На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

7дней.ru

105 401 подписчик

Свежие комментарии

Тимур Еремеев: «Расскажу об отце то, что знаю»

Тимур Еремеев А. Воронов/из архива Т. Еремеева

Мы с бабушкой сидели у телевизора — показывали «Белое солнце пустыни». Сцены с Саидом, которого играет Спартак Мишулин, Нелли Леонидовна смотрела с особым вниманием. И вдруг спросила: «Тимур, скажи честно — это твой папа? Вы так похожи...»

— Смутившись, я пробормотал что-то вроде «Ничего не знаю. Наверное, лучше спросить у мамы» и убежал на улицу к мальчишкам. Думал: если мама не сказала ничего своим родителям, видимо, на то есть причины. Значит, и я обязан молчать. Было мне тогда лет десять. Еще не понимал, что с годами скрывать свое родство со знаменитым артистом, любимцем публики, станет сложнее: подрастая, я все больше становился на него похожим.

В детстве даже копировал отцовскую походку, довольно своеобразную: он передвигался чуть вразвалочку. Пытался так же причесаться — одним словом, дурачился. Мама улыбалась: «Одно лицо!» Конечно, она сильно любила Спартака Васильевича, иначе бы не родила сына, зная, что у Мишулина есть жена Валентина и дочь Карина. Оправдывает ли любовь отношения вне брака? Не имею права судить, скажу одно: самому мне не хотелось бы оказаться в ситуации выбора, который, несомненно, стоял перед отцом.

Впервые мы встретились, когда мне было лет пять. В один прекрасный день мама — ее зовут Татьяна — повела меня на спектакль в Театр сатиры. Кажется, играли какую-то сказку. Если честно, помню тот поход смутно, лишь как стояли на проходной, чтобы получить контрамарку. Я заглянул в окошко администратора и увидел мужчину с усами, который показался очень похожим на персонажа из чешского мультфильма про крота, был там такой прораб. Получив у него билеты, мы прошли в большую дверь и оказались в зрительном зале. А там — громкая музыка и сцена, на которой люди поют и танцуют... Мне понравилось: смеялся, хлопал в ладоши.

После спектакля мама повела меня в маленькую комнатку, где на диванчике сидел человек. На мой тогдашний взгляд, настолько непримечательный, что я его совершенно не запомнил. Незнакомец спросил, понравился ли мне спектакль. Ответил: «Да, очень». Потом этот мужчина о чем-то разговаривал с мамой. Я и не думал вслушиваться, сразу стало скучно. Наконец мама взяла меня за руку: «Ну все, поехали домой». Только когда вышли из театра, объявила: «Это был твой папа». Почему-то я решил, что она про того усатого администратора.

Лет в пять мама повела меня на спектакль в Театр сатиры, где познакомила с папой. Он стал для нее любовью всей жизни: в семье сохранились телеграммы, которые Спартак Васильевич присылал с гастролей из архива Т. Еремеева

Через несколько дней мама сказала, что мы снова идем в театр и я увижусь с папой. Сильно удивился, когда оказалось, что это не мультяшный администратор, а тот непримечательный, на мой взгляд, человек. Стоял и непонимающе моргал, не произнося ни слова. «Тимур, ну что же ты молчишь, поздоровайся», — подтолкнула мама. Я пробормотал: «Здравствуйте», — застеснялся, уткнулся лицом в ее юбку. «Новый папа» пожал мне руку. С того времени мы стали общаться, чаще всего встречались в театре: после спектаклей заходили к отцу в гримерку.

Профессия мамы не имеет никакого отношения к искусству — она инженер, но всегда оставалась завзятой театралкой. Дома скопилась целая коллекция программок разных лет: кажется, мама не пропускала ни одной более или менее громкой столичной премьеры. Не только в «Сатире», где служил отец, но и в других театрах.

