На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

7дней.ru

105 401 подписчик

Свежие комментарии

Борис Смолкин. Шанс на счастье есть всегда

Предстояло познакомить Свету с мамой. У нее непростой характер, и я побаивался реакции.

Борис Смолкин В. Бертов

Предстояло познакомить Свету с мамой. У нее непростой характер, и я побаивался реакции. Но перед нашим приходом сын успел «наябедничать»: «Бабуля, папа-то совсем свихнулся — с пионерками гуляет». Как ни странно, этим он снял напряженность ситуации. Мама ждала «пионерку», а пришла взрослая женщина.

В театральном институте один из моих педагогов, желая подбодрить, сказал: «Твой рост — твое преимущество. Тебя никогда не поставят в массовку». Он оказался прав. Впрочем, был случай, когда режиссер Владимир Воробьев все же рискнул нарушить это правило. В Театре музыкальной комедии ко Дню Победы ставили спектакль о блокаде Ленинграда. Меня определили как раз в массовку, изображавшую солдат и офицеров. Я надел форму, взял автомат, а Воробьев сел в зале, чтобы посмотреть общую картинку. Вдруг он подскочил как ужаленный, показал в мою сторону и закричал: «Вон!!!» Что и говорить, маленький и тщедушный, с оружием в руках я выглядел комично.

Комплекс по поводу внешности и особенно роста возник еще в детстве, и изживал я его мучительно долго. Даже когда стал артистом, чувствовал себя гадким утенком. Ведь моя мама Раиса Ефимовна была статной красавицей. У нее прекрасный голос, всю жизнь пела в народном театре, хотела пойти в консерваторию, мечтала о большой сцене. Но дедушка настоял, чтобы дочь окончила Институт иностранных языков. Диплом она получила в 1941-м...

Вскоре погиб ее брат Миша. Совсем юный курсант Кронштадтского военно-морского медицинского училища, он мечтал стать врачом. Но через несколько месяцев после начала войны пришла похоронка. А мама осталась в Ленинграде, выступала в концертных бригадах, ездила на передовую.

После войны она работала переводчицей в картографическом отделе штаба Ленинградской военно-морской базы, находившегося в здании Адмиралтейства. Потом преподавала английский в механико-технологическом техникуме легкой промышленности. С моим будущим отцом Григорием Моисеевичем Смолкиным познакомилась на свадьбе двоюродного брата. Папа представлял сторону невесты — своей сестры, тоже двоюродной.

Григорий Смолкин, выпускник строительного института, был архитектором. Мама же после моего рождения все-таки окончила музыкальное училище и в свободное от работы время пела на концертах. Муж, у которого не было ни слуха ни голоса, этому потакал. Он ее очень любил.

Профессия архитектора меня не интересовала. Правда, ненавидя циркуль с рейсшиной, я обожал изобразительное искусство. Папа буквально отбирал карандаши, боясь, что стану художником. Он знал, насколько это ненадежное ремесло. Но я все равно на уроках и переменах рисовал карикатуры, оформлял стенгазеты. Минувшим мартом на семидесятилетие одноклассники преподнесли мне шикарный подарок: альбом с шаржами на товарищей и учителей. Мы вспоминали, как перед контрольной или экзаменом лист с моими творениями вешали на дверь. Преподаватели видели его, смеялись и были к нам уже не так строги.

Свое предназначение я осознал довольно рано из архива Б. Смолкина
Моя привязанность к сцене росла, я пошел в Театр юношеского творчества. Правда, сильно переживал насчет того, что был очень невысоким из архива Б. Смолкина

До восьмого класса учился в обычной школе № 171 на улице Маяковского. Потом родители настояли, чтобы я сдал экзамены и поступил в «тридцатку» — знаменитую физико-математическую школу при Ленинградском государственном университете. Решил, к своему удивлению, пять задач из шести и прошел. На прежнем месте был отличником, на новом оценки сразу съехали. У меня просто не было таких данных, которыми обладали одноклассники. Да и не горел я страстью к точным наукам. Мечтал стать артистом, но сомневался, что это возможно. На всякий случай подумывал о запасном аэродроме: «Не получится — буду врачом». Ходил в университет на лекции по биохимии, принимал участие в олимпиадах и даже побеждал.

Свое предназначение я осознал в семь лет. И тут же сообщил об этом окружающим. Тогда в Ленинград вместе с женой тетей Зиной приехал фронтовой друг отца Владимир Георгиевич. К моей радости, они принесли тортик «Сказка». Во время его поглощения гость спросил:

— Боря, кем ты хочешь стать?

Я выпалил:

— Клоуном.

Повисла неловкая пауза. Это было неожиданностью для всех. Почему клоуном, а не артистом — отдельная история.

К тому времени я уже три года как был отлучен от театра. В четыре меня отвели на знаменитый балет «Шурале» в постановке Леонида Якобсона. Я был настолько впечатлен, что стал кричать во сне. Родители нашли хорошего невропатолога по фамилии Келлер и пригласили ее на дом. «На спектакли его водить пока не надо. Мальчик очень эмоциональный», — постановила, осмотрев меня, доктор. Но к моменту, когда я заявил, что хочу быть клоуном, табу сняли, сходив со мной в цирк. Так что после того культурного мероприятия решение выглядело вполне логичным.

