Анна Плетнева: «Я стояла на коленях и умоляла дочь остаться»

«Я пыталась ее удержать. Когда твой ребенок хочет уйти ночью из дома в непонятном направлении,...

«Я пыталась ее удержать. Когда твой ребенок хочет уйти ночью из дома в непонятном направлении, сделаешь все что угодно. Со стороны Вари это была чистая манипуляция. Один раз в Вене, после очередного спора, я искала ее целый день по всему городу, и это был самый страшный день в моей жизни», — рассказывает певица Анна Плетнева.

— Анна, вы никогда не показывали своих детей общественности. А тут дочь сняли в своем клипе… Что-то поменялось в вашей жизни?

— Да, на фотосессии я никогда детей не брала. И не стала бы этого делать и дальше, но так сложились обстоятельства. Можно сказать, что я нашла неординарное решение, чтобы помириться со старшей дочерью. У нас с Варей очень непростые отношения, особенно в последние два года. Мы перестали друг друга понимать. Варя — подросток, она требовала много свободы, делала все, что хотела. Но не всегда то, что она хотела, было безопасно. Я просто стремилась защитить дочь, оградить от вещей, которые причинили бы ей боль. Но разве это объяснишь 14-летней девочке? Мы ссорились по любому поводу. Просто цеплялись к словам, доказывая каждая свою правоту. И это все перерастало в адские скандалы. И плакали, и кричали, даже до драк доходило. 

Мы словно превращались в зверей. Варя очень импульсивный ребенок: если она понимала, что криками ничего не добьется, — убегала. И ей было не важно, в какой стране мы в данный момент находимся, в каком городе, день или ночь сейчас, зима или лето. Дочь просто открывала дверь и уходила. Конечно, я пыталась ее удержать. Когда твой ребенок хочет уйти ночью из дома в непонятном направлении, сделаешь все что угодно. Со стороны Вари это была чистая манипуляция. Один раз в Вене, после очередного спора, я искала ее целый день по всему городу, и это был самый страшный день в моей жизни. В какой-то момент я поняла, что мне ничего не остается, кроме того, чтобы сказать ей: «Убегаешь? Беги». Варя пошла, а я сидела дома вся в слезах, силой удерживая себя в кресле. В результате через три часа дочка вернулась домой. Это был очень сложный воспитательный момент и для меня, и для нее. Хорошо, что это уже в прошлом и мы все-таки смогли понять друг друга, наладить отношения.

— Съемки в клипе как-то помогли?

— Я долго искала пути решения. Не могла ничего делать, спать и есть. Не могла жить! Мне хотелось одного — наладить отношения с Варей. Когда записывала в студии песню «Воскресный ангел», я очень четко увидела картинку клипа: подросток, которому на самом деле нужна только любовь, отдаляется ото всех, бежит куда-то сломя голову, не думая о последствиях. После того как песня была написана, я предложила Варе сниматься, она сразу же согласилась. Съемки проходили в Париже. Варя была уверена, что это будет просто и прикольно: нарядиться, накраситься, покрасоваться перед камерой — и клип готов. Но на деле, конечно, все оказалось не так. Наконец я смогла показать Варе, что концерты, поклонники и цветы — это только часть моей профессии, а другая ее сторона — непомерные нагрузки, недосыпы, усталость. 

Дочь наконец поняла и услышала меня. Она увидела, как я выкладываюсь на все сто процентов во время съемок, как я горю своим делом. А я, в свою очередь, поняла ее. Ведь до поездки в Париж я была уверена, что Варя еще совсем ребенок, капризный и избалованный. Мне казалось, что она совершенно безответственная и легкомысленная. И лишь на съемочной площадке я разглядела в ней совсем другого человека. Я наконец увидела сильную, самостоятельную, умную девушку. Двадцать четыре часа непрерывных съемок расставили все на свои места. Я перестала за нее бояться, переживать. Из Москвы мы улетали, не разговаривая друг с другом, а через сутки вернулись лучшими подругами. Теперь я точно знаю, что, если найти к проблеме нестандартный подход, произойдет волшебство. У нас сейчас прекрасные отношения. Уже год Варя учится во Франции, обучение идет полностью на французском языке. Дочка хочет стать врачом. С детства любила проводить всякие опыты, ей легко давались математика и химия. Уверена, с такими данными и с сильным характером она добьется многого.