Об их знакомстве рассказывала коротко. Это произошло в Вологде, где мама выросла, сегодня там по-прежнему живут бабушка и дед Владимир Альфредович. Спартак Васильевич приехал в провинциальный город на съемки приключенческой картины «Достояние республики». Фильм вышел на экраны в 1971 году, съемки проходили годом раньше. Я появился на свет спустя тринадцать лет, в 1983-м. Мама как-то упоминала, что еще в Вологде отец звал ее замуж. В то время он был холост (свадьба с режиссером монтажа Валентиной Казаковой — они с Мишулиным познакомились на программе «Кабачок «13 стульев» — состоялась в 1975 году. — Прим. ред.). Но мама отказала: семнадцатилетняя, она только оканчивала школу, а Спартаку Васильевичу уже перевалило за сорок. И мама решила, что ей еще рано думать о замужестве.

Однако связи они не теряли — виделись, когда отец приезжал в Вологду с концертами и спектаклями. У меня сохранились телеграммы, которые папа присылал маме с гастролей: «Звони мне по такому-то номеру, лучше с утра. Спартак». До моего рождения мама иногда его сопровождала. Еще в архиве есть сигаретная пачка с портретом отца, мама нарисовала его с натуры в 1981 году в поезде Новосибирск — Москва. По ее словам, Мишулин советовал продолжать заниматься рисованием, но жизнь сложилась иначе.

Дома мама часто пекла папе пирожки с капустой — он любил, когда много начинки и мало теста. Отвозила ему в театр или к поезду, когда уезжал на гастроли. Никаких других подробностей об их знакомстве и встречах не знаю. Конечно, сегодня я уже взрослый и накопились вопросы, но специально никогда маму не пытал, казалось неудобно лезть в душу. Для меня очевидно одно: отец стал для нее любовью всей жизни. Я ношу мамину фамилию, отчество — Сергеевич. Понимаю, что никакого Сергея Еремеева в ее жизни не было, но, видимо, нашлись достаточно веские причины вписать в свидетельство о моем рождении именно такие сведения. Возможно, после этого интервью мама сама захочет рассказать чуть больше.

Отношения никогда не прерывались. До моего рождения мама иногда ездила с Мишулиным на гастроли. Сохранилась даже сигаретная пачка с портретом отца: она нарисовала его с натуры в поезде из архива Т. Еремеева

Однако вернусь к своему детству. После встречи с папой в мою жизнь вошел театр. Спектакли с участием отца видел, наверное, раз по сто каждый: происходящее на сцене завораживало. Больше всего любил, конечно, «Малыша и Карлсона, который живет на крыше» — его поставили в «Сатире» еще в 1968-м (уже через несколько лет этот спектакль лег в основу одноименного телевизионного фильма). И в театре, и в кино отец играл главного героя — «мужчину в самом расцвете сил». Он исполнял эту роль более тридцати лет. Помню, как я лет в восемь сидел в зале, распираемый гордостью: Карлсон — мой папа!

Мама с восхищением говорила, что Мишулин — артист великий, больше таких не существует. В «Сатиру» она собиралась как на праздник, всегда в красивом платье... Приподнятое настроение передавалось и мне, хотелось бежать в театр вприпрыжку. При встрече они с папой обнимались, словно давние друзья:

— Как дела?

— А у тебя что нового?

Конечно, ситуация сложилась довольно щекотливая — любимый человек состоит в браке, у него растет дочь (тогда я об этом еще не знал). Возможно, маму что-то и не устраивало, но печали в ее глазах я не запомнил. Всякий раз объявляла «Мы идем к папе!» торжественно и с нежностью.

На служебном входе Театра сатиры нас узнавали: «Здравствуйте, вы к Спартаку Васильевичу? Проходите, пожалуйста». Над теми детскими походами к отцу не было ореола тайны — все совершалось открыто, никто не стремился встретиться «за углом». Возможно, старались ради меня, чтобы не чувствовал себя в чем-то обделенным. Я и не чувствовал. И совершенно точно могу сказать: обиды на родителей никогда не испытывал. А сегодня и сам придерживаюсь подобной позиции: тайны из своего близкого родства с Мишулиным не делаю, если спрашивают — отвечаю как есть. Хотя бить себя кулаком в грудь: «Знаете, чей я сын?» — тоже не собираюсь.

