Когда родила, смотрела на сына и думала, что такого же маленького мальчика я пыталась лишить отца....
Когда родила, смотрела на сына и думала, что такого же маленького мальчика я пыталась лишить отца. Как мы с Сережей вообще могли закрутить этот роман?! Но у нас была любовь. Расставшись, мы ее по сути убили — убийство любви ведь не меньший грех, чем прелюбодеяние? Или Виноградов все же не имел права оставлять жену?.. Можно рассуждать до бесконечности. Жизнь сложная штука.
Не знаю почему, но режиссеры чаще приглашают меня на отрицательные роли. Вот и в картине Николая Борца «Любовь по приказу» я сыграла Раису Лаптеву — жену генерала КГБ. Злодейский персонаж! Крутит романы с подчиненными мужа, плетет интриги. Премьера прошла в августе на Первом канале. Но я рада таким героиням. Положительных играть не столь интересно, ну улыбается она в кадре: «Здравствуйте, садитесь, давайте выпьем чаю» — и так из серии в серию, скучно же. А в стервах — целая палитра красок.
Я всегда пытаюсь оправдывать свою очередную сволочь. Ну и постоянно терзаю режиссеров вопросом:
— Как будем это делать?
Иногда отвечают:
— А никак, ну вот такая она.
Но я все равно ищу в персонаже что-то человеческое и настоящее. Про Лаптеву придумала, что она стала такой из-за отсутствия любви. Мстит своему бывшему, который по молодости сломал ей жизнь, и наверное, имеет на это право. Теперь она хочет властвовать, обладать мужчинами, подчинять их, манипулировать. Так выражается ее протест.
Моего мужа сыграл прекрасный актер Владимир Гусев (он, как и я в свое время, окончил Ярославский театральный, но несколькими годами раньше). Теперь и эта роль — одна из моих любимых. Хотя с Раисой Лаптевой меня объединяет только то, что я тоже несколько раз выходила замуж. Есть такие женщины, которым не хватает эмоций, хочется всегда чего-то нового.
Жизнь у меня была бурной — есть что вспомнить. Приехав в Москву из Смоленска поступать на актерский, ночевала на Белорусском вокзале. Тогда, в середине восьмидесятых, милиция не гоняла приезжих, разрешали спать и даже мыть голову в привокзальном туалете. Неподалеку бомжи и пьяницы — а я тут же волосы сушила. Потом очень долго этот вокзал наводил на меня ужас, если оказывалась рядом, как-то все внутри сжималось. Тогда и мечтать не могла о том, что спустя много лет буду жить неподалеку от Белорусского в собственной большой квартире.
Поступить пыталась во все театральные вузы Москвы и Питера. Завидовала москвичам и ленинградцам: они приезжали на прослушивание выспавшиеся, аккуратные, сытые и уверенные в себе, а не с вокзальных жестких кресел, на которых приходилось спать, согнувшись в три погибели.
К сожалению, в первый год я везде провалилась. Пришлось вернуться домой к родителям и младшей сестре Вике, которую теперь знают поклонники сериала «Глухарь», где она играла следователя Зимину.
Устроилась в наш смоленский кукольный театр актрисой вспомогательного состава. Колесили по деревням-селам, колхозам, заводам и детским садам — «кукольники» много гастролировали. Было непросто. Но на фоне маминой истории мне, как говорится, грех жаловаться.
Родители мои пережили тяжелейшие годы войны, оккупации. Мама Надежда Петровна вспоминает, что все ее детство — это разрывы бомб, немецкая речь, убитые солдаты, похороны и бесконечный плач. Им приходилось жить в землянках, голодать. Мой прадед Петр умер от голода. Смоленщина была выжжена войной.
Зимой мама со своим братом не выходили на улицу: не в чем было. Она не раз рассказывала нам с сестрой, как ели лебеду и картофельные очистки. Потом послевоенные годы: нищета, разрушенный дом и вечная борьба за достойную жизнь. До сих пор мама плачет, когда смотрит фильмы о войне. А если вдруг слышит немецкую речь, даже в кино, говорит, что у нее поднимаются дыбом волосы от ужаса.
Видимо потому, что в детстве сама настрадалась, мама нам с сестрой ни в чем не отказывала. Показательна, например, вот такая история. Как-то лет в шестнадцать я отправилась на выходные в Ригу. Часто туда ездила, всего-то одна ночь на поезде. И вот в одном из магазинов увидела пальто, очень красивое: красно-черное, необычное, дизайнерское. Стоило оно жутко дорого — двести рублей! Естественно, не решилась его купить. Вернувшись домой, рассказала о нем маме. Даже нарисовала. И что же сделала мама? Она отправила меня обратно в Ригу за этим пальто. И я его купила.
Остальные наши с сестрой вещи, почти все, мама шила сама. Еще она лепит из глины, рисует, вяжет, вырезает по дереву. Работала театральным режиссером, но всегда находила время для рукоделия. Благодаря ей мы с сестрой всегда красиво и модно одевались.