Вскоре меня отвели на «Евгения Онегина» в Малый оперный театр. За сюжетом не следил, происходящее на сцене интересовало мало. Половину первого акта смотрел вниз: мы сидели в ложе прямо над оркестровой ямой и я был потрясен музыкантами. Раньше никогда не видел симфонического оркестра, а лишь слышал его по радио. Удивлялся, как дирижер взмахивает палочкой и все ему повинуются. После этого какое-то время хотел стать дирижером. Но страсть к лицедейству все же победила. Оставаясь дома один, вытаскивал из гардероба вещи, брал акварельные краски и подрисовывал себе бородку. Изображал Ленина — самого популярного на тот момент персонажа, у меня даже была кепка, похожая на головной убор вождя. Благодаря родителям я рос театральным ребенком: пересмотрел не только все постановки ТЮЗа, но и взрослый репертуар.

Лет в одиннадцать решил записаться в школьный драмкружок. Пришел, что-то прочитал, но ответа сразу не дали. А пока я томился в ожидании, подошел школьный друг Саша, чья сестра Катя была звездой этого кружка. Он уже все узнал: «Тебя не взяли, сказали — нет данных. Ну и плюнь, пошли со мной во Дворец пионеров на шахматы».

А потом судьба столкнула меня с Ильей Резником, он вел тогда студию в Доме комсомольцев и школьников и пригласил меня туда Комсомольская правда/Global Look Press

Он занимался ими всерьез. Я, конечно, тоже старался. Но Владимир Григорьевич Зак — знаменитый советский тренер, воспитавший плеяду чемпионов, относился ко мне снисходительно — видел, что талант напрочь отсутствует.

На мое счастье вскоре я натолкнулся на объявление о наборе ребят в Театр юношеского творчества. Решил попытаться еще раз и все распланировал: «Два раза в неделю шахматы, и два раза ТЮТ, коль уж все равно здесь, — следующей мыслью было: — Если примут, конечно...» — ведь конкурс был серьезным.

Не помню, что читал, а пел популярный тогда гимн космонавтики: «Заправлены в планшеты...» И меня взяли. Недели три еще ходил и в шахматную секцию, пока Владимир Григорьевич не сказал: «Дружок, говорят, ты еще и в какой-то театр записался? Тогда выбирай». Конечно же, выбрал ТЮТ.

Началась новая счастливая жизнь. Я сыграл Мишку Квакина в спектакле «Тимур и его команда». Этот отрицательный персонаж имел успех, хотя на самом деле хулиганом я не был. Ну, разок попал в милицию: с балкона с другом скидывали дымовухи на остановку рядом с домом — вот и все мои проступки.

Я не только участвовал в спектаклях, но и всерьез увлекся гримом. Наверное, это тоже был «запасной аэродром» на случай, если актерская мечта не сбудется. В то время в Ленинград вернулся из лагерей знаменитый тенор Николай Печковский, в ДК имени Цюрупы он организовал Народный театр оперы. Поставил «Пиковую даму» и «Паяцев» — мама там пела главные партии. Когда шли спектакли, с «Ленфильма» вызывали известного гримера Толю Грибова. Я смотрел на его работу с благоговением и даже ходил на киностудию наблюдать, как он готовит артистов к съемке.

Привязанность к сцене все крепла. Правда, меня долго не пропускали на вечерние спектакли, выглядел совсем мальчишкой. Только когда исполнилось лет шестнадцать, знакомые билетерши сжалились. Театры охватил практически все, старался не пропускать премьеры. Но моей целью было не только посмотреть постановку. Уже во время аплодисментов на поклонах быстро хватал пальто в гардеробе и бежал к служебному выходу — там мерился ростом с выходящими артистами. Тихонько ходил и прикидывал, насколько я ниже. Комплекс распустился во мне пышным цветом. Утешали лишь два факта: во-первых, на физкультуре я стоял предпоследним, а во-вторых, любимый актер Николай Трофимов по высоте оказался примерно таким же...

Судьба столкнула с еще одним интересным человеком. Как-то после уроков спускаюсь в гардероб. На столе сидит парень, похожий на Блока, с длинными волосами. Он подозвал: «Не хочешь заниматься в театральном кружке?» Еще бы я не хотел! Так встретился с Ильей Резником — тогда артистом Театра имени Комиссаржевской. Он вел студию в Доме комсомольцев и школьников Василеостровского района. Это был не совсем драматический театр, скорее — эстрадный, но мне там нравилось. Я таскал в студию своих друзей, будущих физиков и математиков, они заразились творчеством, вместе мы придумывали капустники. Илья был одним из немногих людей, кому отважился рассказать о своей мечте стать артистом. И он не закричал «Нет!», заронив надежду.

После окончания ЛГИТМиКа я предлагал себя всюду, сходил даже по протекции на прослушивания в БДТ из архива Б. Смолкина
И с тех пор где бы ни встречал Георгия Александровича, говорил: «Двадцать еще не прошло». Он улыбался, помнил Р. Кучеров/РИА Новости

Втайне от всех после окончания математической школы пошел поступать в ЛГИТМиК. Конкурс был примерно двести человек на место. Я прошел первый и второй туры, а на третьем благополучно срезался. Никогда не забуду, как в два часа ночи бродил внизу у мраморной лестницы института и ждал результатов. Наконец к балюстраде вышла женщина и сверху объявила фамилии прошедших. Моей не было. В каком состоянии я вернулся домой — не описать. Чуть не плакал.

На следующий день пошел в приемную комиссию забирать документы. Отдали, а к папке приколота записка: «Приходите в театр-студию университета. В.В. Петров». Он был в приемной комиссии и меня заприметил. Тогда я решил, что буду поступать в ЛГУ. По большому счету не волновало, на каком факультете учиться. Пошел на химический.

Профильные экзамены сдал прилично, а вот за сочинение получил двойку — в нем было девятнадцать стилистических ошибок. Но папа договорился, чтобы с этими оценками меня приняли в Лесотехническую академию на химико-технологический факультет. Главное, я все же попал в театр-студию ЛГУ.