Иногда после спектакля мы шли гулять втроем, как настоящая семья. Отец держал маму за руку, родители ни разу при мне не поссорились. Я рос домашним: единственный и любимый ребенок, никогда не чувствовал себя обделенным заботой и вниманием. Не назову себя маменьким сынком, но был мягким, неконфликтным. Да и сейчас редко выхожу из себя, а тем более с кем-то ругаюсь. В детстве я был страшным растяпой — замечтавшись, мог выйти зимой на улицу в тапочках, забыв надеть ботинки. Мама ругала: «Ты вечно витаешь в облаках!»

Папа приехал в город, где жила мама, на съемки приключенческой картины «Достояние республики». С Андреем Мироновым из архива Т. Еремеева

Жили мы в пригороде подмосковного Королева, в районе Фабрики 1-го Мая, где мама работала. В театр к отцу добирались на электричке — это около получаса езды до Ярославского вокзала. После вечерних спектаклей иногда возвращались на последних поездах.

Условия у нас, мягко говоря, были нелучшие. Неровные стены деревянного двухэтажного дома сталинских времен прогибались внутрь. Горячей воды не было, приходилось греть и мыться, поливая себя из тазика, или ходить в городскую баню.

Вокруг стояли такие же заводские бараки. По вечерам на крыльце соседнего дома собирались местные мужики и громко матерясь распивали водку. Часто такие посиделки заканчивались потасовками и приездом милиции с мигалками. Только представьте, на каком контрасте я вырос: в Москве — освещенная театральная сцена, человечек с пропеллером и радостными возгласами, а тут — пропитые лица соседей. Друзей у меня там не было, да и заводить их в такой атмосфере я не стремился, особенно после одного случая.

В бараке мы жили на первом этаже, сразу за окном — пожарная лестница, которая вела на крышу. Лет в десять сидел в комнате, возился с игрушками и ждал припозднившуюся с работы маму. Вдруг увидел, как по лестнице лезут трое незнакомых мальчишек. Они казались постарше, лет по пятнадцать-шестнадцать. От скуки помахал им рукой, а потом открыл окно. Начал гордо демонстрировать свои игрушки, среди которых была даже машинка на батарейках — подарок отца. Пацаны, посмеиваясь, похвалили: «Какой хороший мальчик! Будем с тобой дружить». А сами при этом переглядывались и буквально шарили глазами по нашей комнатке с нехитрой обстановкой: стол, мамина кровать, мой диванчик, черно-белый телевизор — настолько старый, что каналы переключали пассатижами. Счастливый от того, что теперь у меня есть друзья, по глупости раскрыл последние карты:

— А мы с мамой уезжаем завтра к бабушке в Вологду на новогодние праздники — на целую неделю! Приходите потом снова, будем играть с машинками!

Они загоготали:

— Придем обязательно!

Когда вернулась мама, я конечно похвалился:

— Познакомился с мальчиками с лестницы, мы теперь будем дружить!

Уставшая после смены, она отреагировала рассеянно:

— Это хорошо, когда есть друзья.

По возвращении из Вологды нас ждало разбитое окно и пустая комната. Унесли все — и мои игрушки, и книжки, и даже старенький телевизор! На полу сиротливо валялись забытые пассатижи. Я сразу вспомнил мальчишек, их смешки и обещание «прийти обязательно!», в котором теперь, задним числом, уловил ехидные нотки. Мама, заметив, что у меня виноватый вид, обо всем догадалась: «Новые друзья, говоришь? Обокрали — вот и вся дружба! Как ты не понимаешь, нельзя быть таким доверчивым растяпой!»

С отцом за кулисами после спектакля «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» из архива Т. Еремеева

Она в тот раз долго ругалась. Я злился на себя и «друзей», которые, как казалось, меня предали. Но больше всего было обидно за маму, она чуть не плакала, стоя посреди разоренной комнатки, по которой гулял холодный зимний ветер. Мы закрыли разбитое окно матрасом с кровати, но спать все равно пришлось в зимних куртках. На следующий день мама где-то разыскала стекольщика, окно отремонтировали. Она сообщила отцу, тот отреагировал философски: «Главное, все живы-здоровы. А вещи — дело наживное» и передал нам телевизор «Рембрандт» — огромный, как шкаф, но с маленьким экраном.