У меня два отца. Родной — Леонид Дмитриевич — был, как и мама, театральным режиссером. Они учились вместе на режиссерском факультете в Москве. После свадьбы оба взяли девичью фамилию мамы — Куделинская. Собственная фамилия — Миляков — папе почему-то не нравилась. Отец хотел иметь семью, но жить при этом свободно. Влюбчивый он был, я, видимо, пошла в него.
Получив дипломы, мои будущие родители отправились по распределению в Рязанскую область. Там в городе Скопине я и появилась на свет. Они прожили вместе шесть лет, а развелись, как говорит мама, «по причине разных взглядов на жизнь». Потом она вышла за Юрия Егоровича Тарасова. Он был балетмейстером — преподавал народные танцы, а еще потрясающе танцевал степ.
Дома сажал меня, маленькую, на плечи и говорил: «Марин, скажи «Папа — дурак». Такой психологический ход. Потому что «дурак» для ребенка слово запрещенное, и я с удовольствием его произносила. А ему того и надо, чтобы папой назвала. И я привыкла. «Дурак» забылось, а «папа» остался. Я считаю его родным. Отец — тот, кто вырастил. И кто был рядом все годы детства.
Леонид Дмитриевич переехал в Ардатов Нижегородской области. Мама писала ему письма, рассказывала о моей жизни. Он несколько раз приезжал ко мне в Смоленск, потом в Москву. Уже взрослой я к нему поехала. Леонид Дмитриевич жил один, новую семью так и не создал. Но был счастливым и довольным жизнью. Гуляя по городу, успевал и со мной разговаривать, и одаривать взглядом всех симпатичных дам, которые проходили мимо. Такие мужчины нравятся женщинам. Но в брак их, как правило, на аркане не затащишь, слишком любят свободу. Сейчас я очень хорошо его понимаю.
У Куделинского дома висели афиши театра «Сатирикон», где я тогда работала, с моими фотографиями. Следил за успехами дочери, гордился, хотя и на расстоянии. К сожалению, через некоторое время он умер. Ему было всего пятьдесят четыре года. Я его хоронила.
В отличие от свободолюбивого Леонида Дмитриевича мама выбрала семью. Они с Юрием Егоровичем были образцовой парой. Нет, не держались за ручки, но никогда не было ссор — полное единение. И он стал моим отцом, самым любимым и родным.
Родилась Вика. Была полноценная счастливая творческая семья. Перебрались из Рязани в Смоленск, на родину мамы. Часто ездили все вместе отдыхать в Прибалтику на наших новых «Жигулях», тогда это было круто. На гастроли мама и папа не выезжали — работали в Смоленске. Не таскали нас с собой: мы с сестрой не только не росли за кулисами, но даже никогда не занимались в театральном кружке. Мама считала, что кружок нас заштампует. Все детство ходили только на народные танцы и катались на коньках.
Очень хорошо помню, как лет в шестнадцать смотрела по телевизору передачу: Константин Райкин читал стихи Николая Заболоцкого. Притянуло к экрану как магнитом. Мне чрезвычайно нравился Райкин — его работы в кино, телевизионные спектакли. Энергичный, талантливый. А уж как он танцевал! Почему-то была уверена, что однажды познакомлюсь с этим замечательным артистом. Откуда такие мысли? Мистика какая-то.
Я росла очень шустрой. В отличие от Вики, она — полная моя противоположность: тихая, всегда играла с маленькими куколками из бумажек и каких-то тряпочек. А я дни напролет носилась по улицам, крышам и оврагам Смоленска. Возвращалась в рваной одежде, с содранными в кровь коленками, а как-то заявилась домой даже со сломанной рукой. Мама до сих пор удивляется: «И в кого ты у нас такая?!»
С сестрой мы не ссорились никогда. Помню, бросались подушками, я ее, конечно, победила, что логично: я ведь старше на семь лет. Она заплакала, но маме не пожаловалась. А могла бы... Не скажу, что мы в детстве были неразлейвода, — все-таки большая разница в возрасте.
Потом я уехала из Смоленска, и все взросление сестры проходило без меня. Со второго раза я поступила — в Ярославский театральный. Кто-то из знакомых посоветовал: мол, туда попасть проще, чем в столичный институт. Училась и была счастлива. С тех пор очень люблю этот город, он удивительно красивый. Кстати, не считался глубокой провинцией, наоборот, там очень сильная театральная школа и потрясающие педагоги, я их всех помню и люблю.
На каникулы возвращалась домой. Привозила сестре в подарок даже эскимо в пакете. В Смоленске такого не было, как и многого другого. Я ездила из Ярославля через Москву, за пять с лишним часов дороги мороженое таяло. Дома мы заново замораживали его в холодильнике, и Вика с удовольствием уплетала это эскимо.
Покупала и многое другое. Ту же колбасу. Москвичи просили взвесить двести-триста граммов, а я под их презрительными взглядами покупала несколько килограммов. Унизительно, стыдно. Тогда многие ездили в Москву за продуктами.
