звери» снимался и я, общих сцен у нас с Гавриловой не было, но слухи о том, что произошло, когда группа работала в ГДР, до меня докатились. В один из вечеров все собрались после съемок за столом, расслабились. Какой-то подвыпивший немец неосторожно положил руку на коленку сидевшей рядом с ним Танечки. Она не стала его стыдить «Ой, не надо, что вы делаете, прекратите!», а спокойненько, даже бровью не поведя, сняла с ноги туфлю и засветила ему каблуком в глаз, а потом с достоинством поднялась из-за стола и ушла. Хорошо хоть, что не выбила! Но кожу, по свидетельствам очевидцев, рассекла так, что бедняга залился кровью!
Съемки продолжились на Кубе. Перед отъездом Герасимов проинструктировал: «Танюш, кубинцы — парни горячие, ну, ты уж впредь садись за столом рядом со мной! Все-таки за рубеж едем, там надо как-то поприличнее себя вести». Он обожал ее! Так же, как и Эльдар Рязанов, который снимал Таню в своих комедиях, или Василий Шукшин, приметивший Гаврилову еще в институтские времена, когда приходил к нам на курс смотреть актерские работы. Он снял ее в «Калине красной».
Л. Л.: Гаврилова и Никоненко вместе играли в студенческом спектакле «Разбойники» по Шиллеру. Сережка сам придумал образ своего безжалостного героя-злодея. В то время весьма тщедушный, Никоненко от души украсил себя, наклеив бутафорские волосы не только на подбородок, но и на всю грудь. Когда занавес открылся, он, весь в густой растительности, сидел и рвал зубами сырое мясо с кости. Тамара Федоровна взглянула и чуть в обморок не упала! Сережа, как и все наши парни, был влюблен в Макарову и хотел предстать перед ней в образе брутального мужика....
Вместе с Герасимовым и Макаровой мы ездили в Иран. У Тамары Федоровны все время рвались капроновые чулки, и она сообщала мужу:
— Сережа, я не могу идти на прием, у меня петля спустилась.
— Да что ж такое?! Все деньги уходят на твои чулки!
Зато благодаря этой истории мы стали неплохо зарабатывать. Дело в том, что студентам не утверждали высокой ставки за съемки, говорили — пусть сначала окончат ВГИК. Получали столько, сколько положит директор картины. А тот мог заплатить и шестнадцать, и тринадцать, а то и вовсе девять рублей. Куда денешься — приходилось соглашаться на любую сумму, хотя мы уже играли главные роли: Жанна Болотова снялась в фильме «Дом, в котором я живу», Жанна Прохоренко в «Балладе о солдате», Галя Польских — в «Дикой собаке динго», да и у меня было тогда пять картин. А Герасимов являлся председателем тарификационной комиссии. На одном из ее заседаний прозвучали наши фамилии и кто-то вякнул:
— Нет, им пока нельзя давать ставку, они еще студентки.
— Это почему? Они же вовсю работают! — возразил Сергей Аполлинариевич.
— Ну тогда давайте утвердим им тринадцать рублей за съемочный день. Это совсем неплохо.
И тут Герасимов возмутился:
— А вы знаете, сколько стоят капроновые чулки? Всем утверждаем по двадцать пять!
С. Н.: На четвертом курсе пришли на самое первое занятие, Герасимов оглядел нас и говорит:
— Все вроде остались при своей масти, кроме Гали Польских, которая выкрасилась в невероятный оранжевый цвет. Отрасти-ка ты, голубушка, волосы в естественном виде.
— А я уж и вспомнить не могу, какой он, — простодушно призналась Галя.
— А где Лужина?
— В Париже.
— Все идет сообразно закону жизни: кто-то работает, кто-то по заграницам разъезжает...
Нашим дипломным спектаклем стали «Братья Карамазовы». Гаврилова получила роль Катерины Ивановны, играла ее страстно, что называется, на разрыв аорты. «Считается, что в Достоевском надо показывать страсть, — резюмировал Герасимов. — Чепуха это!» И передал роль Ларисе.
Таня убежала с репетиции. Время шло, а она все не появлялась. Наконец Сергей Аполлинариевич поинтересовался:
— А где Гаврилова?
— В соседней комнате плачет, — сообщила Тамара Федоровна. — Я ее никак успокоить не могу.
— Иди-ка сюда, мать моя, рыдай публично! — позвал Герасимов. — Не будь жадной, поделись ролью с товарищем. Ты и так занята во всех дипломных постановках. Как всеядный Никоненко. Мало того что Смердякова играет, так умудрился еще и старца Зосиму прихватить!
Л. Л.: Вообще-то Гаврилова не была эпатажной, но постоянно находилась в каком-то возбуждении. Оно не проходило и позже, когда мы уже окончили институт и вместе стали работать в труппе Театра киноактера. И это состояние иной раз толкало Таню на необдуманные поступки. То она, никого не предупредив, улетит куда-то надолго, то что-нибудь учудит. Однажды в очередной раз пропала, потом вернулась. Встретившись с Гавриловой, я не смогла понять сразу, что не так. Пригляделась, а у нее весь нижний ряд зубов золотой!