У нас в Королеве папа никогда не был. Я не переживал, находил вполне логичное объяснение: очень много работы. Мама часто упоминала, что отец «снова уезжает на гастроли». Эти сообщения вполне вписывались в сложившуюся картину мира: ничего не поделаешь — он улетел, но обещал вернуться. Возможно, папа не приезжал потому, что его, семейного человека, наверняка узнал бы кто-нибудь из соседей, пошли бы слухи. Но я не задавался этим вопросом.

Думаю, если бы понимал, как это — жить с папой, мог бы испытывать какие-то комплексы. Но другой жизни я не знал, и меня все устраивало. Тем более что вокруг примеров счастливых семей особо не наблюдалось: большинство мальчишек либо росли с пьющими отцами, либо их воспитывали одни матери. А у меня папа был, да еще какой — артист! Сам Карлсон! Хотя я этим фактом никогда не кичился, ни перед кем не хвастался. Но испытывал гордость и невероятный подъем, когда видел Спартака Васильевича на сцене. Видимо, уже тогда мне неосознанно нравилась актерская профессия.

Мы с отцом могли посидеть в коридорчике, в фойе, в скверике у театра. Видел я и его коллег — здоровался, они отвечали. Конечно, никто не спрашивал: «Спартак, а кто этот мальчик?» Наверняка все всё знали, ведь в театре, где люди долгие годы работают бок о бок, трудно что-либо утаить. О его личной жизни мы с отцом не разговаривали, а сам он эту тему не поднимал.

Летом, как уже сказал, я отправлялся в Вологду. Всегда любил этот город, в нем сразу забывал и школьные проблемы — мне не давались точные науки, и шумных соседей по бараку. Впереди ждали лес и речка. У бабушки с дедом собственный дом в частном секторе, небольшой участок с баней и садом.

Понимаю, что со временем все больше становлюсь похожим на папу. Смотрю фотографии, где он молодой, — кажется, словно в зеркало заглядываю Л. Светлова/из архива Т. Еремеева

В Вологде сложилась своя дачная компания, мы играли в футбол, гуляли до ночи. С двоюродным братом Леней, сыном маминой сестры, который приезжал на лето из Санкт-Петербурга, гоняли на велосипедах. Дедушка водил к себе на работу в городскую типографию, где жужжали станки и пахло свежей типографской краской. Он же в обязательном порядке вывозил нас на рыбалку — недели на две. Жили в палатке на берегу реки, разводили костер, варили уху. Возможно, именно дед давал мне то, что недополучал от отца, — мужские умения и навыки. Наставлял спокойно: «Бабушка просила повесить картину на стену. Давай, бери молоток...» Владимир Альфредович у меня на все руки мастер, даже полотна пишет. И делает из бересты очень красивые туески.

Об отце дед никогда не спрашивал, и я молчал. Не потому, что мама запрещала о нем упоминать, — прямого запрета как раз не было. Но каким-то особым чутьем я понимал, что лучше не распространяться. Правда, одному из вологодских приятелей как-то сказал, что у меня папа — артист, но без подробностей.

Когда подрос, начал приходить к отцу в театр уже самостоятельно. Делился школьными новостями: ничего особенного в жизни не происходило, учился я средне. А отец всякий раз поражал просто фантастическими историями. Он рассказывал с предельно серьезным выражением лица — не поймешь, правду говорит или шутит. Утверждал, например, что его мама была замнаркома промышленности, а папа — «заезжим таборным цыганом». Уже интрига. Вы в нее верите? Я, признаться, не слишком. А Спартак Васильевич утверждал, что после яркого, но короткого романа мать сдала его, малыша, в детдом, откуда ребенка через два года забрал ее родной брат.

Вспоминал отец и о своем тюремном прошлом: посадили якобы за то, что писал стихи на обратной стороне портрета Сталина. Вторая версия, которую я тоже слышал, — арестовали за воровство лампочек в Доме культуры. «А еще был случай, работал в поле, и меня переехал трактор — врачи собрали буквально по кусочкам. Если бы не спасли, мы сейчас бы с тобой не разговаривали!» — по-актерски в лицах выдавал папа очередную легенду. До сих пор не знаю, в чем он привирал. То, что заметно преувеличивал, — факт, неслучайно часто повторял: люди хотят слышать захватывающие истории, а не правду. Одним словом — Карлсон, тот еще выдумщик.