— Может, учеба вдали от дома сама по себе помогла вам наладить отношения и дело именно в этом?

— Нет! Мы сначала помирились, поняли друг друга, простили все обиды, а уже потом она уехала во Францию. Я поняла, что дочери надо дать свободу. Она давно хотела жить самостоятельной жизнью. Но я ей не доверяла и никуда, конечно, не отпускала. А увидев, какая Варя уже взрослая и рассудительная, я изменила свое отношение к этой идее. И все же расставаться было очень трудно. Помню, вечером, накануне вылета, я устроила настоящую истерику. Это было, конечно, непедагогично с моей стороны. Я должна была держать себя в руках. Но я ходила вокруг Вари и причитала: «Давай ты не поедешь? Семья должна быть вместе. Жизнь скоротечна, родным людям лучше находиться рядом». У Вари был такой диссонанс: билеты куплены, обу­чение оплачено, ее ждут, а тут мама, в слезах, на коленях, умоляет не покидать родной дом. Тогда я себя просто не контролировала. Но мы все сделали правильно. И волноваться не из-за чего: у Вари там все строго, за ней круглосуточно присматривают, у них дисциплина как в армии. И ей все очень нравится.

— А как младшие дети реагировали на все происходящее? Сначала на ваши ссоры с Варей, потом на примирение?

— Кириллу всего девять лет, он всегда держался в стороне. А вот Маруся, сейчас ей тринадцать, переживала. Она видела, как после очередной нашей ссоры с Варей я плохо себя чувствовала, у меня поднималось давление. Я бледнела, ложилась на диван и не могла встать. Несколько раз мне вызывали «скорую», откачивали. Я очень эмоционально реагирую на все. И ссоры с дочерью нанесли сильный удар по моему организму. Я ведь в прошлом году две недели лежала в больнице, лечила воспаление легких. У меня никогда ничего подобного не было. Иммунитет упал на фоне постоянных стрессов. И Маруся все это видела, она жалеет меня и старается лишний раз не тревожить. Говорят же, что средние дети — самые добрые и послушные. Но им и труднее. Маруся мне говорит: «Я как прослойка в гамбургере. Сверху — Варя, снизу — Кирилл». Однажды мы поехали в горы все вместе, и у Маруси пошла кровь из носа. Остановить не удалось. Помню, мы все сразу засуетились вокруг нее. Дней десять у нее периодически шла из носа кровь. Я испугалась, стала ездить с ней по клиникам. В результате оказалось, что Маруся сама расковыривала себе нос до крови, чтобы я уделила ей внимание.

— Ей, наверное, тоже хотелось бы сняться в клипе?

— Конечно! Тем более что у Маруси очень хорошие вокальные данные, она настоящая певица. Надеюсь, когда-нибудь мы с ней споем дуэтом. Но пока мне пришлось дочери объяснить, почему снималась Варя, а не она. Марусе еще рано, она ребенок. Я серьезно отношусь к эзотерике, верю, что отрицательная энергетика, зависть опасны. И мы с Марусей договорились, что через пару лет я ее тоже покажу общественности. Если она сама не передумает. (Улыбается.)

— Анна, а вы какой были в возрасте пятнадцати лет? С мамой конфликтовали?

— Нет, мы с мамой вообще не ссорились. Мама меня просто любила, не ругала за проступки и разрешала все. Свободу, о которой так мечтала Варя, я получала с лихвой. Но только сейчас я понимаю, как это было опрометчиво со стороны родителей. Я ведь попадала в страшные истории. Не знаю, как мама с папой меня отпускали в пятнадцать лет на ночные дискотеки… Да я их и не спрашивала, просто уходила. Надевала короткую юбку, капроновые колготки, выходила в мороз на улицу, без денег. Мы с подружками ловили машину, чтобы нас подвезли в четыре утра. Могло случиться все что угодно: нас могли украсть, изнасиловать, изувечить! Уверена, что родители волновались за меня, просто ничего мне не говорили. И, слава богу, все закончилось благополучно: я жива и здорова. Но я бы не хотела, чтобы мои дети рисковали так, как рисковала я.

— Вы с мамой на эту тему не говорили?

