«За эти десять лет совместной жизни ничего не изменилось совершенно. И, мне кажется, это очень...
«За эти десять лет совместной жизни ничего не изменилось совершенно. И, мне кажется, это очень здорово. Это значит только одно: мы уже так ответственны друг за друга, что больше невозможно. Единственное, что после росписи появилось, — новое место в Петербурге, с которым связано счастливое воспоминание. Когда мы мимо загса проезжаем, говорим: «Вот, мы тут женились», — рассказывает Карина Разумовская.
— Карина, вы ведь начали сниматься в кино еще до школы?
— Да. До пятого класса довольно часто бывала на «Ленфильме». Как и всякому нормальному ребенку, мне «Ленфильм» показался абсолютно сказочным местом. Огромные съемочные павильоны, студия озвучания с экраном, как в кинотеатре. Чудесная страна! И сейчас студия вызывает у меня такие же эмоции. Хотя сделан ремонт и сигаретный дым больше не висит во всех коридорах, дух «Ленфильма» остался прежним… Я много озвучивала там на детской студии «Бармалей». Когда мне было лет десять или одиннадцать, я увидела руководителя этой студии — Ролана Быкова, он шел со своей женой Еленой Санаевой. Но это я сейчас так понимаю, а тогда они для меня были лисой Алисой и котом Базилио, абсолютно. Я совсем не отделяла тогда актеров от персонажей. И когда лиса Алиса посмотрела на мои красивые тапки, которые мне мама купила: подошва черная, резинки синие, и спросила: «Ой, а где вы такие тапки купили?» — меня это просто поразило! Оказывается, лиса Алиса — человек… Я тогда совсем наивным ребенком была, лет в десять-одиннадцать еще в куклы играла.
— А в какие?
— Тогда в ДЛТ (Дом ленинградской торговли, знаменитый универмаг. — Прим. ред.) появились Барби, и я стала о них мечтать. Они продавались за какие-то сумасшедшие деньги, которых тогда, конечно, ни у кого не было. И мы ездили в этот ДЛТ, как в музей, просто посмотреть. Но однажды папа на какой-то праздник купил мне Барби — это было прямо событие!
— Ваш отец был коком, ходил в долгие плавания. А вы у него на корабле бывали?
— Когда папа приходил из рейса, корабль еще несколько дней стоял пришвартованным в порту, экипаж продолжал еще что-то доделывать до отпуска. А папа ходил кормить команду, и я ходила вместе с ним на работу. В порту я обследовала все, что только можно, и на корабле тоже. От машинного отделения до верхней палубы. Еще на кораблях всегда был бассейн, но к прибытию в Петербург вода сливалась, бассейн накрывался сеткой, и вот по этой сетке я ползала. Столько было удовольствия!
— Отец наверняка рассказывал вам какие-то истории про дальние путешествия.
— Много чего. И про День Нептуна, и про то, какие красивые закаты на экваторе, все это папа рассказывал. Он был во многих экзотических странах. Что-то из поездок привозил. Несколько раз даже животных. Как-то привез попугая, но мы отдали его в зоопарк, потому что он сожрал у нас половину кухни. Однажды папа привез маленьких обезьянок. Но я их даже не видела — наверное, была у бабушки. А мама быстро сориентировалась и обезьянок тоже куда-то подальше отправила.
— Интересная у вас была жизнь…
— Да, да. Мы с папой и с мамой жили очень интересно. Летом всегда уезжали в поход с палатками — на озеро под Петербургом. Ловили рыбу, готовили на костре. Счастье! В детстве мне нравилось придумывать какие-то волшебные миры. Мы росли в 80-е — начало 90-х, когда ничего в стране не было, но зато у меня один за другим появлялись воображаемые замки. У нас во дворе была насыпная горка, с которой мы катались зимой на лыжах и на санках, и старый заброшенный корт никому уже стал не нужен — вот это и был как бы мой замок. Еще я лазала по крышам... Какие-то совершенно дворовые истории были у меня, я всегда вела себя как мальчишка.
— Счастливое детство на самом деле. Абсолютно свободное.
— Конечно. Современным детям этого, безусловно, не хватает. В первом классе я решила, что в песочнице должен быть фонтан. Вооружившись лопатой и ведром, я стала выкапывать из песочницы песок. Делала это несколько часов, пока какие-то люди не сказали родителям: «Успокойте своего ребенка, наконец». Я придумывала какие-то свои игры. В моем детстве не было пазлов, так я сама себе их придумала. Мы выписывали детский журнал, я разрезала страницу на множество кусочков, смешивала это, а потом собирала. Еще мне нравилось придумывать игры на свежем воздухе. После фильма «Тимур и его команда» я подрядила подружек, и мы ходили и спасали все, что можно спасти. Какие-то пожары ботинками тушили, за что, естественно, потом получали от родителей за сожженные подошвы.
— И что, кого-то вы действительно спасли?