Спартак Мишулин в одной из самых знаменитых своих ролей — Саид из «Белого солнца пустыни» из архива Т. Еремеева

— Вдова Спартака Васильевича Валентина Константиновна с теплотой вспоминает, что он был идеальным мужем и отцом, семья никогда ни в чем не нуждалась.

— Он и нас с мамой здорово поддерживал. По-моему, все делал, чтобы никого не обидеть, насколько это возможно в такой непростой ситуации, как жизнь, по сути, на две семьи. Отец был деловым и практичным. Если хотел привезти подарок любимой женщине, покупал не букет цветов, а сетку картошки и палку колбасы, которая в девяностые являлась страшным дефицитом.

Тогда все жили непросто: фабрика почти развалилась, мама перешла на завод, который относился к военно-космической отрасли, на какое-то время ее даже записали в «невыездные» — лишили права выезда за рубеж. Хотя, конечно, никаких военных тайн она не знала. Предприятие считалось статусным, но зарплату платили мизерную, да и ту задерживали по полгода. Мама подрабатывала социальным работником в Москве, моталась взад-вперед на электричках. А Спартак Васильевич все-таки ездил на гастроли с театром, в том числе за границу. Доставал через свои знакомства в магазинах дефицитные продукты и передавал нам с мамой. Однажды сообщил по телефону, что везет видеомагнитофон. Вот это подарок! Таким чудом техники не мог похвастаться никто из моих знакомых. «Вот, за границу с театром ездили, решил купить», — объяснил отец, когда я прибежал к нему в театр. И жестом волшебника достал из огромной сумки видик, а с ним штук пять видеокассет. Это оказалась зарубежная классика — фильмы Чарли Чаплина, Феллини.

В другой раз позвонил в день моего рождения: «Тим, у меня для тебя приставка «Денди». В голосе звучала гордость. Понимаю его чувства: счастье, что можешь купить ребенку то, о чем он мечтает, и увидеть сияющие глаза, мало с чем сравнимо. Не знаю, кто из нас радовался больше, — я, получая приставку, или папа, вручая ее. Как ребенок он относился и к моим подаркам. Я, как правило, находил значки для его коллекции. «Ух какой — у меня такого еще нет! — искренне восторгался папа. — Спасибо, Тим!»

И пусть он никогда не оставался у нас ночевать и ни разу не провожал меня в школу первого сентября. Пусть мы не ездили вместе отдыхать, зато я храню воспоминания о каждой нашей встрече. Думаю, количество времени, которое отец проводит рядом со своим сыном, — не самое главное. Куда важнее, как, на каком уровне они общаются. Я всегда чувствовал папину заботу и любовь и теплоту, которыми он меня буквально окутывал. Никогда не слышал от папы «отстань», «некогда», «я занят». Если он со мной, то погружен в мою жизнь без остатка и слушает так внимательно, словно для него ничего другого в этот момент не существует.

Именно папа бегал по инстанциям и «пробивал» нам московскую квартиру. Он и в театре многим помогал: чиновники обожали знаменитого пана Директора из «Кабачка «13 стульев» В. Созинов/ТАСС/Рабочий момент съемок

В девятом классе я сообщил, что хотел бы стать артистом — как он. Позже узнал, что актеры часто отговаривают своих детей от этого непростого пути. Но от отца услышал: «Почему нет? Отличная профессия. Плохой бы я не занимался». Он тут же начал что-то прикидывать в уме, затем сказал: «В Москве есть школа № 232, а при ней театральный класс, давай ты попробуешь там поучиться. Но нужно подготовить стихи и прозу — требования к ребятам не менее строгие, чем в актерском вузе. И еще — ты слишком стеснительный, говоришь тихо. Надо громче и четче, иначе какой из тебя артист? Но верю: ты справишься. А я помогу».