— Нет. Зачем? Мама такая, и все тут. Она меня любит безусловно. Домашнюю вседозволенность мне компенсировала балетная дисциплина. Я ведь с пяти лет профессионально танцевала в балетном ансамбле «Останкино». Там я научилась упорно работать, добиваться поставленной цели. И когда не стало папы, а мама оказалась без работы, я превратилась в единственного кормильца. Мне было 19 лет. В тот же год я начала петь в группе «Лицей», а затем поступила в институт. Так и началась моя взрослая жизнь. Мама же поддерживала меня тем, что говорила: «Анечка, ты все делаешь правильно». Никакого осуждения, никакой критики с ее стороны никогда не было. Это здорово, когда есть человек, который всегда за тебя горой, даже если ты не прав. Но я не такая, я по-другому воспитываю своих детей. Не люблю надолго оставлять их с бабушкой, потому что с ней они за три дня распускаются. Моя мама закармливает детей сладостями, не заставляет ничего делать, даже уроки. Когда-то мама ничего дурного не видела в том, чтобы за меня сделать «домашку». А в результате у меня были крупные пробелы в знаниях, которые я со временем с трудом восполняла.

— Все это не помешало вам сделать прекрасную карьеру. Хотя маме троих детей это и непросто. Признайтесь: бывали ли моменты, когда хотелось все бросить и быть только с детьми?

— Никогда такого не было! Я знала, что реализация в профессии сделает меня счастливой. А что может быть лучше счастливой мамы? Дети знают главное: мама занимается любимым делом. Когда я прихожу после концерта с кучей цветов, у меня горят глаза, дети ловят эту волну, им нравятся такие моменты. Хотя, когда они были маленькими, мне очень тяжело было уезжать вечером на работу: малыши меня не отпускали, держали своими маленькими ручками, плакали. Мое сердце разрывалось. Бывало, я дожидалась, когда они уснут, и тихо выскальзывала из дома. Или их кто-то отвлекал, а я на цыпочках выходила за дверь. Но со временем я стала грамотно распределять время. И даже если уезжаю, то не больше чем на три дня. Мне важно, чтобы мои собственные дети гордились мною. Они знакомят меня со своими друзьями и говорят: «Посмотрите, это наша мама». Уверена, если бы я бросила карьеру и стала домохозяйкой, им бы было со мной скучно.

— А муж не хотел, чтобы вы сидели дома?

— Мы с ним познакомились, когда я уже была артисткой. Он знал, на ком женится. Мы проговорили все «на берегу»: никто меня не трогает, я продолжаю заниматься тем, что люблю. И он свое слово сдержал. Думаю, именно благодаря его поддержке у меня все получилось. Зато я стараюсь любую свободную минуту провести с семьей, найти время для важных разговоров, подарить близким как можно больше своей энергии и любви.

— О четвертом ребенке не думали?

— Думаю и мечтаю еще об одном ребенке. Я открыта, я готова. И не потому, что я соскучилась по запаху младенца и всей этой мимимишности, а потому, что рождение ребенка — настоящее чудо! Я еще молодая женщина, почему бы снова не испытать радости материнства?! Да и дети не против еще одного члена семьи, иногда заводят такие разговоры. Они большие, ревности уже не должно быть.

— Недавно вы переехали в новый дом. Комната для еще одного члена семьи там предусмотрена?

— Конечно! Места хватит всем!

— Правда, что вы строили дом целых семь лет?

— Да. Изначально мы задумывали деревянный дом в стиле кантри, но потом поняли, что хотим что-то фундаментальное, на века, чтобы здесь жили наши дети и росли внуки. За эти годы наши вкусы поменялись, дети выросли. Начинали с одной задумки, а закончили совсем по-другому. Если бы я начинала стройку сейчас, то придерживалась бы стиля минимализм. Но зато наш дом отражает характеры хозяев: в нем нет единого выдержанного стиля, потому что мы все время в движении и любим разнообразие. До того как дети выросли и предоставили все это нам, они были очень увлечены процессом: сами выбирали себе в комнаты обои, мебель. Сын где-то увидел кровать в форме гамбургера и попросил найти такую. И я отыскала людей, которые воплотили этот проект в жизнь, — получилась огромная кровать, с простыней в виде листа салата, одеялом-сыром и матрасом-котлетой. Мне безумно нравится!