— Птенца какого-то спасли. Я его притащила прямо в сброшенном гнезде, и мама разрешила оставить его у нас. Мы с ней его выхаживали… Потом мы со взрослыми еще вытащили котят из шахты лифта. А куда их девать? Ну, устроила им за лифтом, в узком пространстве между окном и шахтой, дом. Выхаживала их, пока они не выросли и не стали самостоятельными. Соседи меня ненавидели, потому что из-за лифта все время раздавалось кошачье мяуканье.
— Вы ведь в детстве жили не в центре города?
— С первого по пятый класс я жила с родителями на севере Петербурга в спальном районе, там было где разгуляться. Но в центре я бывала практически каждый день. Мой Петербург — это, безусловно, набережная Лейтенанта Шмидта на Васильевском острове, там, в помещении храма Успения Пресвятой Богородицы, приспособленном в советское время под спортзал, я занималась фигурным катанием. Один раз в день мы с мамой ездили на этот каток через весь город на автобусе. Иногда нарушали спортивный режим: заходили в пышечную возле автобусной остановки у метро «Балтийская». Это было прекрасно!
— Когда вам исполнилось 14 лет, у вас появился еще один адрес, куда надо было регулярно ездить, — университетский театр. Как вы туда попали, туда же не брали людей моложе двадцати лет!
— Я просто пришла туда с подружкой, и мы сказали: «Хотим к вам». После чего нас взяли. Там действительно занимались люди совсем взрослые, не знаю уж, почему педагоги сделали для нас исключение. Театр находился на Галерной улице. Я ее тоже очень люблю, там фантастически красивые дворы и Новая Голландия буквально через Адмиралтейский канал. И сама Галерная, конечно, безумно красивая улица. Как приключение воспринималась просто поездка туда, то, что мы ездим одни. А ведь добираться было не так-то просто, метро там рядом нет. Три раза в неделю после уроков мы ехали до Гостиного Двора и потом еще двадцать минут шли пешком, с шести или с семи вечера часа три занимались. Заканчивали часов в десять. На улицу выходишь — темнота…
Но я тогда для себя открыла какие-то новые места. Например, Конногвардейский бульвар, он идет от площади Труда до Исаакиевской площади, очень красивое место, особенно осенью. Не знаю, правда ли, что Александр Сергеевич там гулял. Если честно, я в этом не уверена, но эти места для меня почему-то ассоциируются с Пушкиным.
— А потом маршрут снова изменился, вы поступили в театральный институт на Моховой.
— Да. Первые два курса я почему-то ездила туда до станции метро «Гостиный Двор» и оттуда шла довольно долго пешком, потому что Моховая тоже находится в отдалении от всех станций метро. Первые два года я ходила по Малой Садовой улице. После разрухи 90-х ее восстанавливали. А возле театра Акимова даже сделали какую-то удивительную подогреваемую мостовую, которая никогда не покрывается льдом, установили там фонтан с шаром, и это была такая достопримечательность. А во дворах появились даже какие-то скульптуры, первый стрит-арт. Мне казалось, что я нахожусь в центре мира, в центре жизни.
Потом я стала добираться в институт то от «Владимирской», то от «Сенной...». Это места Достоевского, и я шла пешком или ехала на трамвае по совсем другому городу… Потом в моей жизни появился БДТ, и Владимирская, Достоевская и Сенная стали родными местами навсегда. Этот театр — мой второй дом. Я служу в БДТ уже 15-й сезон. У меня там в гримерке есть даже халат и тапочки.
— Несколько лет назад я делала интервью с Алисой Фрейндлих, и она рассказывала, что, когда трагически ушел Товстоногов, у всех был шок, неожиданная большая потеря, и в театре даже устраивались спиритические сеансы, вызывали дух Товстоногова. Есть легенда, что дух Товстоногова до сих пор живет в театре. Вы как-то его ощущаете?
— У нас в репетиционном зале висит его огромный портрет — удивительное фото, которое, как мне кажется, меняет настроение в зависимости от ситуации. Он всегда очень странно смотрит на тебя. Когда что-то не получается, мне кажется, в его глазах я читаю: «Ну ладно, все будет хорошо». А когда какой-то конфликт, мне кажется, что он говорит: «Перестаньте, хватит…» Репетиционный зал находится ровно над сценой, выше этажом, по размерам абсолютно такой же, как сцена. И конечно, там определенная атмосфера. Честно скажу, вечером одной там не очень... У меня бывали какие-то случаи, ощущения, что кто-то в зале есть, кроме тебя. Или вдруг задник колышется странно, как будто за ним кто-то пробежал. Может быть, это просто ветер, но фантазии, конечно, рисуют совершенно другое…
— Петербург для многих город таинственный, а еще депрессивный, тяжелый…
— Я не считаю Петербург депрессивным. Для меня это город солнца. В Петербурге много прекрасных мест. Фонтанка для меня место радости всегда. Когда мы с мужем гуляем, обязательно едем в центр.