Наступила первая сессия, я ее благополучно сдал. Но понял, что это все не мое и учиться дальше совершенно не хочется. Решил снова готовиться в театральный. Кто-то из бывалых студийцев посоветовал взять академический отпуск.

— А как? Я же не беременный!

— Иди к врачу и скажи, что писаешься по ночам. Проверить это нельзя. Тебе справку дадут.

И я отправился к участковому терапевту. Долго мялся и мямлил, прежде чем рассказать о выдуманной проблеме. Милая пожилая дама, конечно, все поняла. Однако дала мне бумажку с диагнозом: «энурез». Я такого слова не знал, но на год получил академку.

Каникулы провел в студии. Жизнь казалась сказкой. Нескольких ребят (и меня тоже) пригласили сняться в фильме Петра Тодоровского «Фокусник». Это было захватывающе. Но потом настал февраль, а родителям про свой отпуск я ничего не сказал. Вот тут-то и понадобились актерские способности. Утром собирал портфель, завтракал и отправлялся как бы в институт. А на самом деле — в кинотеатр «Хроника» на Невский, 88, где показывали документальные фильмы. Билет стоил десять копеек, и он был действителен целый день. Вошел — так сиди хоть все сеансы! Это стало спасением. Во-первых, я любил документалистику. Во-вторых, там было тепло. А в-третьих, можно было перекусить. Выходил в буфет, покупал колечко за двадцать две копейки и чай. Часа в три возвращался домой, обедал, оставлял портфель и бежал в студию. Так продолжалось до весны — начала приемных экзаменов в театральные вузы.

Сперва пошел в ДК Ленсовета, где набирали студентов в Школу-студию МХАТ. Комиссию возглавлял знаменитый педагог Виктор Карлович Монюков. После показа он подозвал и сказал: «Я не могу вас принять, но вы должны этим заниматься. Езжайте в Щукинское училище, вы их студент». В Москву не поехал, снова пошел в ЛГИТМиК. И на первой же консультации профессор Владислав Станиславович Андрушкевич изрек: «А вам, молодой человек, вообще нечего делать в советском театре». Из аудитории я вышел убитым. Это звучало приговором. Но тут догнал старшекурсник Зорик Аврутин, слышавший мое выступление:

Хихикая, пошли в районный суд разводиться. Судья очень удивлялась, глядя на то, как мы мило беседуем. Отметили потом это дело шампанским из архива Б. Смолкина

— Ты поешь?

— А черт его знает.

— Сейчас набирают на факультет музыкальной комедии. Попробуй!

Просмотр был через неделю. Для него требовалось спеть арию, романс и народную песню. Только тут я открылся маме, и ее нереализованное желание выступать на профессиональной сцене сработало. Она отправила меня к Раисе Борщевской, своей подруге — педагогу по вокалу. Тетя Рая села за пианино, я что-то там проорал. После чего она позвонила маме и сообщила: «По-моему, у Бори есть голос».

И пошло-поехало! Мы все разучили. Я отправился на экзамен в старом зеленоватом костюмчике в обтяжку. Да еще нетвердо стоял на ногах: друзья научили подложить в ботинки газеты, чтобы стать на полтора сантиметра выше. И это тощее шатающееся существо затянуло басом: «Ах ты, ноченька...» — песню из репертуара Федора Ивановича Шаляпина. Я увидел, как Владимир Викторович Петров, заглянувший на просмотр, схватился за живот и сполз с кресла. А потом меня попросили станцевать. Я разучил «Яблочко». Видимо, выглядел еще смешнее, но запомнился и был принят. Домашние восприняли это по-разному: мама мною гордилась, папа — не очень.

Студенческая жизнь протекала вполне благополучно. Именно в театральном институте я встретился с первой женой Машей Кузнецовой. Была у нас такая забава: знакомиться с абитуриентками. Выберешь красивую девушку, подойдешь и с невинным видом предлагаешь: «Могу с вами позаниматься, подготовить к экзаменам». Конечно, многие соглашались. Я тогда оканчивал первый курс, а Маша поступала на актерский факультет, но не прошла по конкурсу. Предложил помощь, и мы начали встречаться.

Ухаживал за будущей женой как мог. А мог тогда немногое — не был богат и не имел своей жилплощади. Ходили в театры, кино, гуляли по ЦПКиО и искали теплые парадные, чтобы вдоволь нацеловаться. К третьему году наших отношений у Маши образовалась тринадцатиметровая комната в квартире на Бухарестской улице. Мы уже твердо решили создать семью и радовались, что будет где жить. Только расписаться удалось не сразу. Катастрофически не хватало времени, оба мы активно учились: когда я был на четвертом курсе, Маша все же поступила в ЛГИТМиК. У обоих на носу сессия. К тому же я еще и подрабатывал где мог. Но мы ухитрились дойти до ЗАГСа и подали заявление на июнь 1972 года.

Как назло на день свадьбы мне назначили экзамен по музыкальному воспитанию. Хорошо, Маргарита Тимофеевна Тинитилова, святая женщина, жениться отпустила. С условием, что экзамен сдам потом. Никакого шумного торжества не было. Пришли пара друзей и несколько родных. Расписывались в повседневной одежде. Золотыми кольцами тоже не обзавелись. Я купил красивую бижутерию, на другое не было средств. Настоящие кольца мы так и не приобрели, как-то не сложилось. Интересно, что у нас со второй женой их тоже нет.