— Неожиданные решения, видимо, это ваш стиль. И в работе тоже. Вот вроде бы вы покинули «Винтаж» несколько лет назад, а сейчас снова солистка этой группы. Что про­изошло?

— Да, своими действиями мы всех запутали. Но на самом деле все просто: группе «Винтаж» исполнилось десять лет, и мы поняли, что нужны перемены. Зашли в творческий тупик, из которого не могли выбраться. Решили, что Анна Плетнева и группа теперь должны идти разными дорогами. Набрали других солисток в «Винтаж», они стали гастролировать, но люди не приняли их, все хотели видеть меня. Разделить меня и «Винтаж» оказалось невозможно. А потом начались наши с Алексеем Романовым претензии друг к другу. Десять лет мы все делали вместе: нашли наше особое «винтажное» звучание, писали песни, снимали клипы, креативили… Но у Леши появились какие-то свои проекты, и я понимала, что это очень влияет на нашу совместную деятельность. 

Еще мы по-разному видели будущее нашей группы. Много спорили, придирались друг к другу, каждый тянул одеяло на себя. И тогда я сказала: «Если не будет по-моему, тогда расходимся!» Вообще-то я блефовала и совершенно не хотела ставить точку и разрывать наши отношения с Алексеем. Но, к моему удивлению, он ответил: «Давай, расходимся!» Никто не хотел уступать, все же гордые и независимые. Все, что происходило с нами, было похоже на семейный кризис, будто супруги, прожившие десять лет в браке, накопили претензии и обиды друг к другу. Мы оба устали, и нам был необходим перерыв. Целый год мы не общались, каждый занимался своим делом.

— Сложно было?

— Очень сложно. Это был настоящий развод, жесткий и тяжелый, с дележом имущества и «детей». Я осталась одна с нашим «ребенком» — группой «Винтаж», новыми солистками. То есть, как это часто бывает при разводах, дети остались с матерью. А звукозаписывающая студия отошла Леше. Конечно, я очень сильно переживала по этому поводу. Ведь мы провели вместе десять замечательных лет, и я благодарна ему за это время, за наши совместные победы. Вряд ли моя творческая судьба сложилась бы удачно, если бы рядом не было такого верного друга, как Леша.

— За этот год вы даже не созванивались?

— Нет! Мы в буквальном смысле разорвали отношения. И я весь год не видела свою крестницу — дочь Алексея. Моя душа болела. За это время я научилась рассчитывать только на себя, продумывать все до мелочей, сделала новую звукозаписывающую студию. И самое главное, стала сочинять песни. До этого у меня был комплекс: мне казалось, что мои песни никому не понравятся, их не примут. Еще в группе «Лицей» мы — три молодые девушки — претендовали на то, чтобы самим сочинять. Были у нас такие амбиции. Все время ныли, все время заводили с продюсерами об этом разговор. И однажды Алексей Макаревич предоставил нам эту возможность. Помню, мы сидели с девочками, и каждая сочиняла свою музыку, слова… И вот концерт в парке Горького. Мы спели наши старые, уже всем полюбившиеся песни, а потом стали исполнять ту, которую написала я. Люди ее не приняли, начали свистеть, некоторые уходили. Конечно, я расстроилась. Сейчас-то понимаю, что устроить премьеру новой песни на концерте — это провал. Сначала ее должны услышать по радио, узнать... В общем, с тех пор я долго писала песни так, чтобы об этом никто не знал. Блокнотик со своими стихами прятала. А после нашего раскола с Алексеем Романовым решила попробовать… И у меня получилось.

— Как же вы с ним все-таки помирились?

— Я не выдержала и позвонила Алексею перед Новым годом, предложила встретиться. Даже и не думала про воссоединение, просто хотела обнять его, узнать, как у него дела. Мы встретились, обнялись, проплакали пять часов, обо всем поговорили и решили, что снова будем работать вместе. Потому что вместе лучше. И все встало на свои места. Словно часть моей души снова со мной. У нас еще никогда не было такого безумного желания работать.

— Вот теперь я понимаю, почему вы всегда говорите, что вы очень счастливая женщина…

— Да, я абсолютно счастлива. У меня есть очень простая формула: я хочу быть счастливой — и я буду счастливой.

Статьи по теме:

• ВИДЕО: Анна Плетнева вернулась в «Винтаж»