На предпоследнем курсе во время каникул отправилась в Ленинград. Увидела афишу спектакля «Что наша жизнь?», в главных ролях — Константин Райкин и Лика Нифонтова. Еще не было «Сатирикона» (название появилось позже), просто молодежная группа при Ленинградском театре эстрады и миниатюр, которым руководил Аркадий Исаакович Райкин.
Посмотрела этот спектакль и потеряла сон и аппетит. Это не метафора. Неделю не могла ни пить, ни есть, ни разговаривать, ходила под впечатлением. Умопомрачение. Сказала себе: «Хочу работать только в этом театре, танцевать как Константин Райкин и все его актеры». Теперь точно знаю: если очень нужно, то обязательно случится.
На последнем курсе студенты традиционно показываются в театры. И я поехала в Москву, прямиком в «Сатирикон» (к тому времени он оформился в отдельный коллектив). Играла пародии на своих школьных учителей и однокурсников, отрывок из «Живи и помни» Валентина Распутина. А потом — чечеточный номер. У меня были туфли со специальными набойками для степа. Этот номер мне поставил папа, он же степист. После показа Костя сказал: «Хорошо. А когда ты можешь приехать и вводиться в спектакль?» В Ярославль летела как на крыльях. Счастье невероятное! Причем взяли сразу в три постановки — «Избранное», «Лица» и «Что наша жизнь?», игравшая в них актриса уходила в декретный отпуск.
Но у меня впереди были еще госэкзамены. Райкин даже звонил в деканат и спрашивал, когда студентка Куделинская заканчивает учебу, а то ей нужно срочно вводиться в спектакль. Это все равно что сейчас по поводу студентки из администрации президента позвонили бы! Получив диплом, в тот же день рванула в Москву. «Сатирикон» только-только въехал в здание на Шереметьевской, еще ковры стояли в упаковках.
Тамара Дмитриевна Кушелевская, народная артистка, начинавшая еще в 1953 году в Театре миниатюр под руководством Аркадия Райкина, с которой меня посадили в одну гримерную, встретила объятиями: «Очень приятно познакомиться, не бойся, у тебя все получится. А если будут проблемы, обращайся, всегда помогу». И так друг к другу относились все артисты!
Актеры некоторых театров рассказывают, что коллеги-завистники связывают костюмы, стекла насыпают в обувь, доски на сцене подпиливают... Наверное, раз рассказывают, значит, имело место быть. В «Сатириконе» ничего подобного не случалось никогда. Коллектив был идеальный, образцово-показательный. Театр — даже не второй дом, а первый.
В десять утра начиналась танцевальная репетиция. После обеда снова репетиция, еще часа на четыре, затем небольшой перерыв. А вечером — спектакль. После него «разбор полетов». Все в театре знали: если во время спектакля в осветительской будке мечется туда-сюда фигура — это наш Константин Аркадьевич. Значит, что-то из происходящего на сцене ему категорически не нравится. Темпераментный, эмоции в себе не держит. После спектаклей всегда нас всех оставлял. И начиналось... Иногда — до полдвенадцатого ночи. Доставалось всем.
Поэтому сейчас, когда некоторые молодые артисты, случается, на съемках жалуются на того или иного режиссера, я всегда говорю: «Это вы не работали с Костей Райкиным! После него остальные режиссеры показались бы вам добрыми персонажами из мультфильмов!» Ибо Райкин во гневе страшен — грозовой поток. Стены дрожали! Он не может без театра и репетиций, не терпит непрофессионализма и считает, что все актеры должны жить так же.
Мне доставалось, на первых порах особенно. И было за что. Как-то в спектакле «Лица», исполняя танец «Машина», я так увлеклась, что оступилась и упала со сцены. Выбралась на глазах у всего зрительного зала, вернулась на свое место и продолжила танцевать. Сейчас вспоминать смешно. А тогда... После спектакля, замерев, стояла перед Костей и виновато молчала. Говорил он... Долго...
Еще был казус. В спектакле «Голый король», который поставил Саша Горбань, мы играли придворных дам в пышных платьях — под юбкой кринолин на железном каркасе. Спектакль в разгаре, я выхожу из кулис, громко и важно произношу «Ваше Высочество...» и вдруг — о ужас! — правой ногой наступаю на край каркаса и... заваливаюсь на сцене лицом вниз! Подол платья оголяет кринолин, и перед зрителями предстает живописная картина: прутья каркаса, между ними моя попа и ножки в оранжевых лосинах болтаются.
Мы все стали вдруг хохотать в голос. Зрители, наверное, подумали, что так и нужно. Актриса Галя Данилова, плача от смеха, кое-как помогла мне встать. Но до конца первого акта так и продолжали все смеяться. Потом даже никто не ругался — ни Горбань, ни Райкин. Ну а что тут скажешь: не убивать же молодую актрису?
Я благодарна Косте Райкину за счастливые восемнадцать лет, за опыт, за мастерство. На мой взгляд, артисты театра «Сатирикон» — самые талантливые, самые пунктуальные. Никогда не болеют, никогда никуда не опаздывают. Я всегда приезжаю на съемки на полчаса раньше. Еще никого нет, только появляются гримвагены — а я уже сижу и жду. И удивляюсь, что все опаздывают. Потому что я из «Сатирикона» — Костина школа! Мы в театре смеялись: актеры Райкина умеют все, а еще садиться на шпагат. Шутки шутками, но когда училась в институте, танцевала всегда хорошо, а вот шпагат не давался хоть плачь, как я ни старалась на занятиях. В «Сатириконе» же через несколько репетиций — раз! — и сижу на шпагате. И до сих пор могу.
О кино тогда даже не думалось. Только сцена! И танцевать! Именно у Кости Райкина. Это был самый счастливый период моей жизни.
Актерские капустники «Сатирикона» были одними из лучших во всей Москве. Сохранились уникальные видео с этих вечеров. Кого только на них нет! Молодые Коля Добрынин, Костя Лавроненко, Сережа Урсуляк, Сережа Дорогов, Федя Добронравов. Они ведь наши! Как и Леша Якубов, Саша Корженков, Сережа Зарубин, Коля Фоменко, Леша Неклюдов.
Недавно встречались дома у Зарубина нашей дружной командой. Это был счастливый вечер. Вспоминали сатириконовскую юность. Как в гримерках у всех стояли диванчики и можно было там переночевать, если поздно заканчивали и лень ехать домой — все равно утром репетиция. Летом в конце сезона каждый раз слезы — не хотелось расставаться на время отпуска! А встречаясь осенью, обнимались и плакали уже от счастья, что снова вместе. Так было на самом деле!
И все же в какой-то момент я предала Райкина и театр. Потому что влюбилась. Произошло это на третьем году моего пребывания в «Сатириконе». Пришел новый актер — Сергей Виноградов. Хорош собой, талантливый и притягивающе-надменный. «Он женат», — сказала, заметив мой интерес, одна из наших актрис. Я тоже была замужем.
Мой первый муж Кирилл Дубровицкий учился, как и я, в Ярославском институте, только двумя курсами старше. Его мама Людмила Константиновна — родная сестра народного артиста Льва Дурова, а папа Игорь Васильевич — известный радиожурналист, создатель и ведущий популярной радиопередачи «Ровесники». Замечательная творческая интеллигентная семья. Брат Кирилла Андрей — переводчик и журналист в агентстве печати «Новости», дружил с известным телеведущим Димой Захаровым. Дмитрий, Влад Листьев и Александр Любимов делали мегапопулярную программу «Взгляд». И я некоторое время имела отношение к этой передаче, чем очень горжусь, как и знакомством с «взглядовцами».
Листьев, Захаров и Любимов в те годы только начинали карьеру на телевидении. Все трое красавцы, они покоряли сердца женской аудитории. При этом в обычной жизни были довольно скромными. Как-то пригласила их на капустник в «Сатирикон» — весь театр пришел посмотреть на гостей. Костя вышел познакомиться. Дима, Влад и Саша немного смутились: это же сам Райкин! А наши с таким же благоговением смотрели на них, шептались: «Это же «Взгляд»!»
Они сломали какой-то стереотип. Мне кажется, телевидение «довзглядовское» и после — абсолютно разные. Ведущие «Взгляда» были настолько знаковыми и популярными фигурами — даже не знаю, с кем из нынешних можно сравнить... Да пожалуй, ни с кем, таких больше нет.
Знать их, работать и дружить с ними было счастьем. Захаров предложил нам с Кириллом сняться: «Сделаем сюжет, как будто у вас свадьба, а потом разводитесь». Конечно снимемся, с преогромным удовольствием! Получилось нечто вроде современного видеоклипа, но ведь на советском телевидении в восьмидесятые не знали, что такое клип, — классно вышло. В другой раз снимали про Марину Цветаеву, отправились в Елабугу, где она закончила свой жизненный путь. Мне делают грим, я — якобы Цветаева — брожу по городу и читаю стихи. Куда мы только не ездили и какие только сюжеты не снимали! И в Японию, и в Китай... А это ведь начало девяностых. Классное было время!
Вот только с Кириллом после клипа про развод и в жизни почему-то отношения разладились. Если бы мы встретились позже, более зрелыми и мудрыми, возможно, жили бы вместе до сих пор. Он был идеальным мужем! Это я неидеальная... Влюбилась в Виноградова. О нас роман можно написать — душераздирающая выйдет история.
Сережа, как я уже сказала, был женат. И в семье рос маленький сын. Но для нас все это не имело значения — лавина накрыла с головой обоих. Молодость эгоистична, не признает никаких границ, и мы творили что хотели. Это было счастливое безумие.
В начале отношений Сергей мне вдруг сказал: «Давай не будем видеться и созваниваться (в работе театра был небольшой перерыв. — М.К.). Если выдержим эти семь дней друг без друга, значит, не любовь». Странная логика. Но нам же было по двадцать с небольшим, все время ставили какие-то эксперименты.
Виноградов позвонил на третий день, сказал, что без меня жить не может. На самом деле и я с трудом все это выдержала. Но выдержала. Мы всегда ходили за руку. Он дарил мне только желтые цветы. Мы хотели доказать всему миру, что желтый цвет — не к разлуке!
Когда я уезжала в Китай снимать сюжеты для «Взгляда», а Сережа улетал в Латинскую Америку с театром на гастроли, мы записали друг другу аудиокассеты со своими голосами. А потом, скучая, не расставались с наушниками, слушали любимый голос на пленке, который говорит о любви, рассказывает что-то забавное.
Я безумно его любила. Не знаю, может быть, это была страсть. Но для меня страсть — это сила любви. Мы безумно ревновали друг друга, мучили — и вместе плохо, и порознь невыносимо. И не было никакого противоядия от этих отношений. Виноградов метался. Сергей выбирал то меня, то жену с ребенком. Слово «любовь» еще долго ассоциировалось у меня с разрывающей, пронзительной болью в солнечном сплетении. Если больно — значит, любовь.
Мы решили повенчаться. Пришли в церковь Петра и Павла. Никто не попросил свидетельство о браке. Заплатили сто рублей. Помню, что стояли две иконы — его и моя. Вдруг во время венчания моя с грохотом падает на пол. Недобрый знак...
На следующий день Сережина супруга позвонила в театр и узнала, что Виноградов с Куделинской уехали к той под Смоленск на дачу. С ужасом теперь думаю, каково было такое услышать. Но тогда об этом не думалось. Мозг плавился, мысли только о Сереже.
Венчания оказалось мало, возникла мысль сбежать от всех в Германию. Чтобы остаться только вдвоем: я и он. И никого больше. Наверное, нам следовало бежать не в Германию, а на необитаемый остров. Там мы могли бы идеально существовать. Или в четырех стенах — закрытом пространстве, куда никто не вторгался бы. Вообще никто! Потому что ревновали даже к ветру, который без спроса касался любимых губ, волос...
Со стороны это, конечно, выглядит сумасшествием, сложно объяснить, либо придется объяснять очень долго — но так было на самом деле. Да и где она, грань между любовью и безумием? Тем более когда речь идет о двух актерах, ведь мы по природе своей люди с повышенным эмоциональным градусом.
Поставили спектакль на двоих на немецком языке: хотели поначалу гастролировать, зарабатывая так на жизнь, а дальше видно будет. В «Сатириконе» объявили, что увольняемся. Райкин схватился за голову: разгар театрального сезона, у Виноградова главные роли в спектаклях «Служанки», «Маугли». И у меня — «Лица» и другие постановки. Второго состава не было.
Это было предательством. Предала, в частности, Костю. Ведь ему предстояло выкручиваться и срочно искать нам замену. Он был в бешенстве. Но мы все равно уволились. И от мужа я ушла. Продала новые итальянские сапоги за сто сорок рублей — чтобы были деньги на первое время. Но буквально накануне отъезда Сережа исчез. Я поняла, что он снова решил остаться с женой и сыном. Как жить дальше? Ни мужа, ни театра... Ни даже зимних сапог.
Побитой собакой пришла в «Сатирикон» — проситься обратно. До конца дней буду благодарна ребятам, они тогда здорово поддержали. И конечно, Косте — он меня взял назад. Поначалу не хотел — мы его так подставили своим увольнением!
Театр меня вытащил из этой ямы, работа спасла. С Костей Райкиным и сейчас тепло общаемся. Очень люблю его как человека и артиста. Жаль, что не все имеют возможность видеть его в театре. Он гениальный Ричард III и король Лир.
Виноградов в «Сатирикон» не вернулся — ушел работать к Роману Виктюку. Гастролировал, играл главные роли. А через какое-то время появился возле «Сатирикона», ждал меня после репетиции. И мы опять говорили друг другу, что любим.
Сняли дом в подмосковной Салтыковке. Началась наша совместная жизнь. Со страстью, параноидальной ревностью... А потом он снова исчез. Я поняла, что Виноградов опять ушел к жене, так и будет меня мучить. На следующий день пошла в парикмахерскую и обрезала свои длинные волосы. Сережа пришел поздно вечером, посмотрел на меня и сказал:
— Ты стала совсем другой.
Я ответила:
— Завтра ты собираешь свои вещи и уходишь. Навсегда.
Мы ехали в электричке, смотрели друг на друга и молчали. В метро шли опять за руку. Перед тем как разойтись в разные стороны, я его спросила: «Неужели это все?» Он помотал головой как-то неопределенно: «нет» или «не знаю». Мы с трудом расцепили руки. И разошлись. Мне было очень больно, и боль не находила выхода. В висках продолжало стучать: «Неужели все?! Неужели все?!» Давление взлетело, его никак не удавалось сбить. Возле моего дома дежурила скорая. Пожилой доктор сказал: «Деточка, у вас гипертонический криз». И это в двадцать с небольшим!
Позже мы с Сережей несколько раз пересекались на «Мосфильме». Каждый раз замирали со слезами на глазах. Как это объяснить? Невыносимая боль не отпускала долго. Искала его черты в других мужчинах.
Через несколько лет после того как вышла замуж и забеременела, я разыскала Сережу. Сказала, что нам надо обязательно развенчаться. Мы отправились в патриархию, написали прошение, и нас развенчали.
Когда родила, смотрела на сына и думала, что такого же маленького мальчика я пыталась лишить отца. Как мы с Сережей вообще могли закрутить этот роман?! Но у нас была любовь. Расставшись, мы ее по сути убили — убийство любви ведь не меньший грех, чем прелюбодеяние? Или Виноградов все же не имел права оставлять жену?.. Можно рассуждать до бесконечности. Жизнь сложная штука.
Между нашим расставанием с Сергеем и рождением сына тоже была целая жизнь. Насыщенная, яркая. Девяностые годы. Театр гастролировал, выезжали и за рубеж: Испания, Италия, Турция, Египет... В те годы открылось много новых возможностей. Например мы, артисты, преподавали танцы. Не стеснялись выступать и в ночных клубах. Номера, скажем так, эротического содержания пользовались успехом. Мы были молоды и хороши собой.
А однажды увидела объявление в газете: «Требуются сотрудницы с красивым голосом». Так я стала подрабатывать на первой в России любовно-эротической линии «907». Проще говоря: секс по телефону. Не путать с девушками по вызову. К слову, у этой службы был официальный договор с городской телефонной сетью, то есть не частная шарашкина контора.
Мы никуда не выезжали. Станция, кабинки, наушники... Будто ведешь передачу на радио (а на радио я тоже работала, и довольно долго). Только слушатель, он же собеседник, у тебя один. Также можно сравнить этот сеанс с консультацией у психолога. Клиенты часто звонили не за «эротическими откровениями», а «живой голос услышать, просто поговорить». Жаловались на одиночество, финансовые проблемы, уход жены. А кого-то мы даже спасли от суицида.
Руководил службой (он же придумал и создал ее) Гена Белякович. У нас начался роман. И мы поженились, свадьба была. Прожили три счастливых года. А потом я уехала на очередные гастроли с театром — в круиз на теплоходе. И там влюбилась... в бандита из подмосковной группировки.
Молодой, на восемь лет меня моложе, спортивный, красивый. Звали его Владом. Очень хороший парень. Добрый, умный, щедрый. Просто не повезло, как и многим из его поколения. Страна рухнула, идеалы поменялись, стало круто идти не в ученые или космонавты, а в бандиты.
Вернувшись в Москву, я ушла от Гены. И мы год были вместе. А в 1995-м Влада застрелили. Его смерть — это тоже тяжелый период, из которого долго и с трудом выкарабкивалась. К слову, Гены Беляковича уже тоже нет на свете — ушел довольно молодым: сердце....
Вот такая бурная у меня жизнь. Не могу сказать, кого я любила больше. Всех.
С Андреем нас познакомила Вика Тарасова — моя сестра. Как-то пригласила меня в компанию, где мы и встретились с будущим мужем, отцом моего единственного ребенка. Симпатичный, положительный, бизнесмен. Незадолго до этого он расстался со своей девушкой. И я одна. Тем же вечером говорю ему:
— А вы мне нравитесь! Пожалуй, буду от вас рожать.
Какое-то наваждение, уверенность, что должна родить именно от него и это будет обязательно сын. Знаю, что души детей сами выбирают себе родителей.
Андрей ответил:
— Я не против.
Третьего июня мы познакомились, а в июле я уже ждала ребенка. Мы поженились и были вместе девять лет. Это самый долгий мой брак. И тоже счастливый. С Андреем мы очень похожи — оба любим свободу и личное пространство. Но он не ревнивый в отличие от меня. Там, где и быть не может, могу нафантазировать. И тарелки летали, и мобильный проверяла, и даже топила телефон в ванне в порыве чувств. Трудно ему было с женой-артисткой.
Однако интуиция меня не подвела. Однажды он пришел с крошечной девочкой на руках, ей было месяца два. Положил ее на кровать и сказал нам с Гришей: «Знакомьтесь — это Варя». Оказалось, что встретил девушку, влюбился, родилась дочь. Я его отпустила, мы развелись. Приятного мало, но что поделаешь, жизнь непредсказуема.
Вообще, тот год был очень тяжелым, полным испытаний. Сначала развод. Потом сын сломал ногу — так, что пришлось два раза делать операцию. По миллиметрам кости собирали. Гриша учился ходить заново. Потом внезапно умирает папа, Юрий Егорович. Ему было всего шестьдесят лет. Инфаркт.
В кино в сцене смерти близкого человека артисты часто кричат. Я каждый раз, наблюдая это, думала: наигрывают, не верю. А когда сама получила страшное известие, ползала по полу и кричала, кричала...
Удивительно, но именно боль от потери папы помогла мне пережить развод. Самое страшное — это смерть. И война. А все остальное переживаемо. Боль ушла, и появилась безумная любовь к дочери мужа Варе. А когда в новой семье Андрея родилась вторая — Арина, я, конечно же, полюбила и ее. И это взаимно. Девочки, которым уже четырнадцать и двенадцать лет, обожают бывать у меня в гостях, часто спрашивают свою маму: «А когда мы поедем к Марине?» — они называют меня по имени. И своего старшего брата Гришу очень любят.
Кому-то, может быть, покажется странным, но я пишу жене Андрея сообщения: «Скучаем. Когда приедете?» И они приезжают. Я гостеприимная: накормлю, зацелую, подарками задарю. Это называется цивилизованный развод. Думаю, так и должно быть. Прекрасно, когда новые и бывшие жены, их дети, родственники вместе ужинают или отдыхают. Жизнь длинная, у братьев-сестер всегда будет на кого опереться в трудную минуту. И неважно, что генетически они связаны только через отца, — все равно родная кровь!
Мама Андрея, которую зовут, как и мою, Надей, при встречах (а мы довольно часто навещаем друг друга) по-прежнему называет меня любимой невесткой. Со смехом вспоминаем, как в пору нашей с ее сыном совместной жизни каждый раз, когда я учиняла очередной скандал, свекровь прибегала спасать семью. А жила она тогда в соседнем подъезде. Оперативности Нади могла позавидовать самая стремительная скорая помощь.
Так как эмоциональность моя с годами никуда не делась, по сей день завожусь с пол-оборота. Хотя Андрей мне уже не муж, но все равно — родственник. И ему достается. Это как обратная сторона моей любви и хлебосольной широкой натуры. Срываюсь чаще всего из-за ерунды. Например вовремя не ответил на мой звонок. Этого бывает достаточно, чтобы я в своем телефоне внесла его на время в «черный список» — заблокировала. И он не может до меня дозвониться. Набирает сыну и просит: «Скажи своей матери, пусть меня разблокирует». Уже привык к моим выплескам и даже не удивляется.
Так и живем. Он мне как брат теперь. Не в чем упрекнуть Андрея, он идеальный отец. Гриша окончил бакалавриат МГИМО и продолжает учиться.
У сестры все хорошо: взрослый сын, работа... Мама жива-здорова, молодец, без дела не сидит, нам еще фору даст. В семьдесят лет начала писать картины маслом. Давно переехала в Москву, живет в своей квартире, а лето проводит в национальном парке «Смоленское поозерье» на нашей даче. У нее, как всегда, и там и тут — образцовый порядок.
Внимательно следит за нашим творчеством. Из картин с моим участием особенно любит военные. Их у меня немного, но есть. Например «Разжалованный» с Александром Михайловым, я там играю Софью Борисовну — военного врача. Конечно, мне бы эту роль никто никогда не предложил. Иногда продюсеры открытым текстом говорят: «Посмотри на себя, какие военные роли, ты же гламурная». Но я-то могу и хочу! Сама напросилась, сказала: «Если позволите, попытаюсь».
На пробах сыграла сцену — герой Александра Михайлова спрашивает моею героиню:
— Вас же должны были эвакуировать?
А она отвечает примерно следующее:
— Да кому они что теперь должны?! Собрались и уехали. Только спирт оставили. А что мне спирт, я раненых что, спиртом вылечу?
После этой сцены меня сразу же утвердили.
Снимали под Ржевом, зимой, в минус двадцать пять. Но у нас — кино, могли в любой момент зайти в теплый вагончик и погреться. А как в войну люди в минус сорок спали на еловых ветках — мне до сих пор непонятно. Для меня это тоже больная тема, как и для мамы.
Эта лента получила две премии «ТЭФИ». А в картине «Осенью 41-го» я сыграла тезку мамы — Надежду. Фильм тоже получал Гран-при на разных фестивалях, отмечались актерские работы, в том числе и моя. У героини фашисты отбирают мешок муки, а в одной из следующих сцен ведут в амбар сжигать вместе с тремя ее детьми.
Что-то непонятное со мной происходило на съемках. Замирала от ужаса, когда актеры, которые играли немцев, ехали по дороге на мотоциклах. Знаю ведь, что это — наши артисты. И все равно почему-то становилось жутко. Мне в этой роли на вид лет шестьдесят пять. Было трудно и психологически, и физически. Пока волокли в амбар «сжигать», сломали два ребра. Вот они, минусы актерской профессии: мало того что нервный срыв после такой роли — дело обычное, так еще и перелом.
На кинофестивале в Греции во время показа «Осенью 41-го» зал рыдал. Многие подходили, говорили: «Спасибо за вашу работу». А один мужчина достал из багажника своей машины тяжелый пакет и передал его мне. В пакете оказалась морская соль, килограммов пять. Он был добытчиком этой самой соли и мне подарил ее в знак благодарности, цветов-то с собой не было. Очень символично: фильм о войне — и соль, символизирующая слезы.
Из театра я ушла — захотелось попробовать новые грани профессии. Хотя с недавних пор играю в антрепризном спектакле «Фаина. Птица, парящая в клетке» — о великой Раневской. Авторы постановки Стелла Самохотова и Софья Лежнева. А мои партнерши — прекрасные актрисы Светлана Коркошко и Евдокия Германова. Я учусь у них актерскому мастерству, я всегда учусь.
Люблю все свои роли в кино. И счастлива, что мои работы не оставляют равнодушными зрителей. На улицах люди узнают, благодарят. Вот недавно женщина подошла: «Вы часто таких сволочей играете, но очень мне нравитесь!» Комплимент ли это? Безусловно!
В «Улыбке пересмешника» была адвокатом главной героини, которую играла Елена Аросьева. У премьерного показа был очень высокий рейтинг. Сериал несколько раз повторяли. Кстати, я там положительный персонаж! И брюнетка. Люблю Ольгу Сергеевну в «Условиях контракта», Елену Сергеевну в «ЧОПе».
Не могу не вспомнить «Проклятый рай 2», роль Марго, которую в конце сериала загрызли собаки. Финальная сцена была страшной, ротвейлеры бежали за мной, буквально дышали в спину. Повезло с прекрасными партнерами — Эвелиной Блёданс, Максимом Дроздом, Фархадом Махмудовым, Владимиром Скворцовым... В последний съемочный день я расплакалась. Для меня всегда стресс расставаться с людьми, которые за несколько месяцев съемок становятся родными.
Очень интересно было работать в «Чемпионках». Это сериал о художественной гимнастике, я играла тренера, прототипом которой стала замечательная Ирина Винер. После выхода этой картины у меня появилось много поклонниц среди гимнасток.
Обожаю фильм «Любка» режиссера Станислава Митина. И «Русскую наследницу», где сыграла очередную злодейку. «Аферистка» — фильм, в буквальном смысле мной выстраданный. Партнерами стали Ирина Алферова и Анатолий Кузнецов (знаменитый товарищ Сухов из «Белого солнца пустыни»). Кузнецов актер с характером. Сам выкладывался в работе на сто процентов и другим расслабляться не давал. Чрезвычайно органичный. Это мастерство.
Он напомнил мне моего папу Юрия Егоровича. Привычки, жесты очень похожи. По сюжету герой Анатолия Борисовича умирает. Я будто во второй раз папу потеряла. Картина вышла в 2010-м, а через четыре года не стало и самого Кузнецова. Иду в Дом кино на похороны — и словно в третий раз прощаюсь с отцом. С Алферовой — мы сыграли родных сестер — после съемок не пересекались, но я вспоминаю ее с огромной симпатией. Она невероятно красивая и талантливая. Мечтаю сходить на спектакль с участием Ирины, подарить цветы, обнять.
В сериале «Маруся» я использовала свой личный опыт из бесприютной юности. В этой картине моя героиня бомжевала, и я, играя, вспоминала, как когда-то намывала голову на Белорусском вокзале. А в ситкоме «Школа выживания» многие привычки, жесты и манеру разговаривать я взяла у своей школьной учительницы физики из Смоленска — Евгении Павловны.
Сделала начес и высокую прическу. И сыграла. На мой взгляд, получилось очень смешно. Один актер, увидев меня в этой роли, сказал: «Что ты бабок торопишься играть, еще успеешь!» А мне очень понравилось. Не думаешь, как выглядишь в кадре, что на тебе надето, — расслабилась и наслаждалась работой.
Что еще рассказать о моей жизни?.. Я считаю своим долгом помогать людям. С коллегами Игорем Письменным, Сергеем Терещенко ездили, и не раз, в колонии для несовершеннолетних в Ижевск, а недавно я была в колонии в Ангарске. Да, эти подростки — преступники, нарушившие закон. Но они дети. И сердце мое разрывается от боли и желания помочь.
Ситуации бывают разные, у многих судьбы такие, что и представить-то страшно. Правильно говорят: не судите, да не судимы будете. Их тоже нужно поддерживать. Если найдем правильные слова, достучимся хотя бы до одного и хоть кто-то не вернется обратно в колонию — значит, мы все делали не зря. Уверена, ребята небезнадежны.
Еще я нашла удивительное место, где заряжаюсь энергией и силой. Это Байкал, остров Ольхон. Езжу туда уже третий год.
Замуж больше не вышла. Пока не хочу. Наверное, хватит с меня брачных союзов. Честно говоря, в старом паспорте уже и штампы некуда было ставить. Брак — развод, брак — развод... Не осталось свободных страниц.
Если скажу «не встретила достойного», это не так. Достойные были и есть, все свои истории озвучивать не буду. Но я сама сложная. Слишком свободолюбивая, влюбчивая, вспыльчивая и очень эмоциональная. С годами меняются многие ценности, но любовь для меня остается самым замечательным душевным состоянием на свете. Как у Цветаевой:
Между любовью и любовью распятМой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.
Запрещать себе кого-то любить непростительно. Поэтому поставим многоточие...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон «Мебеленд».
Статьи по теме:
Свежие комментарии