Он не пугал трудностями, с которыми сталкиваются молодые актеры, не говорил о подневольном положении, о зависимости от режиссера, о том, каких наша профессия стоит нервов (мне, кстати, тогда казалось, что она проще). Возможно, отец прав: познавать мир необходимо самому, чтобы потом некого было обвинить, если вдруг не сложилось.

Он подготовил со мной программу для поступления — на собеседовании в школу я читал «Он не вернулся из боя» Высоцкого, «Аристократку» Зощенко и есенинский монолог Хлопуши. И меня приняли. Весь десятый класс ездил из своего Подмосковья к первому уроку, вставал чуть свет. Как-то по рассеянности забыл в электричке новые ботинки-гриндерсы — синие, на высокой подошве, их подарил отец. Я эту пару страшно берег, даже на улицу не обувал, носил только в школе в качестве сменки. А в вагоне положил рядом на полку и забыл! Вспомнил только когда вышел на перрон, а состав, закрыв двери, покатил в тупик. Я бегал по всему Ярославскому вокзалу, хватал за руки дежурных: «Пожалуйста, остановите все электрички — мне надо найти мои ботинки!» Помочь никто не спешил — кому я был нужен? Вернулся домой после школы как в воду опущенный. Мама даже не ругалась — видела, насколько я несчастный. Отцу мы ничего не сказали, чтобы его не огорчать. Позже мама сама купила мне новую обувь, конечно, уже не гриндерсы.

Перед одиннадцатым классом летом мы переехали из Королева в Москву. Стояли на очереди долгие годы, но она совсем не двигалась. Помог отец. Помню, как он бегал по инстанциям и «пробивал» нам московскую квартиру. Папа и в театре многим помогал — чиновники обожали знаменитого пана Директора из «Кабачка «13 стульев» и Саида из «Белого солнца пустыни» и шли навстречу. Жилье нам дали в спальном районе — мама и сейчас там живет. После барака небольшая квартира показалась хоромами.

Он никогда не оставался у нас ночевать, не провожал меня в школу. Зато я храню воспоминания о каждой нашей встрече. Всегда чувствовал папину любовь Persona Stars

Папа присутствовал в моей жизни, и когда я учился в Щепкинском театральном, куда поступил на курс Владимира Селезнева. Помню, в один из первых дней учебного года разговорились с однокурсником. Он сказал, что часто бывает в Театре сатиры, из артистов больше всех любит Мишулина, и заметил: «Ты, кстати, на него похож». Я честно признался, что сын Спартака Васильевича. «Ничего себе!» — присвистнул он.

На предпоследнем курсе я сдал на права — давно мечтал о машине. При встрече рассказал отцу, что нашел подержанную «шестерку», но чтобы купить, накопленных денег не хватает. Папа помог: «Я в твоем возрасте об автомобиле и не думал — только война закончилась, жили в бедности. Здорово, когда исполняются мальчишеские мечты». Сам он водил «восьмерку», тоже убитую, но в городе за руль садился редко — жил недалеко от театра, предпочитал ходить пешком.

К сожалению, отец не ходил на мои студенческие спектакли, не знаю, видел ли он меня на сцене. После института я был принят в Театр Российской армии. Кстати, на общих основаниях — папа не помогал. Служу там уже более пятнадцати лет.

Любимым фильмом, где играл отец, для меня многие годы остается «Достояние республики». В театре очень нравился «Женский монастырь» — храню его в старой, черно-белой записи на видеокассете. И спектакль «Маленькие комедии большого дома» — на конкурсе самостоятельных работ мы с коллегой, актером Юрой Сазоновым, репетировали отрывок из него. Это была наша с Юрой идея. Я исполнял роль, которую играл папа, он — ту, что Андрей Миронов. Люблю «Неаполь — город миллионеров»: лишь под конец жизни отцу стали выпадать драматические роли, до этого его использовали в основном в комедийном жанре. Папа переживал, с грустью говорил, что хочется играть что-то более серьезное. У отца был огромный потенциал, но ему не дали его раскрыть. Еще не могу не вспомнить «Свадьбу Кречинского». Кажется, это последняя работа. Спектакль был заявлен как его бенефис, хотя отец играл Расплюева — роль вроде бы не главную.