Переживал: «Боже, ведь мне пятьдесят, а она молода. Зачем ломать девушке жизнь?..» В. Бертов
Когда купил машину, она стала моим личным пространством. Плюхался на сиденье, закрывал дверь и оказывался как бы в своем кабинете В. Бертов

Мы с Машей обосновались в той самой комнате, подружились с соседкой блокадницей Верой Николаевной, непрерывно курившей на кухне «Беломор». Быт потихоньку налаживался. В 1974 году я снялся в «Свадьбе Кречинского» и потратил свой приличный гонорар на холодильник и телевизор. (Еще купил этюдник и масляные краски, рисовать не бросил.) В 1974 году появился на свет наш сын Володя — тогда жена училась уже на четвертом курсе. После получения диплома ее приняли в Александринский театр, где Маша до сих пор и работает.

Я к тому времени уже благополучно служил в Музкомедии, куда попал из-за ненужности другим театрам. А предлагал себя всюду, даже Георгию Товстоногову. К нему попал благодаря своему педагогу Виктору Боровскому. «Из БДТ ушел Владимир Татосов. Теперь в спектакле «Я, бабушка, Илико и Илларион» нет Зурико. Хочешь попробоваться? Я Сереже позвоню, он узнает, когда просмотр», — предложил Виктор Евсеевич. Его двоюродным братом был Сергей Юрский.

Показ состоялся после спектакля — в двадцать два часа тридцать минут. Перед Большим драматическим толпились студенты, оказывается, в тот день приехал еще и целый курс из Москвы. Когда дошла очередь, вышел на сцену и одурел: передо мной сидели не люди, а открытки из «Союзпечати». Сплошь звезды советского кино и театра. Что-то с грехом пополам сыграл. Все закончилось около часа ночи. Мы уже собрались домой, но буквально на лестнице нас остановил секретарь: «Георгий Александрович хочет сказать вам несколько слов». Я подумал, что великий режиссер сейчас выйдет и объявит свой вердикт всем сразу. Но он посчитал нужным сказать хоть два слова, но каждому. Нас приглашали по одному.

Я вошел в кабинет Товстоногова на трясущихся ногах. Он стоял с сигаретой, опершись на стол. В каком-то сумасшедшем пиджаке яркой расцветки.

— Ну, Зурико-то вы сыграете, — сказал мне он. — А что с вами делать дальше, не знаю. Вот приходите к нам лет через двадцать...

Неожиданно у меня вырвалось:

— Я-то приду...

Товстоногов на секунду замолчал. У меня похолодело сердце. А он заразительно расхохотался. И с тех пор где бы ни встречал его, говорил: «Двадцать еще не прошло». Он улыбался в ответ, помнил... Георгия Александровича не стало через пятнадцать лет.

Увы, слова «лет через...» я слышал в тот год не только от Товстоногова. Когда показывался в Театр имени Пушкина (ныне Александринский), Юрий Толубеев повторил дословно: «Мяса не хватает. Вот лет через двадцать...»

В общем, никому я не понадобился. В ТЮЗ, куда звали, сам не пошел: боялся навсегда остаться травести. А ехать по распределению в провинцию не хотелось. К счастью, в марте 1972 года главным режиссером Театра музыкальной комедии стал тридцатичетырехлетний Владимир Воробьев. До этого он поставил несколько спектаклей в разных коллективах и хорошо владел жанром. Оставшись у разбитого корыта, пошел к нему, хотя Музкомедию не воспринимал всерьез. И Воробьев сказал: «Могу тебя взять, но ничего не обещаю».

Не надеялся, что снова стану отцом. Но жена забеременела, и у меня словно выросли крылья. Глеб появился, когда мне был пятьдесят один год В. Бертов

В итоге не надеясь ни на что, получил все. Положили сумасшедший по тем временам оклад — сто рублей. В драматическом театре актеры получали восемьдесят пять. А чтобы не ел хлеб даром, меня заняли в концертных номерах. Все лето колесили по области.

А в сентябре Воробьев приступил к постановке своего первого спектакля — американского мюзикла «Как сделать карьеру». Когда увидел на доске лист с распределением ролей, расстроился. Фамилия Смолкин стояла напротив одного персонажа во втором составе. Собрались на читку пьесы. Сначала мою роль исполнял актер первого состава. В какой-то момент Владимир Егорович попросил меня. Вышло так, что после этого я репетировал роль один. Первая моя премьера состоялась в декабре, потом мы все вместе пошли отмечать новый, 1973 год.

Работая в Театре музыкальной комедии, я сыграл такие роли, которые никогда не получил бы в других местах. Воробьев доверил мне Расплюева в «Свадьбе Кречинского», Тарелкина в «Деле», Флоридора в «Мадемуазель Нитуш», Труффальдино. Я пел в «Веселой вдове» и «Мистере Икс», в классических мюзиклах. Расплюева сыграл в двадцать четыре года. После него, как говорят, проснулся знаменитым. В театральных кругах, конечно. На меня ходили, люди даже приезжали из других городов. А потом «Свадьбу Кречинского» экранизировали, я снимался и в фильме.

Карьера шла в гору. Жаль только, что первый брак долго не продлился. С Машей мы расстались по обоюдному желанию, без скандалов и драм. Сыну Володе было шесть лет. Это произошло как-то само собой. Может быть потому, что оба пропадали на работе и на построение семьи не было ни времени, ни сил.

Хихикая, пошли в районный суд разводиться. Судья очень удивлялась, глядя на то, как мы мило беседуем. Формулировка причины разрыва была стандартной: «Не сошлись характерами». Отметили потом это дело шампанским. Я уехал от Маши вместе с сыном. Такое решение мы приняли, так как оба были востребованными актерами и дома появлялись редко. Володей занималась моя мама, с которой я теперь жил. А с Машей общаемся до сих пор.