— Вы встретили своего будущего мужа еще в школе, а поженились только этим летом. Знаю, свадьба была необычная — вы были только вдвоем, одеты в джинсы, кожаные куртки и белые майки. Абсолютная камерность…
— Мы выбрали загс в непафосном месте — на Московском проспекте, похожем на Москву своим сталинским ампиром. Нам не хотелось Дворцов бракосочетания, шумихи и вот этого всего. Мы просто пришли в загс к 11 утра, никого, кроме нас, там не было. С утра пошел дождь, хотя накануне было солнце и на следующий день тоже солнце. Мы заехали по пути выпить кофе в нашей привычной кофейне, куда всегда заезжаем. Приехали, нас встретила женщина у входа, проводила в зал. Все время надрывался телефон, потому что Егору звонили по работе. Девушка, оформлявшая документы, уже смотрела на нас с укором, говорила: «Можно хотя бы послушать, что я вам скажу!» И она как-то от души нам сказала напутственные слова, не заученным текстом «дорогие брачующиеся»… В этот момент по радио играл Стинг. Потом мы, уже мужем и женой, поехали позавтракать, выпили праздничный фреш. И разъехались по своим делам, а вечером поужинали в прекрасном грузинском ресторане. Все было очень просто. Мы делали то, что любим делать каждый день.
— Ваши отношения после загса как-то изменились?
— Честно говоря, нет. За эти десять лет совместной жизни ничего не изменилось совершенно. И, мне кажется, это очень здорово. Это значит только одно: мы уже так ответственны друг за друга, что больше невозможно. Единственное, что после росписи появилось, — новое место в Петербурге, с которым связано счастливое воспоминание. Когда мы мимо загса проезжаем, говорим: «Вот, мы тут женились». Хорошее место.
— Карина, а это правда, что много лет каждый день вы бегаете в одном и том же парке по утрам? Наверное, после выхода «Мажора» это труднее, вы ведь стали мегапопулярной…
— В парке утром меня практически никто не трогает. Но потом, бывает, люди пишут: «Видели вас сегодня на пробежке, но решили не подходить». Все-таки, я думаю, большинство петербуржцев понимают, что не стоит посягать на личное пространство. Хотя бывают разные случаи. Мне однажды в магазине кассир сказала: «Слушайте, на экране-то вы гораздо старше, а в жизни ничего, молодая». Я не знала, что ответить. Это издержки профессии, все считают, что если ты живешь у них в телевизоре, то тебе можно сказать что угодно.
— Но знаете, кассирша ведь права, вы удивительно юно выглядите…
— Иногда это дает странный эффект. Ко мне, бывает, клеятся 16-летние подростки. Я теряюсь и ощущаю, как будто мне 13 лет. При этом думаю: «Он бы мог быть моим сыном, если бы я родила в 19 лет». Просто у меня такая генетика. Мама прекрасно выглядит. Никто не верит, что она не моя старшая сестра. К счастью, это и мне передалось. Я на самом деле очень рада, когда на экране удается выглядеть хотя бы на свой возраст. Бывает, меня приглашают на кастинги на роли каких-то женщин, которым 35—40, я прихожу, а мне говорят: «Простите, Карина, сколько вам лет?!» — «Тридцать пять». — «А выглядите вы как-то совсем не на свой возраст…» Я говорю: «Подождите-подождите! А как же магия грима, магия света в кино?» Мне уже давно неинтересно играть 16-летних девочек.
— В новом «Мажоре» ваша героиня беременна, ей уже явно не шестнадцать. Она могла бы взрослеть и взрослеть, но, судя по последней серии этого сезона, продолжения не будет?
— В последнем кадре последней серии наших с Пашей героев убивают. Это так красиво снято! Мы вдвоем умираем, как в «Ромео и Джульетте», абсолютно шекспировский финал. Думаю, да, на этом все и кончится и четвертого сезона не будет, если создатели сериала не придумают какую-то мегареинкарнацию, конечно. Вообще, это нетипично для российского кинематографа, когда главных героев убивают в конце. На моей памяти так было только с комиссаром Каттани в итальянском «Спруте», но это не российский кинематограф. А в нашем кино обычно все живут долго и счастливо… Если честно, я со страхом ждала последней серии 15 ноября. Понимала, какие эмоции выльются в нашу сторону и что зрители будут бунтовать. Будто это мы сами писали сценарий. Но что поделаешь, у зрителей случилось потрясение.
— Карина, скажите, а что ждет ваших зрителей кроме «Мажора»?
— Есть несколько отснятых проектов, выхода которых я жду. Называть их я пока не буду. Это пара сериалов и один полный метр. В данный момент нигде не снимаюсь, читаю сценарии, и пока, к сожалению, ничего интересного. Жду чего-то стоящего. Но театральная жизнь кипит. Мы выпустили два эпизода первого театрального сериала «Три толстяка». Режиссер Андрей Могучий. Вероятно, будет и третий эпизод. Конечно, фантазия Андрея Анатольевича — это что-то невообразимое. Подобного зрители в Петербурге точно не видели. На сцене огромное количество людей, спецэффектов, настоящий канатоходец балансирует над зрительным залом. Как сказал мой младший брат Сережа, это круче, чем китайский цирк.
Статьи по теме:
Свежие комментарии