В 2004 году у нас в Театре армии решили поставить «Человека из Ламанчи» с Владимиром Зельдиным в главной роли. Режиссер Юлий Гусман приглашал отца играть Санчо Пансу, папа отказался: «Дело ответственное, спустя рукава не подойдешь, боюсь, что не потяну». Как-то обмолвился, что болят и отекают ноги, все труднее становится играть Карлсона. В этой постановке приходилось бегать и прыгать, а возраст уже приближался к восьмидесяти. Но он не производил впечатления пожилого человека, оставался всегда бодрым, сохранял чувство юмора.

Вот уже больше пятнадцати лет я служу в Театре Российской армии. В спектакле «Сон в летнюю ночь» с Еленой Сванидзе из архива Т. Еремеева

Летом следующего года я, как всегда, уехал в Вологду. Туда же, взяв отпуск, вырвалась мама. Семнадцатого июля мы смотрели телевизор и услышали: «Народный артист России Спартак Мишулин скончался на семьдесят девятом году жизни». Сложно объяснить мои чувства в тот момент — никогда прежде я не терял никого из близких. Помню, поймал себя на том, что пытаюсь будто со стороны отследить собственную реакцию на происходящее. Ситуация новая, страшная, не знал, как себя вести. Никакой модели поведения на этот случай у меня еще не сформировалось. Я не плакал. Казалось нелепым, что о смерти твоего папы говорят по телевизору и надо как-то соотносить это событие с реальной жизнью.

Недавно мама рассказала, что ложась на шунтирование, отец не считал, что это серьезная операция. Реагировал легко, мол, «подремонтируют, вернусь как новый». Коллеги из театра собирались приехать в больницу, но он отговорил: «Зачем? Я здесь всего на несколько дней, пустяки». Перед отъездом в клинику папа передал маме экземпляр пьесы, которую собирался ставить в новом сезоне. Попросил: «Пусть полежит у тебя». У этой пьесы несколько вариантов названия — «Капризный принц», «Принц-тунеядец», а в оригинальном печатном варианте написано «Лоботряс». На полях — правки рукой отца и телефоны артистов, которых он планировал пригласить на главные роли.

Сам не знаю почему, но на похороны я не поехал. Мама там была. Знакомые из Театра сатиры рассказали ей, что сама операция была проведена удачно, но потом что-то пошло не так. Насколько я понял, по какой-то причине отца раньше времени отключили от аппарата искусственной вентиляции легких. Его не стало в результате врачебной ошибки.

— Дочь Спартака Васильевича Карина говорила в интервью, что надо было судиться с больницей, выяснить правду.

— Мне сложно об этом рассуждать, меня ведь там не было. В августе вернулся домой, пришел в Театр Российской армии на сбор труппы. Наш главный режиссер Борис Афанасьевич Морозов попросил зайти к нему в кабинет. Он сказал: «Тимур, я знаю, что Спартак Васильевич твой отец. Прими мои соболезнования. Если нужна помощь, всегда можешь на меня рассчитывать». Очень благодарен за те слова, хотя никогда не говорил ему, кто мой папа.

Понимаю, что со временем все больше становлюсь похожим на папу. Смотрю фотографии, где он молодой, — кажется, словно в зеркало заглядываю. Мама бережно хранит все детские снимки, где мы вместе. И до сих пор не удаляет номер Спартака Васильевича из своей записной книжки, хотя после его ухода прошло уже двенадцать лет. Говорит: «Для меня он живой, просто уехал на долгие гастроли и задерживается». В театральной гримерке на стене рядом с моим столиком висит афиша творческого вечера отца в Доме кино...