Работая целыми днями, старался находить время для сына. Приходилось брать его в театр. Он сидел в зале на спектаклях под присмотром билетерш. Артисты часто вспоминают, как их дети, видя на сцене родителей, начинали кричать «Мама!» или «Папа!». Мой ребенок никогда так не делал. Не был хулиганом и никому не мешал.

Он способный парень, школу окончил в шестнадцать лет. Попытался рано жениться, но я отобрал паспорт. Куда поступать, не знал — привел его за руку в театральный институт. Слава богу, с выбором профессии мы не прогадали. Артистом Володя быть не хотел, и сейчас он успешный продюсер. Женат, правда внуков пока не подарил.

Как сложилась бы жизнь, не случись Светы и сына? Да ужасно! Остался б один в квартирке, которая за семнадцать лет пустоты осточертела В. Бертов
Глеб — фигурист, учится в училище олимпийского резерва. Партнерша сына Диана Дэвис — дочка знаменитого тренера Этери Тутберидзе В. Бертов

После развода я был холостяком семнадцать лет, хотя страстно хотел семью и завидовал парам, идущим по улице с коляской. Только тогда понял папино ощущение одиночества. Он тоже был старым холостяком. И жил в общем-то неплохо. Обедал, к примеру, в ресторане «Москва» — прилично зарабатывал и мог себе позволить. Но тосковал, хотя его постоянно с кем-то знакомили. К моменту встречи с мамой он уж совсем было отчаялся.

Меня тоже пытались сватать, время от времени сам влюблялся, но взаимности не случалось. Один эпизод запомнился особенно хорошо. Девушка была симпатичной, образованной, из хорошей семьи. Я пришел на смотрины и увидел на лице ее отца ужас и разочарование. Видимо, такое грустное впечатление на него произвел. В общем, роман я решил закончить.

В амурных делах мне вечно не везло. В десятом классе мы с другом воспылали чувствами к одной девочке. Оба стали за ней ухаживать. Я достал билеты в БДТ и пригласил на спектакль. Долго собирался, пришел к театру в красивой рубашке, начищенных ботинках, с приглаженными волосами. Ждал ее, как идиот, целый час. Она так и не появилась. Оказалось, по дороге ее перехватил мой друг, напоил в кафе шампанским и увел гулять. Самое смешное, что девчонка не стала встречаться ни с ним, ни со мной. А наша дружба не пострадала.

Теперь я понимаю, что шансов на взаимность у меня всегда было мало. Влюблялся-то я в красивых, высоких, популярных девчонок. Подруга одной моей симпатии рассказала ей о моих чувствах. Та ответила: «Передай Боре, что он какой-то несовременный...» И так происходило часто. Я даже придумал себе прозвище «влюбленный пингвин». В шестидесятые годы прошлого века был польский фильм с таким названием.

Но удача мне все-таки улыбнулась, хотя я уже махнул рукой на личную жизнь. Со Светой мы познакомились в 1998 году в театре. Ей было двадцать шесть, а мне чуть ли не вдвое больше. Она, окончив консерваторию, работала у нас концертмейстером. Получилось так, что мы вместе участвовали в спектаклях, ездили на халтуры. Я пару раз провожал ее домой на такси, иногда приглашал в кафе. Но свои чувства до поры до времени не обнаруживал, ведь Света была замужем. И я бы никогда не решился открыться ей, не почувствуй ответного интереса.

Если честно, когда понял, что пользуюсь взаимностью, даже испугался. Я же не собирался крутить интрижку, не хотел «легких» отношений, а думал о семье: «Боже, ведь мне пятьдесят, а она молода, замужем, наверняка хочет ребенка. Зачем ломать девушке жизнь?..»

Лишать Свету счастья материнства я не собирался и в какой-то момент отдалился. Она не понимала, что происходит, сильно переживала. Длилось это примерно два месяца. Но когда я убедился, что ничего с собой сделать не могу, заехал за ней в театр и пригласил погулять. В тот день мы пешком дошли от Невского проспекта до Купчино. Я читал стихи, пел, мы хохотали и разговаривали о жизни. И в общем, все стало понятно. Нам надо быть вместе, и точка!

Насте на съемках приходилось тяжелее всех. Она с площадки практически не уходила, от перенапряжения даже в обмороки падала. Съемки сериала «Моя прекрасная няня» Н. Колесникова/PhotoXPress.ru
Роль дворецкого принесла мне небывалую популярность. С Ольгой Прокофьевой. Съемки сериала «Моя прекрасная няня» PhotoXPress.ru

Окружающие реагировали на наш союз по-разному. Первым, кому решил показать Свету, был мой сын, практически ее ровесник. Он приехал в театр, мы зашли в буфет, сели за столик, нормально пообщались. Но Володя был не самым страшным этапом. Предстояло познакомить девушку с мамой. У нее непростой характер, и я побаивался реакции.

Но перед нашим со Светой приходом в гости Володя успел «наябедничать»: «Бабуля, папа-то совсем свихнулся — с пионерками гуляет». Как ни странно, этим он непроизвольно снял напряженность ситуации. Мама ждала «пионерку», а пришла взрослая женщина, поэтому знакомство прошло гладко.

Сложнее было Свете: ей пришлось разводиться. Она какое-то время не хотела расстраивать свою маму и говорила, что живет у подруги. А сама переехала в мою маленькую квартиру на окраине. Наша совместная жизнь началась как положено — с генеральной уборки. Света стала приводить холостяцкую берлогу в порядок. И сразила меня тем, что в первый же день приготовила на ужин салат с сыром и рыбой — «Мимозу». Не успел ее предупредить, что сыр я вообще не ем. А наготовила она на целый взвод. В результате уписывал блюдо за обе щеки и улыбался — чего не сделаешь ради любви!