— Тань, ты с ума сошла?!
— А что такого?
До сих пор не могу дать рационального объяснения этому поступку. Может, хотела таким образом обратить на себя внимание режиссеров? Чувство неполной реализованности знакомо большинству из нас. Актрис, получивших все роли, о которых мечтали, можно пересчитать по пальцам одной руки...
Труппа Театра киноактера, считавшегося филиалом «Мосфильма», была очень большой — сто восемьдесят человек, активно занять в спектаклях всех невозможно. Но когда у артистов возникал перерыв в съемках, театр давал им возможность не болтаться без дела, а совершенствовать мастерство. Две потрясающие певицы вели уроки по вокалу, а мы, дураки, в массе своей на них не ходили!
Я, например, решила: «Ой, у меня слуха нет, что буду тратить время впустую?!» А позанималась бы, глядишь, и голос бы поставили, и слух развили, сейчас исполняла бы романсы на творческих вечерах. А Зина Кириенко не поленилась, упорно занималась, поэтому до сих пор хорошо поет!
А еще в театре проводились занятия по танцу, йоге, гимнастике. Все делалось для того, чтобы актеры не теряли физическую форму.
При этом и профессиональная жизнь кипела. Кто только не ставил у нас спектакли — Дмитрий Антонович Вурос, Эраст Павлович Гарин, интересно работал наш худрук Лев Рудник. «Иван Васильевич» и «Обыкновенное чудо» собирали полные залы. Вячеслав Спесивцев, возглавивший театр позже, поставил «Бесов» и сделал очень яркую программу к Девятому мая: прямо перед зданием выстраивалась конница, солдаты на тротуаре танцевали вальс с девушками в платьях военных времен. Феерическое получилось представление!
Мы с Таней Гавриловой вместе не играли. Но знаю, что она постоянно пропадала в театре, все время репетировала, и это ее, наверное, как-то держало. Я много ездила с концертами «Товарищ кино», Таня в них не участвовала. Она вполне могла бы сделать свой номер, но этим надо было заниматься, ставить, утверждать на худсовете. Гаврилова заморачиваться не хотела.
Все разрушилось в годы перестройки. «Мосфильм» нас отторгнул, работы не стало, каждый выживал как мог.
С. Н.: В Театре киноактера мы с Гавриловой вместе играли в спектакле «Похождения Чичикова», я исполнял роль председателя палаты, Таня — Плюшкина. Узнать ее в гриме было трудно: серьезная настоящая актриса — она любила перевоплощения. Спектакль, поставленный в жанре пантомимы, получился авангардным и шел в репертуаре театра много лет, режиссер Александр Сергеевич Орлов даже успел снять его на пленку.
Л. Л.: Однажды в гостях Таня познакомилась с художником-авангардистом Эдуардом Курочкиным, который произвел на нее хорошее впечатление: талантливый, интересный человек. Эдуард начал за ней ухаживать, они поженились.
Эдик очень нежно и бережно относился к Тане, обеспечивал ее. Он часто ездил за границу, где ценили его работы. Их покупали за рубежом, так что материально в семье все было хорошо. Жили душа в душу, одна проблема — Курочкин тоже крепко выпивал. Можно сказать, на этом поприще они нашли друг друга. Иногда Эдик пытался остановить себя и жену, даже выливал алкоголь в раковину, но хватало их ненадолго.
Таня всем помогала. Давала деньги, когда об этом просили друзья, раздаривала дорогие импортные шмотки. Однажды — это было через несколько лет после окончания ВГИКа — стало известно, что тяжело заболел Владимир Буяновский. У него был врожденный порок сердца, но Володя сам смог перебороть недуг, занимался гимнастикой и окреп. Он снялся в главной роли в картине «49 дней» о моряках, оказавшихся в Тихом океане на дрейфующей барже без запасов еды и воды. Спустя семь недель, за которые они съели даже сапоги, их подобрал американский корабль.
Фильм, основанный на подлинной истории, наделавшей много шума, имел большой успех у зрителей, но на актерской судьбе Буяновского он никак не отразился, никто из режиссеров его не приглашал. А это самое страшное! Посыпались и другие несчастья: умерла мама, у него самого обнаружилась глаукома, он начал слепнуть. Володька тоже любил выпить. И когда его перестали снимать, ушел в запой. В результате опять начались серьезные проблемы с сердцем.
Мы с Таней приходили его навестить, Володя жил на Садовой-Кудринской у жены. Она, детская писательница, была весьма странной дамой. Комната утопала в грязи, но ни малейшего желания сделать уборку у супруги Буяновского не возникало: по ее мнению, это привело бы к беде — мол, нельзя выметать сор из избы. У нее были проблемы с алкоголем.
Как раз в нашем присутствии у Володи случился припадок, он упал на пол, изо рта пошла пена. Мы с Таней пришли в ужас и тут же вызвали скорую. Прощаясь, сказали жене: «Его же надо лечить, он тяжело болен!»
Понимая, что толку от нее не будет, сами стали таскать однокурсника по больницам: и в «Пироговку», и в Первую градскую на Ленинском проспекте. Врачи были единодушны: поможет только хирургическое вмешательство. Но операции такой сложности тогда проводил единственный кардиохирург, знаменитый на всю Москву. Оказаться у него на столе было все равно что в космос слетать.
Без особых надежд рванули к нему в кабинет, нас уже стали узнавать и, слава богу, пропустили. И мы уговорили светило взяться за Володю. Буяновский лег в больницу, готовился к операции на сердце, за неделю до нее его отпустили домой. Пить ему было категорически нельзя. Но он сорвался, хлебнул со своей женой сухого вина. Пришлось все откладывать и снова приводить его в норму. В итоге операция прошла прекрасно, но Буяновский вскоре все равно умер — от цирроза печени. Ему было двадцать восемь. Переживали мы с Таней страшно...
Прошло много лет, мы уже давно не работали вместе, когда я узнала, что Гаврилова сама попала в больницу, ей сделали операцию на поджелудочной железе. О дальнейшем мне рассказал Эдик. Когда она выписалась, алкоголь ей, конечно, был противопоказан. Но Таня втайне купила бутылку водки и, едва муж вышел из дома, выпила. Вернувшись, Эдик застал жену лежащей на полу без сознания. Скорая отвезла ее в больницу, там она впала в кому, которая продолжалась пять дней.
Когда Гаврилова пришла в себя, врачи констатировали: у нее начали отмирать клетки мозга. Таню вскоре выписали, но психическое заболевание стало развиваться стремительно. Тетя Нора отправила племянницу в психиатрическую клинику, поскольку в домашних условиях ухаживать за ней было некому. Эдик по-прежнему пил.
В первый раз я навестила ее одна. Зашла к главврачу справиться о здоровье пациентки Гавриловой. Его прогноз был пессимистичным: «Сейчас мы ее доставим, сами все увидите». Таню ввезли в кресле, она была обрита наголо, нижние золотые зубы блестели, верхних не было совсем. Честно говоря, ее вид меня испугал. В холле для посещения больных работал телевизор, по иронии судьбы в тот момент показывали фильм «Люди и звери». По экрану фланировала обалденная красотка, а передо мной в кресле на колесиках сидела полная развалина, которая к тому же меня не узнавала.
«Тань, это я — Лариса...» — ответа не последовало, а мы ведь дружили, я часто бывала у Тани в доме, оставалась ночевать. И вдруг что-то промелькнуло в ее глазах, она потянулась ко мне, обняла и по-прежнему сильными руками вцепилась так, что сама я не смогла высвободиться. Перепугалась еще больше, но подошли санитары, помогли.
Эдик навещал ее. Тетя Нора к Тане приезжала каждый день, варила бульон, кормила. Но та больше не чувствовала вкуса еды, ей было все равно...
С. Н.: К тому времени жизнь нас с Таней давно развела, мы снимались у разных режиссеров, пересекались все реже и реже. Однажды позвонила Лариса, сообщила, что Гаврилова лежит в психиатрической больнице, она потеряла память и вообще положение серьезное.
— Давай адрес, завтра же к ней съезжу.
— Сережа, не ходи, она тебя все равно не узнает.
Так и не простился с Танечкой...
Фильмы, в которых сыграла Гаврилова, показывают и сегодня. Одной из последних ее работ стала небольшая роль подруги бандитов из «Калины красной». Но она запомнилась зрителям — таково свойство большого таланта.
Л. Л.: В другой раз мы приехали к ней большой компанией — Боря Григорьев, Карен Хачатурян, Валерий Малышев, Света Швайко. Расположились в гостиной и стали вспоминать институтские годы. Поначалу Таня никак не реагировала на наши слова, но когда мы стали рассказывать, как Сережа Никоненко играл в «Разбойниках», сознание вдруг проснулось в ней. Она оживилась, начала хохотать и вставлять в разговор какие-то детали.
Вспоминали и наших мастеров — Герасимова и Макарову. Сожалели, что мало общались с ними в конце их жизни. Я как-то стеснялась позвонить лишний раз. Но однажды Сергей Аполлинариевич собрал наш курс в Доме кино на свой юбилей. Здорово было со всеми повидаться. Герасимов ушел в 1985-м. Их с Макаровой приемного сына через десять лет нашли в квартире Жанны Прохоренко заколотым ножом из его же коллекции. Она была гражданской женой Артура. Смерть сына очень сильно ударила по Тамаре Федоровне — через два года она умерла...
Навещая нашу однокурсницу, мы вспоминали не только печальные моменты, в нашей молодости было много хорошего и веселого. Таня иногда включалась в беседу, но сознание возвращалось к ней ненадолго. Она пробыла в клинике пять лет и так из нее и не вышла. В 2000 году ее не стало...
Статьи по теме:
Свежие комментарии