Из громких проектов стоит вспомнить сериал «Отель Элеон» на канале СТС, где у меня роль портье Егора телеканал СТС

Уже больше десяти лет я сотрудничаю с Московским театром комедии — участвую в антрепризах. Задействован в спектакле «Аудиенция» Театра Наций, куда меня пригласил режиссер Глеб Панфилов. Помимо театра, с недавних пор играю в кино, из громких проектов стоит вспомнить сериалы «Кухня» и «Отель Элеон» на канале СТС. Кстати, мне кажется, у нас несправедливо принижают сериалы, ведь на Западе это отдельный жанр, в котором работают голливудские звезды уровня Аль Пачино, Дастина Хоффмана и молодые перспективные актеры. У нас тоже появляются интересные киноистории и роли, конечно хочется, чтобы их стало больше. Еще я иногда пишу музыку, сценарии, очень много работаю в качестве ведущего, преподаю в детской студии при Театре армии... Короче говоря, нахожусь в творчестве. Думаю, отец был бы доволен. Радовался бы и узнав, что десять месяцев назад стал дедом: у нас с женой Ольгой родилась дочка Ника.

— Ваша жена знает, чей вы сын?

— Конечно. И бабушка с дедом, хотя им ничего не говорили, по-моему, давно обо всем догадались. Мама бывает на могиле отца. Каждый год семнадцатого июля, в день его ухода, получаю от нее СМС: «Сегодня столько-то лет, как не стало папы, — вспомни его». Я и не забываю.

— Дочь Мишулина Карина — тоже артистка, служит в Театре сатиры. Телезрителям она известна по роли Светланы в популярном сериале «Физрук». Вы знакомы?

— Нет. Больше скажу: только уже в институте из какой-то телевизионной передачи узнал, что у папы есть другая семья, а его дочь Карина старше меня на четыре года. Родители об этом не говорили, видимо, чтобы не расстраивать. А зря. В действительности всегда мечтал о старшей сестре или брате. Я видел Карину в спектакле «Бочка меда», который Спартак Васильевич ставил как режиссер в Театре сатиры, она исполняла там небольшую роль. Знаю, что отец был значительно старше ее мамы, — так же как и моей. Карина родилась, когда ему исполнилось пятьдесят три. А я, соответственно, — в его пятьдесят семь.

С Кариной мы несколько раз даже пересекались на различных мероприятиях. Здоровались — там все здороваются. Но она никак не обозначала, что знает о нашем родстве. А сам я не понимаю, как вести себя в таких ситуациях. У нас есть несколько общих друзей, но попросил их меня не упоминать. Не с целью сохранения тайны, а в попытке избежать испорченного телефона: один что-то «не так» скажет, другой передаст, третий подумает — и пошло расстройство... Мне бы не хотелось обидеть чем-нибудь вдову отца или его дочь.

Только уже в институте из какой-то телевизионной передачи узнал, что у папы есть другая семья, а его дочь Карина старше меня на четыре года. Она тоже артистка, служит в Театре сатиры. сцена из спектакля «Игры по-женски» I. Niko/Global Look Press

Сама Карина про меня с общими знакомыми, насколько я знаю, также не заговаривает. Либо не подозревает о моем существовании, либо не хочет затрагивать эту тему. Последняя версия кажется наиболее вероятной. Возможно, подобно мне не понимает, как реагировать. Очевидно, что на сегодня в ее восприятии семья — это она, папа и мама. И вдруг появляюсь я — как снег на голову. Не уверен, что ее обрадует внезапное обретение единокровного брата, а мне сложно представить, что мог бы сказать при возможной встрече. Не хочется разводить церемонии, не люблю ни сентиментальных, ни пафосных моментов. По мне — чем проще, тем лучше.

Впервые решился озвучить свое родство: как знать, вдруг сестра прочтет и захочет поговорить о человеке, который для меня ничуть не менее дорог Д. Кочетков/из архива Т. Еремеева

Не знаю, что обо всем этом думает сама Карина, поэтому пока никак себя не проявляю. Но впервые решился озвучить свое родство: как знать, вдруг сестра прочтет и захочет пообщаться, поговорить о человеке, который для меня ничуть не менее дорог. О Спартаке Мишулине, нашем папе.

Чем больше занимаюсь профессией, тем лучше понимаю папины актерские наработки. Более того, иногда замечаю, что иду по тому же пути. Не копирую, но чисто технически, профессионально выбираю примерно ту же дорогу: то ли сознательно, то ли природа подсказывает. Тем, кто не в актерской профессии, это сложно объяснить. А если по-простому — горжусь своим отцом, стараюсь не подвести и быть достойным его памяти.

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх