Автобиографическая книга «Жизнь на форсаже» вышла уже после смерти папы. Прочитала ее и поразилась: там не было ни единого слова о маме и обо мне. Кто родил ему единственную дочь? Как я появилась на свет? Все старательно стерто, будто ластиком...
В «Википедии» я упомянута одной скупой строчкой: «От первого фактического брака есть дочь Нина». По официальной версии, Валерий Приемыхов был женат на Ольге Машной, его последней супругой стала Любовь Шутова. Но насколько знаю, у папы имелось по крайней мере еще три жены: первая, фактическая и фиктивная. Количество штампов проследить трудно — паспорта менялись.
Так называемый фактический брак (слово-то какое!) был у отца с Ларисой Марченко, моей мамой. Официально они не расписывались, хотя довольно долго прожили вместе. До школы своей семьей я считала дедушку с бабушкой, которую одно время даже называла мамой. И при этом очень комфортно себя чувствовала — воскресные родители представляли собой дедов морозов, закидывавших подарками.
Только когда мне исполнилось лет десять или двенадцать, я начала задавать вопросы. Но прямого ответа от матери с отцом так и не получила. Видимо, между ними произошло такое, что открывать они не хотели.
— Почему вы разошлись? — приставала к маме.
Она отнекивалась:
— Всего сказать тебе не могу...
А бабушка, опустив глаза, мелодраматично говорила: «Это умрет вместе со мной...» Правда, тут же начинала на чем свет стоит ругать Приемыхова.
Папину версию я пыталась вытянуть, пустив в ход запрещенный прием:
— Бабушка говорит, что ты, сволочь такая, меня бросил и не заботился! Это правда?
Отец реагировал очень нервно:
— Они все врут! Я тебя никогда не оставлял. Алименты платил, звонил. Все было не так! Но КАК — рассказать не могу...
— Здрасте! Они врут, ты не говоришь. И что мне думать?
Даже повзрослев, не могла успокоиться. Но каждый раз получала уклончивые ответы.
— Пап, скажи, а почему мы в детстве так редко встречались?
— Был сложный период отношений с мамой, я не хотел с ней общаться. А получалось так, что при свидании с тобой неизбежно пересекался с ней.
— Понятно... Вы между собой разбирались, я-то тут при чем?
— Если бы ты была пацаном, все тебе рассказал бы. Но с женщиной тяжело это обсуждать.
Видимо, у каждого из родителей была своя правда. А потом они умерли, и их тайна так и осталась нераскрытой. Я опрашивала маминых подруг, папиных родственников — у всех разные версии. Кто-то винил некую женщину, а кто-то утверждал, что отец очень обиделся на маму. Интересно, за что?
Автобиографическая книга «Жизнь на форсаже» вышла уже после смерти папы. Я прочитала ее и поразилась: там не было ни единого слова о маме и обо мне. Кто родил ему единственную дочь? Как я появилась на свет? Все старательно стерто, будто ластиком...
Перелистывая страницы, я сделала открытие, поразившее меня. Оказывается, до определенного этапа отец воспринимал любовь только через литературные каноны, где женщина — нечто возвышенное, а мужчина — рыцарь. На этом фоне особенно зацепила одна таинственная фраза: «В тридцать пять лет произошло трагическое для меня открытие — оказывается, женщина способна на дурные поступки. Это потрясло. Всегда казалось, что женщина выше, лучше мужчины».
Именно в этом возрасте папа резко разорвал отношения с мамой, причем сделал это шокирующе грубо. Все случилось внезапно. Я жила у бабушки в Питере, отец с матерью в столице. Летом мама поехала проведать родителей и дочь. А через неделю из Москвы пришли ее и мои вещи, папа даже игрушки прислал. Ни записки, ни письма, ни звонка. Уже много лет спустя спрашивала:
— Папа, почему?! Это же некрасиво!
Он взвивался:
— Все было не так! Это тебе мама с бабушкой мозги пудрят.
— Но это же было?
— Было. Но не ТАК!
Только сейчас начинаю понимать отца. Жаль, что многое не успела с ним обсудить. Папа был мечтателем, словно сошедшим со страниц Достоевского. Картинка в воображении у него рисовалась следующая: патриархальная традиционная семья, много детей, верная жена в скромном платочке... Примерно как у его родителей. Но она совершенно не совпадала с реальностью.
Папин отец, Михаил Иванович Приемыхов, был одним из тех, кто по призыву партии к комсомолу поехал на Дальний Восток строить дороги, осваивать нетронутый край. Там женился на тихой и болезненной девушке Нине, работавшей в детском садике. Дед был железнодорожником, потом пошел в леспромхоз. Жили они в тайге на заимке. После того как мать положили в больницу, отец, уходя из дома, клал шестилетнему Валере под подушку ружье на случай, если придет медведь.
Когда папа, уже достаточно известный актер и режиссер, появился в Благовещенске, его узнавали старые знакомые, а дед сокрушался: «Ну зачем ты от нас уехал? Был бы сейчас директором спичечной фабрики, сидели бы по вечерам все вместе, чаи гоняли». А Приемыхов только из-за границы вернулся. Какая фабрика? Какие чаи?
Ушли родители отца в один год. Сначала бабушка, потом дедушка. Значит, не могли друг без друга. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» — так рисовал картину своего семейного будущего сам папа.
Но вся его судьба — это несбывшиеся мечты. Например, в юности он хотел связать свою жизнь с авиацией и даже думал сделать наколку — аэроплан, а под ним надпись: «Буду летчиком». Но то ли денег не хватило, то ли не успел — татуировка так и не появилась. И слава богу! Первым институтом, куда отец поступал, был Казанский авиационный, где он срезался на тригонометрии. Когда выходил из аудитории, кто-то за спиной сказал насмешливо: «Они с Дальнего Востока все тупые!» Этот эпизод повлиял на него очень сильно. Позже Приемыхов всегда пытался что-то всем доказать...
Провалив экзамены, папа устроился токарем на закрытое предприятие. До первой зарплаты целый месяц жил, воруя у соседа яблоки. Однажды за компанию пошел в народную актерскую студию, и его приняли. Там, как он, смеясь, вспоминал, «выучил наизусть «Гамлета»: слушал пьесу каждый день от начала до конца, пребывая на сцене в «роли» статуи во дворце Клавдия.
С первой женой Эллой отец познакомился в Дальневосточном институте искусств, куда поступил вопреки желанию деда. Тот был категорически против актерства: «Только через мой труп! Ты будешь инженером!» Что уж говорить о реакции Михаила Ивановича на брак, ведь папе и его жене было лет по девятнадцать. Совсем дети.
Свой поход в ЗАГС они долго скрывали, встречались тайком. Отец писал: «Она взяла меня за шиворот и женила на себе». За Эллой, первой красавицей института, ухаживали даже преподаватели. «Ревновал я свою жену страшно, — вспоминал папа. — Однажды увидел Эллу с молодым педагогом на улице, они шли по другой стороне. Как лось рванул через дорогу и с ходу так долбанул этого Эрлена, что у него очки свалились. Элла закричала: «Не убивай его!» Меня еле оттащили, Элле тоже досталось. Педагог потом извинялся, клялся, что у них ничего не было, он не знал, что она замужем. Мы с ней не были готовы к семейной жизни, хотя как-то прожили четыре года».
На этом рассказ о первой жене деликатно обрывается. А на самом деле их история закончилась трагикомически и отец в ее финале совсем не выглядел героем. Супруги вместе поехали в Москву на «актерский базар», где театры набирали труппы. Папа получил какое-то приглашение и скрыл это. Отправились на вокзал, купили обратные билеты. Посадив Эллу на поезд, отец сказал: «Сейчас, только за пивом сбегаю». Ушел и не вернулся, попросту удрал. Больше они не встречались.
Но папа не собирался окончательно связывать свою жизнь с актерской профессией — просто ухватился за возможность остаться в столице. В детстве (еще до летчика) он мечтал стать писателем. В шестом классе рассказ Валеры Приемыхова даже опубликовали в местной газете. У него была какая-то сумасшедшая страсть к книгам. Мороз сорок градусов, а мальчишка брал ружье и километра три-четыре шел по тайге в библиотеку. И потом под одеялом с фонариком читал Майн Рида, Жюля Верна, Диккенса. Из-за этого очень рано испортил зрение, начал носить очки.
Оказавшись в Москве, папа сдал экзамены в два вуза: во ВГИК на сценарный факультет и в Литературный институт. Выбрал ВГИК. Он представлял, как сидит за письменным столом в белых штанах и пишет что-то гениальное. Его сценарий, естественно, принят на ура — «Я знаменит и богат!»
Но жизнь внесла суровые коррективы. Лет десять он маялся без собственного жилья. По словам папиной двоюродной сестры Риммы, чтобы получить московскую прописку, фиктивно женился. Вначале поселился в общежитии, работал кочегаром, потом дворником при библиотеке. Обитать в крошечной дворницкой было счастьем. Какое-то время снимал комнату в квартире на Малой Бронной. Там в окружении антиквариата жила дивная бабуля, боготворившая своего постояльца: «Валерочка, Валерочка...»
Конечно, крутились студенческие романы. Он был свободен, хотя и с фиктивной отметкой в паспорте. Папа иногда вспоминал: «Была у меня одна такая, у нее отец — чуть ли не замминистра. И она симпатичная, и меня любила. И чего же я на ней не женился? Жил бы как король в огурцах!»
Институт он окончил поздно — в тридцать один год. Кинематограф не ждал с распростертыми объятиями, как ему представлялось. Приходилось дорабатывать чужие неудачные сценарии.
В 1979-м папа приехал в Питер. В кино сниматься стал случайно, благодаря Динаре Асановой. Она убеждала: если хочешь стать знаменитым сценаристом или писателем, нужно, чтобы люди узнавали тебя в лицо. Как талантливый режиссер Асанова разглядела в Приемыхове тот типаж, что нравится женщинам: настоящий мужик, молчаливый, с многозначительным взглядом.
В ее картине «Жена ушла» должны были играть Высоцкий с Мариной Влади, но им не разрешили, тогда взяли папу с Леной Соловей. Он казался «мальчиком с улицы», на съемочной площадке страшно зажимался рядом с «великими» — Соловей-то уже звезда! А тут еще Асанова в сцене ссоры героев говорит: «Да ударь ты ее по лицу-то по-настоящему!» Поначалу папа трусил, а потом роль пошла.
Там, на «Ленфильме», он и встретился с мамой. Лариса Марченко окончила Вагановское училище, какое-то время выступала в знаменитом ансамбле «Березка», там ее, как всех танцовщиц, заставили покраситься в блондинку. Потом работала в Театре Ленинского комсомола, а перед встречей с отцом пришла на киностудию «Ленфильм» администратором.
Моих будущих маму и папу познакомили в какой-то компании, ей было двадцать три года, ему тридцать. Она, эффектная женщина небольшого роста, с огромными голубыми глазами, всегда подвижная, непосредственная и очень энергичная, была своей в артистической богеме, вращалась в компаниях, где проводили время Кирилл Ласкари, его брат Андрей Миронов и режиссер Леонид Менакер. А у папы никаких друзей в Питере не было. Бедный, никому не известный, кавалера он, надо признаться, являл собой никудышного. К тому же очень комплексовал из-за того, что фильм «Иван и Коломбина» по его первому сценарию был признан самой неудачной картиной года. Отцу казалось, все на «Ленфильме» показывают на него пальцем: «Смотрите, худший сценарист идет!»
Папа жил в гостинице. Сначала он ходил к маме домой, где она жила с родителями. Раз пришел, второй, потом остался. Дедушка возмутился: что здесь, общежитие? И «посиделки» строго пресек: «Хватит бегать. Женись!» Но выход был найден. Мамина квартира находилась на первом этаже. Когда дедушка с бабушкой ложились спать, отец тихонько влезал в окно. Потом они сняли отдельное жилье, чтобы лишний раз не расстраивать родню.
Замуж мама выходить не спешила, хоть и понимала: Приемыхову не нравится, что на него постоянно давят ее родители. Но тот, надо сказать, к тридцати годам совсем не остепенился. И по рассказам маминых подружек, жизнь у них была как на вулкане. Когда Валера уезжал на съемки, мама, перебравшись к родителям, звонила ему в гостиницу. Бабушка возмущенно трясла кипой телефонных счетов: «Лариса, не понимаю, как вышло, что ты наговорила на сто рублей?!» На эти деньги можно было жить месяц. И если папа требовал: «Прилетай ко мне!» — она тут же срывалась в киноэкспедицию за тридевять земель. Все было бурно, эмоционально. А разве у артистов возможна нормальная семейная жизнь?
Если бы не решительный характер мамы, меня на свете не было бы. Вначале папа без конца упрекал ее: «Ты не можешь родить!» А когда она забеременела, скомандовал:
— Иди делай аборт!
— Ты же только что кричал, что я не способна стать матерью! Нет! Никуда не пойду!
Она взбунтовалась и впервые не послушалась отца.
В книжке папа писал: «Я думал, у меня будет много детей, но все время считал: попозже, еще рано, еще не время». А в реальной жизни бежал от этих детей как черт от ладана — это же на всю жизнь! Он боялся ответственности.
Я — единственная дочь Приемыхова. Хотя еще при его жизни всплывали какие-то вроде бы внебрачные дети. Он отказывался от отцовства и никого официально не признал. Правда, однажды сам рассказывал, что у него был роман с какой-то журналисткой и та забеременела: «Но я ей сказал «До свиданья. Ничего не знаю...»
Похожая история случилась и с актрисой Ольгой Машной, на которой он женился, расставшись с мамой. Когда та поняла, что находится в положении, папа поставил условие: «Развод или аборт». И она, в отличие от мамы, рожать не решилась.
Одним словом, родители на почве моего грядущего появления на свет поссорились. Приемыхов уехал и вернулся лишь к нашей выписке из роддома.
Бабушка тихонько сунула отцу рубль: «Медсестра вынесет тебе ребенка, ты ей деньги положи незаметно в карман. Так положено». Папа не понял, что делать. Нянечка протянула ему сверток с младенцем, а он ей — рубль на раскрытой ладони. Немая сцена.
Отец хотел назвать меня Варей. Но оказалось, что Варвара Валерьевна — непроизносимое сочетание. Год я жила без имени. В итоге когда оформляли мое удочерение, мама спросила: «Может, Нина, как мою маму?» Приемыхов был не против: так звали мою бабушку и по папиной линии.
Мама со смехом вспоминала, как отец нянчился со мной: «Носит тебя по комнате, качает. Потом вдруг подходит к трюмо, приближает твое личико к своему и серьезно рассматривает в зеркало: похожа — не похожа». А мне-то всего неделя от роду.
В ЗАГС папа маму так и не позвал. Возможно, он в то время все еще был фиктивно женат и ссылался на это. Или просто не хотел? Не знаю... Мама по этому поводу не переживала, а вот ее родители... Каждый раз дед встречал и провожал Приемыхова словами: «Валера, женись! Надо, чтобы все было по-человечески. Тем более уже и Ниночка есть».
Да и с бабушкой у него сложились нелучшие отношения — как в анекдотах про тещу с зятем. Она ему правду-матку в лицо все время высказывала: «Девочка уже выросла, а вы все не поженитесь. Как же так?»
Но папа терпеть не мог ЦУ, напутствий и указаний. Никакого насилия над личностью! Поэтому он лишь отмахивался от нее, как от назойливой мухи. С годами ничего не изменилось. Когда я была уже взрослой, не раз слышала от отца:
— Нина Ивановна — это просто кошмар!
И всегда останавливала:
— Бабушку не трогай!
Надо отдать должное — он не стеснялся признавать ошибки: «Да, не все шло гладко, у меня непростой характер, некому было мозги вправить...» Но сказать, что отец жалел, что не женился на маме, не могу.
В 1978 году папа наконец получил большую однокомнатную квартиру в Москве у метро «Аэропорт». Родители переехали туда, оставив дочку в Ленинграде на дедушку с бабушкой. Я не вписывалась в их бурный график.
Мама обустраивала новое жилье, покупала мебель, делала ремонт. В алькове стояла кровать, остальное пространство занимал кабинет Николая II красного дерева. В набор входили конторка, стол и диван с кожаной обивкой. Мама одолжила денег и купила его на распродаже, которую для простых граждан устроил Эрмитаж. «Когда увидела этот комплект, сразу же влюбилась, — рассказывала она. — Я знала, что Валера всегда о таком мечтал». Ее Приемыхов должен был писать свои сценарии, сидя в белых штанах за царским столом.
Вскоре мама поступила во ВГИК. Ей очень хотелось соответствовать отцу и его друзьям, участвовать в их интеллектуальных разговорах. Он все время упрекал маму в серости: «У тебя нет образования, ты неначитанная». Вот она ему и доказала, что может стать киноведом с красным дипломом.
Иногда родители привозили меня к себе в Москву. Тетка рассказывала, как я однажды приковыляла к отцу, который сидел за пишущей машинкой, и стала дергать его за штанину. «Фу, Нина, фу!» — как собачке сердито скомандовал он. К родителям постоянно приходили гости. Сидели на кухне по двадцать человек, курили, что-то обсуждали. Я бродила в сигаретном дыму как ежик в тумане.
Потом меня снова отвозили к дедушке и бабушке. Мама часто приезжала в Питер с гостинцами. И отец на «Ленфильме» снимался. Незабываемое ощущение счастья при словах «Папа пришел!» Подарки, походы в зоопарк, кино. Мы вместе шли на футбольный матч, папа покупал мне в магазине мальчишеские игрушки: автомат, машинку. Но это отдельная тема, я к ней еще вернусь.
Сейчас думаю, что отец очень любил маму. Но сколько бы ни приставала с расспросами об их отношениях, он всегда напускал туману: «Во-первых, я не могу тебе говорить плохо о твоей матери, во-вторых, ну были ВАРИАНТЫ... Почему ты только меня во всем винишь? Лариса тоже была неправа!»
Папа ее безумно ревновал. Пытался уличать в изменах, выпытывал, не обманывает ли она его с другими мужчинами. Но дальше подозрений, по-моему, дело не доходило, а вот мама его ловила, что называется, на месте преступления.
Как-то Приемыхов поехал сниматься в фильме «Личная жизнь директора». И, видимо, так вжился в роль, что у него случилась эта самая личная жизнь с партнершей. Матери кто-то доложил по телефону, она рванула туда и застала в номере папу с его пассией. Произошла бурная сцена, как пули летали графин и стаканы. Но закончилось все примирением: «Люблю, не могу без тебя!»
Приемыхов терпеть не мог разборок и первым никогда не просил прощения. Если все как-то замнется само собой — и хорошо! Давал ли обещания исправиться? Не знаю, но судя по всему, нет. «Вот такое я говно!» — так прямо иногда о себе и говорил.
Но что позволено Юпитеру, не позволено быку. Как мама рассказывала, однажды собирались в гости. Она наряжается, красит глаза, губы. Отец глянул на нее. «Иди-ка сюда! — и вдруг хватает и сует ее голову под кран, потом с удовлетворением смотрит на умытое лицо: — А так уже ничего». Ну что тут скажешь — деспот!
Но мама при таком раскладе не превратилась в домашнюю клушу, варившую целыми днями щи с борщами. Она была в гуще киношных событий, дружила с Булатом Окуджавой, с известными артистами, режиссерами. Папа на съемках — к Ларисе приходят гости. А он возвращался и устраивал скандал. Отношения они выясняли с упоением молодости. Сколько тарелок было перебито! Случались и драки. Однажды мама кинула в отца граненый стакан, он еле успел пригнуться, а тот, ударившись о стену, разлетелся вдребезги.
Но вот пьяных дебошей у них не случалось, все африканские страсти бурлили на трезвую голову. Отец, выпив, наоборот, никогда в агрессию не впадал. Его любили приглашать в компании, где он остроумно вел застолья, все, особенно барышни, смеялись над его шутками.
Необыкновенно харизматичный, папа пользовался успехом. Ему для этого не нужно было прилагать никаких усилий. Много позже я про него где-то прочитала фразу: «К Приемыхову бабы липли». Со смехом сказала об этом, а он с гордостью ответил:
— Да, я — секс-символ. Обо мне так писали.
— Давай-давай, хвастайся!
— У меня, между прочим, любовница семнадцатилетняя!
А самому-то было уже пятьдесят пять! Правда это или нет, не знаю, но почему-то верю. Сам он рассказывал такую историю. Однажды поехал в Киев на кинофестиваль. На студии все тетки-монтажницы сбежались посмотреть на этот самый секс-символ. И вдруг кто-то за его спиной разочарованно протянул: «Господи, а разговоров-то...»
Папа действительно производил двойственное впечатление. В кино казался суперменом, а в жизни носил очки и был болезненно застенчив. Ходил скукожившись и долгие годы страдал жутким комплексом провинциала. Но взгляд его светлых глаз словно пронизывал тебя насквозь. Он выглядел одновременно сильным и хрупким, жестким и интеллигентным.
Мама считала, что я очень похожа на отца, но взяла от него не то, что надо. «Ходишь как он, рукой загребаешь, не уверена в себе. Гены — страшная вещь! Вот сейчас что ты съежилась, как Приемыхов?! Расправь плечи, двигайся вперед, пробивай стенки! С твоими мозгами надо переть как танк, горы сворачивать! — говорила она, а в конце добавляла с досадой: — У тебя и смех как у него... Дурацкий!»
По маминому мнению, только под ее строгим надзором из меня мог вырасти настоящий человек. Но для этого надо забрать дочь у дедушки с бабушкой. И все уже было готово к моему переезду в Москву, но тут папа уехал в Питер на съемки фильма «Пацаны» и до мамы дошли слухи, что он увлекся восемнадцатилетней Ольгой Машной. Вообще-то она к тому времени научилась на многое закрывать глаза и на сей раз не думала, что эта интрижка может вылиться во что-то серьезное.
Режиссером фильма была папина старинная подруга, все та же Динара Асанова. Ходили упорные слухи, что она тайно влюблена в отца и безумно ревнует его к Ларисе Марченко. Журналисты то и дело спрашивали Приемыхова:
— А вы не муж и жена?
На что он отвечал:
— Мы с Динарой не семейный, а творческий союз.
К слову, супруг Асановой стал моим крестным отцом. Хорошо помню, как мы втроем — папа, мама и я — ходили к Динаре в гости, как я играла с ее сыном Анваром.
Здесь хочу сделать маленькое отступление. Как же трагически сложилась судьба Асановой и ее сына! Она умерла в 1985-м в Мурманске во время съемок. Ей было всего сорок два года. Для папы это оказалось страшным ударом. Несколько дней он не выходил из дома, ни с кем не общался и всерьез подумывал бросить кино. Рассказывал, что первое время Динара часто ему снилась. И каждый раз, являясь во сне, спрашивала, что он собирается делать. В том же году отец согласился сняться у Кайдановского в фильме «Простая смерть...». Ему предстояло показать на экране, как медленно и мучительно уходит из жизни толстовский герой. А в актерской среде существует примета — нельзя играть смерть, накличешь ее. Но Приемыхов повторял: «Динара ничего не боялась. И меня этому научила».
Анвар с младенчества снимался у своей мамы. Когда Динара умерла, ему было всего тринадцать, и родственники забрали его в Киргизию. Через несколько лет он вернулся к своему отцу, но тот уже жил с какой-то молодой женщиной и Анвар оказался в новой семье обузой. У него начались проблемы, и вскоре контакты с мальчиком были потеряны. В 2008-м отец умер, а его квартиру девица оформила на себя. В какой-то газете писали, что Анвар живет в лесу как отшельник, в машине скорой помощи без колес. Вместо кровати — медицинский лежак, покрытый клетчатым одеялом. Летом он подрабатывал у дачников, помогал по хозяйству. Что с ним сейчас — не знаю. Уверена в одном: если бы папа был жив, он не оставил бы Анвара и обязательно ему помог...
Но вернемся к нашей истории. Вот что рассказывала мне мамина подруга и сокурсница Галина Гурьева: «Проблемы начались, когда Валерий уехал на съемки «Пацанов» в Питер. Мы тогда учились. Лариса приглашала меня переночевать у нее все чаще. Я замечала, что она в тяжелом состоянии. Сидели допоздна на кухне, Лариса все ждала и ждала звонка, а его все не было. Тогда она сама набирала гостиницу, где остановился Приемыхов, но телефон в номере не отвечал. Сначала волновалась, не случилось ли чего с ним. Потом искала оправдание: верно, у него работа в такой поздний час. Но волей-неволей приходила к выводу, что Валера у себя не ночует. Лариса была в состоянии, которое хорошо известно любой женщине, теряющей любимого человека. Интуиция уже подсказывает, что случилось, но разум отказывается верить в это. Я как могла старалась ее успокоить.
В институте никто не знал, что творится в душе сокурсницы, она находила в себе силы ходить на лекции, сдавать сессию — как всегда, очень хорошо. Даже пообещала, что на выпуск пригласит к нам Булата Окуджаву. Но этому не суждено было сбыться: Лариса не вышла на диплом вместе с нами, защитилась через год».
Не знаю, что между родителями произошло, когда папа вернулся со съемок. Да, первая мысль, которая приходит в голову, первое объяснение — они расстались из-за Машной. Но у папы и до того случались романы, и он никуда не уходил.
А затем была та самая пресловутая посылка с вещами и игрушками. Даже если они накануне поругались, даже если он был чем-то оскорблен до глубины души... Но ударить так больно?!
Мама вернулась в Москву и не смогла войти в квартиру — отец поменял замки. Она звонила ему: «Послушай, я учусь, у меня диплом на носу. А школа Нины? Что теперь будет? Куда ей теперь приезжать? Где с ребенком остановиться?»
Родители прожили гражданским браком лет семь-восемь. И маме было очень обидно, что с Ольгой Машной папа сразу же отправился в ЗАГС. Она обронила фразу, что жениться его заставила Асанова. Кто-то передал ей слова Динары, сказанные папе: «Как ты можешь?! Она совсем девочка, восемнадцать лет! Ты хочешь ей жизнь испортить?» Влияние подруги на отца было огромным. Уж не знаю, действительно ли Асанова «порекомендовала» ему оформить отношения, или это все же была его инициатива, но то, что он потом сто пятьдесят раз пожалел об этом поступке, — точно. Ни я, ни мама не были прописаны в квартире на Черняховского, а Ольга туда прописалась. И когда через четыре года супруги развелись, папе, чтобы не делить жилплощадь, пришлось покупать бывшей жене кооператив, из-за чего он залез в долги.
Слухи о том, что у него с Машной все неровно, ходили задолго до этого. Жили они шумно, со скандалами и драками. Помню, как папа выгонял Ольгу, выкинув ее чемодан с вещами с четырнадцатого этажа. Словом, спокойной семьи и здесь не получилось. Да и не могло: слишком большая у них разница в возрасте. И точек соприкосновения особых не было. Фильм «Милый, дорогой, любимый, единственный...» оказался последним совместным аккордом в их браке. Мама же где-то в глубине души даже успокоилась: если Приемыхов и тут развелся, значит, просто не в состоянии строить отношения.
Но непосредственно после разрыва с отцом она очень страдала. Папина сестра рассказывала, какие трудности пришлось ей перенести: «Не приведи господи! Лариса оказалась в очень тяжелой ситуации — без квартиры, без московской прописки, а значит, и без постоянной работы». Но надо хорошо знать мою маму. Она просто стала все делать назло Приемыхову, чтобы и меня поднять, и ему доказать, что неправ. В поисках жилья, трудоустройства и прописки мама обращалась в разные инстанции: в Союз кинематографистов, в Госкино, но там либо не хотели, либо не могли помочь. Она мечтала привезти дочь в Москву. Вопрос — куда? А вернуться в Питер и сесть на шею родителям считала невозможным. От переживаний у нее начались жуткие проблемы со здоровьем — нервный дерматит.
Наконец мама сняла у полусумасшедшей бабки комнату в районе Курского вокзала и забрала меня. Это был крошечный темный угол в двухкомнатной квартире. Хозяйка даже не разрешала навести порядок в грязной кухне с тараканами. Денег у отца мама из гордости не просила. Перебивалась случайными приработками на телевидении и в других местах, потом пошла работать в Госкино. Заключила фиктивный брак с одним из папиных сокурсников и получила прописку.
Хорошо помню, как я страдала в разлуке с любимым Питером, ведь меня, ребенка, резко выдернули из уютного детства и поселили в съемном жилье в чужом городе. Мне, обласканной бабушкой, приходилось очень тяжело. Вечно одна в холодной квартире, без обеда, без мамы, которая постоянно пропадала на работе. Но зато я пошла в лучшую школу. Лариса умела всего добиться, открыть любые двери, поднять нужные знакомства.
Не слышала, чтобы родители расстались лютыми врагами, правда первые полтора года они общались исключительно по моему поводу. А со временем смогли спокойно встречаться в общих компаниях.
Мама никогда не запрещала отцу видеться со мной, наоборот, поощряла. У метро «Аэропорт» жила ее подруга, работавшая в журнале «Искусство кино». Мы часто ходили к ней в гости, и папа оттуда меня забирал. Встречались, что называется, на нейтральной территории. Помню, как он заходил вместе с Машной, и я оставалась у них на субботу и воскресенье. Мачеха не приставала, не воспитывала. А мне-то что? Я с отцом общалась, а не с его женой. Мы с ним прекрасно проводили время. Другое дело, что эти встречи не были регулярными.
После моего ухода папа набирал мамин номер:
— Ларис, мне не нравится то и это. Нина не так говорит, не так мыслит. Ты должна за этим следить. Вправь ей мозги!
— А ты сам-то не можешь?
— Мне тяжело, я не знаю, как с ней разговаривать на эти темы. Вот была бы она мальчиком...
Фраза «Была бы ты мальчиком» постоянно меня преследовала. Но как он снимал свои подростковые фильмы! И педагогический талант на «Пацанах» откуда-то взялся. Знал, что этим ребятам сказать, как им по голове настучать. Он кайфовал именно от общения с мальчишками. Сколько с ними возился! В интервью Артура Смольянинова, который дебютировал в кино в отцовской картине «Кто, если не мы», прочитала, что папа спас его от тюрьмы, вытащив из отделения милиции: «Все, чего я достиг, это только благодаря Валерию Приемыхову».
Папе нравилось, когда я задавала вопросы на серьезные темы, он любил поговорить со мной про учебу, про книжки, про то, как сочинения писать. А еще любил рисовать картинки будущего.
— Я вижу тебя так: ты в платочке, в очочках, стеснительная такая, сидишь в библиотеке с книжечкой.
— Ты пожил, погулял, а я должна все это пропустить, что ли? — возмущалась я.
Он меня принимался уговаривать:
— Поверь, ничего в этом интересного нет, даже пробовать не стоит.
Часто давал советы типа «Ты только не кури!» Такой включал домострой! Как-то пришла к нему с накрашенными глазами и яркой помадой на губах: «Папа, не волнуйся, я просто выступала в школе на концерте».
Но он тут же бросился к телефону:
— Лариса, ты видела, в каком виде Нина ходит по городу?! Она приехала вся размазюканная! Чтобы я больше этого не видел!
В ответ прозвучал все тот же вопрос:
— А самому это сказать?
— Нет, ты занимаешься ее воспитанием, вот и скажи.
Удивительно, но в тот раз он не добавил фразу «Если бы она была мальчиком...»
Однажды папа задумчиво произнес «Какие у тебя красивые руки... — а потом, через паузу, добавил: — Мне всегда нравились высокие женщины с длинными тонкими запястьями. Ну почему я всю жизнь с толстожопыми?!»
Жизнь отца была полна нелепиц, и, как я уже сказала, его мечтания никогда не совпадали с реальностью. Верил в идеальную рыцарскую любовь, но при этом безжалостно бросал женщин. Восхищался изысканно удлиненными линиями, а жил с теми, кто был далек от его идеала. Может, все оттого, что был безумно залюблен в родной семье?
Я спрашивала:
— А почему бабушка терпеть не может маму?
Он отвечал:
— Она терпеть не может всех женщин, которые рядом со мной.
Бабушка приезжала к нам погостить. Они не ругались с мамой, но холодок чувствовался. Сестра отца мне объяснила: «Дело не в Ларисе. Думаешь, она Машную приняла? Или Любу?»
Папина мать ревновала сына ко всем. Во-первых, она его выстрадала. Врачи сказали, что у нее никогда не будет детей. Она над ним тряслась, только им и дышала, жила от одного письма до другого. А во-вторых, виделись они редко, уж больно большое расстояние их разделяло. Ехать-то из Благовещенска до Москвы шесть дней. И бабушка страшно переживала, что оторвана от любимого Валерочки в отличие от других, чужих людей. А вот мы с ней часто общались по телефону. Она присылала мне подарки, даже когда родители разъехались.
Папа был против того, чтобы я поступала во ВГИК: «Пойми, Нин, это не профессия...» — повторял он довольно часто.
Еще школьницей я просила:
— Ну сними меня где-нибудь!
— Зачем? — пожимал он плечами.
— В старости посмотрю, какой молодой была. Хоть в эпизоде!
— Ну ладно, может быть, в эпизоде...
Но так и не снял: «Не нужно, тебе это не нужно...»
Он принимал живое участие в моем поступлении в МГИМО: ездил со мной на экзамены, ждал возле института. Потом даже с деканом подружился.
Я училась на факультете международного бизнеса и делового администрирования. Папа гордился мною и был благодарен маме за то, что она к этому приложила массу усилий: «Лариса — великая женщина!» Да, действительно, если она ставила перед собой цель, то всегда ее добивалась.
Но мама, может быть, и не стала бы тем, кем стала, если бы не было его постоянных «тычков». Благодаря отцу она пошла учиться, получила хорошее образование, сделала карьеру. Зато потом папа часто просил: «Лариса, достань мне эту книжку, умоляю! Если не прочту, умру!» Она обзванивала магазины, поднимала на уши знакомых и находила. Родители читали книгу по очереди, по телефону ее обсуждали. Не она пользовалась именем Приемыхова, а он Ларисиными связями.
Очень закрытый человек, отец не любил выворачивать душу наизнанку. Для него было стрессом давать интервью, идти на передачу. Он чувствовал себя комфортно только за письменным столом. Сидел ночью с выключенным телефоном и, обложенный словарями, стучал на любимой машинке. Когда писал сценарий, ходил в библиотеку, изучал тему. В тот период у папы все было хорошо, он стал известным, востребованным, много снимался. Приемыхов говорил: «Судьба у меня была не очень праздничной, хоть я потом и получил две Госпремии».
А в новые времена папа не вписался. Когда кино стало коммерческим, он оказался там чужим. Мама же вошла в этот период безболезненно. Работала директором кинотеатра, потом у нее была собственная прокатная фирма. Стала выезжать за границу на фестивали. В тяжелые девяностые папа звонил ей с просьбой: «Мне нужно доснять фильм. Пленки нет. Помоги!» Через неделю дефицитная импортная пленка уже была у отца — мама доставала ее через Госфильмофонд. Приемыхов потом с восхищением говорил о ее даре: «Лариса — это какой-то уникум! Таких днем с огнем не сыскать».
Если сам он и пользовался своей популярностью, то разве что в аптеке, где покупал дефицитное лекарство. Когда был подшофе, мог гаишнику представиться: «Приемыхов» — и его сразу же отпускали. И это все. Для папы было нестерпимой мукой ходить по кабинетам, просить денег, унижаться, скакать перед спонсорами вместо того, чтобы творить. Его фильмы той поры — «Мигранты», «Штаны», можно сказать, легли на полку. Раньше Приемыхов крепко стоял на ногах, знал, на что способен, был уверен в будущем, а здесь оказался вдруг никому не нужным. Это не добавило ему здоровья...
Отец все чаще вспоминал фильм Кайдановского «Простая смерть...», он считал, что тот оказал мистическое воздействие на его судьбу. Жаловался: «Сашина картина как будто сидит во мне до сих пор. Я поседел во время этих съемок». Через полгода после «Простой смерти...» папу так прихватило приступом язвы желудка, что его положили в больницу. В 1992 году сделали операцию, еле спасли. И тогда, и потом, спустя время, отец очень стеснялся того, что болеет.
— Пап, давай навещу.
— Не надо. Я себя плохо чувствую...
А когда все же приезжала к нему домой и вдруг начинался приступ, просил: «Уходи». Закрывался от всех и никогда не жаловался, не хотел, чтобы его видели слабым. Будучи уже тяжелобольным, папа снял свой последний фильм «Кто, если не мы» и получил за него «Нику».
Он понимал, что конец близок, и торопился закончить важную работу. Говорил: «Это сценарий всей моей жизни». «Князь Владимир. Крещение Руси» рождался безумно долго: «Мне бы только успеть дописать, только бы успеть...» Сценарий купил Иншаков, но фильм так и не вышел.
В конце жизни папа, лишенный постоянного заработка, был стеснен в средствах. Довольствовался малым, ходил в пальто, которое купил сто пятьдесят лет назад. Единственное, что мог себе позволить, — это машину. Обожал все делать своими руками и вечно возился в гараже.
После операции, когда ему отрезали полжелудка, стал верующим. Они с Катей Васильевой вдруг резко ушли в церковь. Вместе праздновали Пасху, ходили на службу. В этот период и появилась Люба, папина последняя жена. Я уже привыкла, что он живет один. Женщины менялись: кто-то уходил, кто-то приходил. И при таком раскладе он вполне комфортно себя чувствовал. У него не было цели найти постоянную спутницу жизни. Так сложилось.
Они встретились на съемках фильма, Люба была помощником режиссера. Тоже питерская, как и мама. Потом в ее интервью я читала, что у них с папой случилась любовь с первого взгляда, она бросила ради Приемыхова мужа. Одним словом, мексиканский сериал.
Когда я приехала к папе после операции, он объявил, что женится.
— Зачем?
— Она так за мной смотрит, ухаживает, буквально не отходит.
— И что? Значит, теперь надо обязательно в ЗАГС идти?
Вместе они прожили лет десять. Я не ревновала, а может, и ревновала... Но не к новой жене. У нас с Любой не было никаких отношений. Я не хотела делить своего отца с его пасынком. Папа это чувствовал и старался нас примирить.
— Пойми, у Любы маленький сын, он уже член нашей семьи, его надо воспитывать, а я им совсем не занимаюсь.
— Нормально, пап! А мной ты заняться не хочешь?
— С такой мамой я за тебя спокоен. С Ларисой не пропадешь, все будет хорошо.
Я наблюдала его жизнь с Любой. Папу вполне устраивало, что она ни о чем не спрашивала, если он вдруг неожиданно пропадал: «Понимаешь, я могу уйти, не появляться несколько дней и потом ничего не объяснять». Люба никогда не закатывала ему скандалов. Он и меня учил: «Вырастешь, найдешь мужа, умоляю тебя, только не пили его — а где ты был, почему не звонил? Когда я это слышу, мне хочется убить женщину!»
Слава богу, я успела познакомить его со своим вторым мужем. Они очень понравились друг другу. Папа даже пытался отговорить Романа жениться на мне: «Ну зачем тебе это надо? Куда ты лезешь? Она же волчица!» Приемыхов всегда был на стороне мужчин. Это настоящий шовинизм: мужчина всегда прав, во всем виновата женщина. Но несмотря ни на что, взял с Романа обещание: «Ты смотри не обижай ее, она у меня единственная...»
Внутренне я была готова к папиному уходу, за несколько часов до этого навещала его в реанимации. Только доехала до дома, как раздался звонок и мне сказали, что его больше нет.
Я тяжело это пережила. Очень долго восстанавливала здоровье. Врачи сказали: «Нина, возьмите себя в руки, иначе вы окажетесь в сумасшедшем доме».
Недоделал, недожил, недописал, недоиграл... Папа не оставил завещания. Когда его не стало и я заявила свои права на наследство, Люба тут же позвонила:
— Как ты могла?! Если бы папа узнал, с ума сошел бы, что ты на что-то претендуешь!
— Разве тебя из квартиры выгоняют? Но есть ведь и авторские права. В конце концов, я его дочь, фамилию Приемыхова ношу.
Попросила Любу отдать или продать мне папин кабинет, который покупала моя мама. За любые деньги. «Нет, — ответила она. — Я его отреставрирую, может быть, будет когда-нибудь музей Валеры, вот туда и отдам...»
Но для меня мебель, вобравшая в себя всю папину жизнь, имела другую ценность. Перед глазами до сих пор жива картина, как он сидит за письменным столом и печатает, а я под стрекот машинки понемногу засыпаю на неудобном диване. Этот кабинет — мое детство. В итоге как-то пересекаемся с Любой по поводу авторских прав, и вдруг она говорит: «А я мебель продала». Это было лет пять назад. Ну позвони, скажи: «Нина, я делаю ремонт, мне деньги нужны». Назови любую баснословную сумму. Но нет, все ушло к чужим людям...
Прочитала в ее интервью, что когда отец умирал, пришел батюшка и сказал ему: «Валера, надо венчаться». Да надо было видеть папу, в каком он пребывал состоянии! Он лежал в реанимации чуть ли не в коме. Люба привела туда священника, но обряд так и не состоялся.
Как-то спросила: «Пап, а кого ты больше всех на свете любил?» Он ответил, что маму. Может, просто хотел сделать мне приятное? Но кажется, рано или поздно они все равно расстались бы. Ведь я не годилась на роль цементирующего звена в их отношениях, а он не был сумасшедшим отцом, который ради ребенка готов сохранить семью. Хотя то, что они остались друзьями, все же о чем-то говорит. А вот мама, мне кажется, всю жизнь любила одного папу. Ее не раз звали замуж, но она так и не вышла. Когда отца не стало, именно мама основала фонд имени Валерия Приемыхова. Благодаря ему были сняты фильмы о трудных подростках, отец всегда хотел заниматься этой темой.
Как жаль, что мама никогда не общалась с журналистами. Поверьте, это не было бы интервью обиженной женщины, рассказывающей о том, какой сволочью был Приемыхов. Она смогла бы нарисовать портрет Мечтателя с большой буквы...
Папа застал только Петю, моего старшего сына. Мальчику было два года, когда его дедушка ушел от нас. Мелания и Арсений знают о деде, видели его фильмы, читали его книги.
Когда отца не стало, по телевизору часто показывали картины с его участием. И каждый раз как по больному, и каждый раз я плакала.
Недавно мне приснился сон. Отец сидит за своим письменным столом и что-то пишет. Я кручусь, как обычно, рядом и спрашиваю:
— Пап, ну объясни, почему вы разошлись?
Он снимает очки и отвечает:
— Если я тебе все расскажу, ты поймешь. Но я тебе ничего рассказывать не буду. Вот если бы ты была пацаном...
Эту фразу я слышала много-много раз. Ведь у папы была еще одна несбывшаяся мечта — он хотел сына. Даже имя ему выбрал — Родион. А на свет появилась дочь. Но, думаю, он ни на секунду об этом не пожалел...
Статьи по теме:
Свежие комментарии