Когда происходящее перестало быть тайной, будущая теща вышла из себя. Кричала в трубку, что категорически против. Считала, что я разрушил перспективный брак дочери, но главное — морочу ей голову, а сам не собираюсь ничего менять. Вопреки прогнозам мы поженились. Отношения постепенно наладились. Мы перевезли Галину Антоновну из Калининграда в Петербург и прекрасно общаемся.

Расписались в рабочем порядке. После регистрации зашли в кафе, выпили шампанского, на этом торжество и закончилось. Потом приглашали гостей домой. По очереди: родственников, друзей. Всех сразу собрать оказалось невозможным — не помещались. Света всем понравилась. Это было важно. Но главное, что мы в жизни друг друга нашли. И все россказни о том, что жениться для закоренелого холостяка — это катастрофа, явно не про меня.

Конечно, я даже не надеялся, что снова стану отцом. Но жена забеременела, и у меня словно выросли крылья. Глеб появился на свет, когда мне был пятьдесят один год. Как сложилась бы жизнь, не случись в ней Светы и второго сына? Да ужасно! Володя женился и отправился в самостоятельное плавание, мамы все равно когда-нибудь не стало бы... И я остался б один в своей квартирке, которая за семнадцать лет пустоты осточертела.

Думаю, одиночество — самое страшное наказание для человека. Нет, мне не нужно бесконечное общение, люблю побыть наедине с собой. Мало того, порой люди вокруг даже раздражают. Ведь у меня очень долго не было своей комнаты. Поэтому когда купил машину, она стала моим личным пространством. Плюхался на сиденье, закрывал дверь и оказывался как бы в своем кабинете. Очень это ценил и ценю. Я и сейчас люблю посидеть в автомобиле, никуда не двигаясь, поразмышлять, музыку послушать...

У Любы был очень сильный характер, но последние серии «Няни» дались ей тяжело V. Myshkin/Global Look Press
Продюсеры решили снять продолжение сериала. Вместо мамы теперь на экране возник отец героини — его сыграл Александр Филиппенко М. Муратов/Интерпресс/PhotoXPress.ru

После рождения сына жить втроем в маленькой «однушке» стало тяжело. Ночевал я на кухне на раскладушке, которую одолжил мне режиссер Александр Аркадьевич Белинский. Иначе шансов выспаться и потом весь день активно работать не было. А я репетировал главную роль в спектакле «Жозефина и Наполеон».

Давно мечтал о квартире в центре, чтобы ходить пешком на работу, и даже накопил какие-то средства. После рождения Глеба мы стали активно искать варианты. Денег хватило на совершенно убитую коммуналку, которую понемногу расселяли. В квартире не было ни дверных ручек, ни полов. В одной комнате жила девица с ребенком, в другой прописан ее брат-уголовник, в третьей — супруги-алкоголики, которых не видел в вертикальном положении ни разу. Когда я приходил, он лежал обычно на кухне, она — в коридоре. А посередине комнаты у них было кострище, потому что их плиту из-за долгов давно отключили.

Конечно, жить там было нельзя. На время ремонта мой товарищ поэт Вадик Жук уступил мне мастерскую своей жены Оли Саваренской, где мы провели два месяца. А в квартире удалось сделать только какие-то элементарные вещи: повесить колонку, подключить плиту, поменять проводку. Денег на глобальную перестройку не хватало, все делали поэтапно. Я занимал, зарабатывал, отдавал. Снова занимал, зарабатывал, отдавал... Это длилось лет семь. Но в порядок мы свою квартиру привели и живем в ней по сей день.

В детский сад Глеб пошел уже в центре. Попасть туда было сложно. В администрации кричали, что мест нет. Помогла артистическая популярность. «Смолкина я беру», — сказала заведующая одним из садов. Она видела мои спектакли.

Глебу было два года, когда Света вышла на работу в театре. В шесть лет мы отдали его на фигурное катание. Сын долго был одиночником, в двенадцать уже получил звание кандидата в мастера спорта. В пятнадцать решил покончить с коньками, захотел стать футболистом, играл за петербургский «Локомотив». Но все же вернулся — теперь уже в парные танцы. Сейчас Глеб живет в Москве, учится в училище олимпийского резерва. Его тренируют Светлана Алексеева и Елена Кустарова — мастера международного класса, известные педагоги. А партнерша сына Диана Дэвис — дочка знаменитого тренера Этери Тутберидзе. Но я считаю, что спорта для уверенности в будущем недостаточно. Хочу, чтобы сын получил высшее образование. На этой почве в семье даже бывают конфликты. Но спорим и ссоримся мы редко.

Кстати, с появлением семейного счастья актерская фортуна резко повернулась ко мне лицом. И небольшой рост помог получить одну из самых известных ролей в моей жизни. Неожиданно возник проект «Моя прекрасная няня». Позвонил из столицы приятель, с которым я когда-то играл в КВН за ленинградскую сборную.

В титрах не пишут, кто кого озвучивал. Все удивляются, узнав, что я пел за Виталика Соломина в «Сильве» и за Игоря Дмитриева в «Летучей мыши» В. Бертов

— Борь, мы тут сериал один затеяли, — сказал он. — Приедешь?

— Почему нет. Что за роль?

— Дворецкого. Но ты не подумай, она главная, сериал комедийный и очень интересный.

На пробы в Москву я ездил девять месяцев. Их ведь проводили не только наши продюсеры, но и американцы, у которых купили лицензию. Я пробовался в дуэте с несколькими актерами. Потом утвердили Сережу Жигунова. К нам подбирали детей, второстепенных персонажей. Мне казалось, никогда это не закончится... И вот наступило лето 2004 года, представьте — две недели до запуска съемок, а няни все нет. В последний момент на площадке появились Настя Заворотнюк и Оля Прокофьева, сыгравшая Жанну Аркадьевну. Настю вытащили прямо из Сочи, где она тогда отдыхала.

Это потом я узнал, что меня утвердили практически с первой пробы. А все эти месяцы находился в неведении. Переживал. Возникли и трудности. Во-первых, потому что был единственным актером не из Москвы. Приходилось жить на два города и ездить домой на спектакли. Мне снимали квартиру, в которой я опять был совершенно один. Страшно скучал по семье. Во-вторых, условия оказались боевыми. Декорации построили на бывшем шарикоподшипниковом заводе, с которого только что вывезли последнее оборудование. Внутри было довольно прохладно. Когда шел снег или дождь, съемки прекращались по причине дыр в крыше. Из-за любого короткого замыкания отключалось электричество. В общем, все было жестко.

Мы с Сережей еще успевали отдыхать и греться. А бедная Настя, которая была занята в каждой сцене, с площадки практически не уходила. Мы приезжали в девять, а она в половине восьмого, потому что «няню» надо было причесать, загримировать, одеть. Уходила на час позже всех. Помню, от перенапряжения даже падала в обморок.

На самом деле такой темп могли взять только в России. За три с половиной года мы сняли сто семьдесят три серии! На одну уходило примерно два дня. Американцы рассказывали, что они снимают двадцать четыре серии за полгода, потом отдыхают. Это просто райский график.

Кстати, в оригинальной версии няня из еврейской семьи попадает к английскому аристократу. Адаптировать эту историю на русский манер не имело смысла. Тогда была придумана другая концепция и переписаны шутки. Потому что юмор — понятие не международное. У каждой страны он свой, уникальный. И многие американские пассажи наш зритель просто не понял бы. Когда я готовился к съемке, мне давали оба текста, штатовский и наш. Я имел возможность сравнивать. Кое-что, кстати, у них брал.

Первую и вторую серии смотрел в той самой съемной квартире. Потом созвонились с Жигуновым, обсудили. Оба решили, что получилось не стыдно. Сережа предупредил о последствиях популярности, но я не ожидал, что «бремя славы» настигнет так скоро. На следующий день сел в метро, чтобы поехать на озвучку. В вагоне напротив стояла стайка подростков, и вдруг все они резко ломанулись ко мне с криками: «Это вы?!» Я остолбенел. Достойный ответ в голову не приходил. Поэтому молча кивнул. Но ребята не унимались, просили автографы. Понял, что в метро уже ездить небезопасно, и попросил служебный автомобиль.

Сын — способный парень, я за него спокоен. С Володей и его женой Татьяной В. Бертов

Рассказывая о «Няне», всегда вспоминаю удивительную Любовь Полищук, которая играла маму героини. С Любой мы познакомились на заре туманной юности. Какое-то время она работала в Ленинградском мюзик-холле. Потом уехала в Москву, я смотрел ее гастрольные спектакли, заходил к Полищук за кулисы. На съемочной площадке встретились как старые приятели.

Работать она умела, с ней было легко в любой сцене. Люба — очень сильный человек, полтора года никто не догадывался, что она серьезно больна. Причем я понял это самым последним. Девочки-то догадались раньше: Люба носила парик, потеряв из-за химиотерапии волосы.

Что с ней происходит что-то неладное, заподозрил, лишь когда начались перестановки в графике. Люба вдруг пропадала с площадки. Мы работали над сценами, где ее нет. Потом приходила — бледная, измотанная. Я поначалу списывал это на простуду, а у самой Полищук ничего не спрашивал.

Но однажды ей стало совсем плохо, Люба исчезла на месяц. Видимо — легла в клинику. После чего стала появляться на съемках с сопровождающим. Чаще всего это был ее директор, который привозил и увозил Полищук, следил за ней в часы работы. К тому времени мы все уже обзавелись отдельными гримерками, и я, заходя к ней, видел, что она лежит на диванчике.

Но Люба все равно упорно работала до финала. Не могла сдаться и лечь умирать, не тот характер. Последние серии дались ей тяжело. В конце первого блока снимали свадьбу главных героев. На площадке — множество народа из массовки. Шум, гам. И в какой-то момент она тихо попросила:

— Боря, а можно я эту сцену с тобой сидя сыграю? Стоять не могу.

— Конечно, Люба, о чем ты говоришь, — и тут я вдруг отчетливо понял, что она уходит...

Съемки первого блока завершились в июле 2006 года. В ноябре Любы не стало. Я узнал об этом, когда лежал в больнице. Известие настолько потрясло, что закурил прямо в палате. Помню, вошел дежурный врач и сказал: «Понимаю, что у вас горе, но хотя бы форточку откройте». Он не выгнал меня на улицу, а посочувствовал. О том, что умерла любимая актриса, в тот день узнала вся страна.

После ухода Любы продюсеры решили снять продолжение «Няни». Еще сорок серий к первым ста тридцати трем. Хотя в американской версии свадьба — это финал. Вместо мамы теперь на экране возник отец героини — Александр Филиппенко. С одной стороны, нам же лучше — была работа. И рейтинги, кстати, неплохие. Но лично я все равно считаю этот сезон лишним.

У истории с «Няней» было небольшое продолжение. Жигунов летом пригласил меня с семьей на море, у него домик в Гурзуфе. Поехал туда с женой и маленьким сыном. В первый день, когда мы отдохнули с дороги и перекусили, я предложил пройтись. «Не надо, тебя разорвут», — во второй раз предостерег Сережа. Он был прав. Ни шляпа, ни очки не спасли. Только мы вдвоем вышли на набережную, к нам потянулась толпа. Пришлось спасаться бегством. Слава богу, у Сережи свой отдельный выход к морю и кусочек пляжа. Там нас не беспокоили. А еще мы уплывали купаться подальше от берега на лодке.

С младшим сыном Глебом на праздновании моего семидесятилетия В. Бертов

В том отпуске у Жигунова родилась идея снять фильм, где все мы участвуем: Настя, Сережа, я и Оля Прокофьева. Наша четверка была тогда на пике популярности, и деньги на картину нашлись легко. Написали сценарий «Шекспиру и не снилось». Работать снова вместе было здорово, но по-моему, большого успеха фильм не снискал.

Зато после «Няни» меня стали приглашать на корпоративные праздники и вечеринки. Гонорары повысились, изменилось отношение как к артисту. Приятно, что сериал помнят до сих пор. Однажды на какой-то тусовке подошел киприот и признался в том, что обожает именно нашу версию. Ведь многие страны купили лицензию, и у них есть свои «Няни». А на Кипре любят и смотрят русскую. Американцы потом прислали нам рецензию, где анализируют проекты сразу нескольких стран. Русский очень хвалят.

Был в моей жизни и еще один звездный час. В прямом и переносном смысле. Если честно, я не фанат картины «Звездные войны». Просто не люблю этот жанр, мне бы лучше про людей. Но на озвучивание роли магистра Йоды выбрали именно меня. Звукорежиссером там была вдова Саши Демьяненко Людмила. Она-то мне и позвонила. Ей нравился мой голос, и она старалась привлечь меня к работе. Отбор был серьезным. Наши записи отправили на студию Lucasfilm. Пришел ответ, что меня утвердили.

Я люблю озвучивать. И фильмы, и анимацию. Только кажется, что за кадром работать несложно. На самом деле не каждый актер сможет. Тем более что американцев отличает большой профессионализм. Вот наглядный пример: однажды Люда вызвала на пробы для мультика, на экране появился огромный темнокожий полицейский, у него было свирепое выражение лица.

— Люда, а я-то тут при чем?! — развел я руками.

— У тебя голос низкий, подходит.

Что-то там проговорил, и запись отправили в США. Вскоре пришел ответ: «Мы благодарим за участие в пробах, голос прекрасный, бла-бла-бла... Но артисту не хватает массы тела». Представляете, они по звучанию на пленке определили мой рост и комплекцию. Удивительно.

Мне везло на звезд мирового кино. Я озвучивал картины «Джули и Джулия: Готовим счастье по рецепту» с моей любимой Мерил Стрип, «Астерикс и Обеликс», «Стильная штучка», «В поисках Немо» и даже оригинальный диснеевский мультфильм 1939 года «Белоснежка и семь гномов». Да и наших артистов приходилось. Замечательный грузинский актер Нодар Мгалоблишвили в сериале Дмитрия Светозарова «По имени Барон» говорит моим голосом.

Мне не обидно, что в титрах не пишут, кто кого озвучивал. Нравится сам процесс. Все знакомые удивляются, узнав, что я пел за Виталика Соломина в «Сильве» и за Игоря Дмитриева в «Летучей мыши». Причем Игорь Борисович мог бы спокойно справиться с партией директора тюрьмы сам, но почему-то отказался, попросил меня. Я тогда был очень молодым, Дмитриева боготворил — тут же судорожно бросился слушать записи артиста. Судя по всему, все получилось, раз зритель не догадывается о подмене.

Главное, что мы в жизни друг друга нашли. И все россказни о том, что жениться для закоренелого холостяка — это катастрофа, явно не про меня В. Бертов

К слову, в советские времена с самореализацией было проще. Даже если ты не попал в большое кино, было Ленинградское телевидение. Мы с коллегами заканчивали репетицию в театре в два часа и к трем неслись на студию. Там кипела жизнь, снимались фильмы и спектакли. Мне посчастливилось работать с такими профессионалами, как Владислав Стржельчик, Николай Трофимов, Наталья Тенякова.

А в родном Театре музыкальной комедии я прослужил с перерывами практически всю актерскую жизнь. Уходил в Театр имени Пушкина, где сыграл Полония в «Гамлете», работал в Театре комедии имени Акимова, когда главным режиссером был Дмитрий Астрахан. Но с Музкомедией связи не терял, часто появлялся там в спектаклях, потом вернулся.

Сейчас уже не работаю в репертуарном театре — играю антрепризные спектакли: «№ 13» с ребятами-москвичами, «Бобслей для взрослого мужчины» с юной партнершей Мирославой Карпович, есть еще пара комедий — «Клинический случай» и «Виновник торжества». Бывают у меня творческие вечера, на которых пою и немного читаю стихи. Сделал подборку из творений Игоря Губермана и Саши Черного, которых очень люблю. Преподаю в Санкт-Петербургском государственном институте культуры актерское мастерство. И считаю себя состоявшимся человеком.

Не так давно у меня был юбилей — семьдесят. Размышляя о жизни, ясно понял, что избавился от комплекса по поводу маленького роста. Об остальных достижениях пусть судят зрители. В одном я уверен: если бы был высоким дородным красавцем, вряд ли сыграл бы в театре Наполеона, а на экранах телевизоров люди не увидели бы смешного и трогательного дворецкого Константина. Я ниже жены на пять сантиметров, но это не мешает нам быть счастливыми. Счастье ведь не зависит от роста. И от возраста тоже. Оно внутри нас.

Статьи по теме:

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх